Hurt (hell) me

eleven

Смахнув со лба пряди рыжих волос, Чимин опустился на кровать и закрыл глаза, тут же прижав кончики пальцев к вискам. Голова кружилась до тошноты безостановочно; при каждом резком движении или попытке привстать юношу пронзала волна головокружения и пелена звёзд перед глазами. В этом не было ничего приятного или романтического; нет, оно было совсем не так, как представлялось Паку когда-то в прошлом, когда лёгкость, вызванная голодом, приносила ему удовольствие и некую степень эйфории. Иметь контроль над своим телом, чувствовать его невесомость и грациозность было некогда любимым ощущением Пака.

Пока собственные конечности не превратились для него в свинцовые ноши, передвигать которые казалось ещё сложнее, чем до диет и похудения.

Чимин ощутил неприятное покалывание в носу, и через пару мгновений из его рта вылетел наполненный болью стон; обхватив себя обеими руками, юноша крепко стиснул глаза. Однако слёзы тут же скопились в уголках, и не будучи способным больше сдерживать себя, Пак расплакался, ощущая дрожь в конечностях и всю ту же головную боль. Порой он не желал ничего, кроме как отмотать время на два года назад и не позволить себе упасть в пучину расстройств пищевого поведения. Казалось бы, ощущение лёгкости и отсутствие лишнего жира должны были стать для него мечтой во плоти, тем самым извечно желаемым событием, которое, свершившись, делает человека счастливым и удовлетворённым своей жизнью.

Однако всё, что ощущал Чимин, - это хроническая усталость, непоборимая апатия, отсутствие желания жить в целом. С каждым днём депрессия будто становилась сильнее и сильнее - и с каждым таким же днём сил бороться с ней становилось всё меньше и меньше. Его покрытые пломбами зубы начинали крошиться, волосы умирали и тускнели прямо на глазах; оттенок кожи вечно пребывал либо в болезненно-жёлтом, либо в болезненно-бледном состоянии, не говоря уже о сухости и наличии угрей. Где вся та романтика, где вся та красота, о которой кричали фотографии чрезвычайно худых людей? Почему сейчас, добившись своего, он ощущал себя таким безжизненным?
И самое страшное, самое ужасное в этой ситуации было то, что как бы сильно Чимин ни хотел вернуть прежнего себя, начать питаться заново и правильно, он больше не мог контролировать свой разум и свои поступки. Каждый раз, когда он ел, внутри него рождалась нестерпимая паническая атака, пережить которую было труднее, чем позволить пище выйти обратно через рот. Страх поправиться, страх вернуться в то ужасное, одинокое прошлое, которое отпечаталось тёмным пятном в памяти юноши, не давал ему восстановиться, не позволял любить себя так, как следовало с самого начала.