Hurt (hell) me

fourteen

Солнце ослепляюще пробивалось сквозь стеклянные стены кафе, узорами расплываясь по поверхности идеально гладких столов; атмосфера помещения казалась оживлённой и истинно весенней. Официанты в белых фартуках и с яркими улыбками на губах лавировали между клиентами, спешно подавая каждому столику заказы. Воздух был пропитан запахом кофе и десертов; было в этом нечто чарующее. В воскресенье много людей посещало это непримечательное снаружи заведение: всем отчего-то казалось, что здесь можно было избежать вечной толпы.

       Чимин сидел за столиком среди своих новых друзей, активно поддерживая разговор, завязавшийся между ними. Солнечная погода дарила ему энергию и оптимизм; хотя, быть может, причина заключалась не только в этом. Однако потепление определённо действовало на него положительно: теперь он хотел улыбаться, пересекая знакомые проспекты и щурясь от солнца.

       Тэхён, сидевший рядом с ним, то и дело пихал его, чтобы показать смешные картинки из интернета. Иногда он рассказывал шутку всему окружению, и каждый поддерживал, добавляя свой бред. Всё вокруг казалось лёгким и уютным; Чимин любил это чувство, любил его именно в этот момент, когда солнце отражалось в волосах его ближних, сливаясь с их не менее блистательными улыбками.

       Хосок корчил забавные рожицы, пародируя странного парня из интернета, которого показал им ранее Тэхён; Чимин следил за мимикой юноши, искренне улыбаясь и забывая обо всём на мгновение. Переведя взгляд, художник случайно столкнулся с пытливым взором Чонгука; тот смотрел прямо на него. Растерявшись, Пак опустил уголки губ и смущённо перевёл взгляд на свои лежавшие на коленях руки.

       В последнее время он постоянно вспыхивал, стоило ему заметить пристальный взор Чонгука на своей фигуре. Раньше он привык чувствовать страх и напряжённость; сейчас он ощущал смущение и нежность. Да и музыкант стал смотреть на него чаще. Причина такой перемены заключалась в той самой прогулке, позволившей им впервые поговорить наедине без алкоголя и ругани. Тот вечер всё ещё казался Чимину игрой его бурной фантазии. Он никогда бы не мог подумать, что голос Чонгука мог так дрожать; он и вообразить себе не мог, что глаза музыканта могли приобретать такой уязвлённый оттенок. Чимин впервые видел его таким искренним и переполненным не негативными эмоциями.

       С того момента они ни разу не оставались наедине, но музыкант продолжал приносить небольшие порции перекуса, и Чимин продолжал делить их с ним.