тачдаун

часть 22.Ханер

Когда я выхожу из кабинета, на верхних ступенях широкой лестницы, ведущей на первый этаж, меня встречает Стивен. Его темные волосы в беспорядке, будто он неоднократно запускал в них пальцы, ворот белой рубашки под пиджаком широко распахнут, между густыми бровями пролегла тревожная складка.
Внешнее сходство между Каннингами теперь кажется мне поразительным: те же большие тепло-карие глаза с вкраплением золота, тот же мужественный подбородок, широкие брови и четко выраженная ямочка на подбородке. Оба высокие и широкоплечие. Пожалуй, единственное существенное различие - это губы.
У Стивена они узкие и твердые, а не пухлые и аппетитные, как у Пэя.
Должно быть, я была слепа, если не заметила этого сходства сразу. Зато теперь я понимаю, где видела мужчину раньше: на фотографиях в интернете, когда впервые гуглила информацию о Пэйтоне.
- Я думал, что воспитал его значительно лучше, - устало произносит Стивен, и мы одновременно вздрагиваем, когда со стороны кабинета раздается какой-то грохот.
Тыльной стороной ладони вытираю слезы, которые успели скатиться по щекам.
- Простите, мистер Мурмаер. Мне жаль, что мы испортили вам праздник, - бесцветным голосом произношу я, не чувствуя слов. Не чувствуя вообще ничего. кроме болезненного жжения груди.
Стивен извлекает из нагрудного кармана шелковый носовой платок темно-вишневого цвета и протягивает его мне.
- Мне остается лишь надеяться, что парень выдохнется раньше, чем доберется до антикварных часов с кукушкой, которые Джоан привезла из России. Это ее последний подарок мне перед тем, как... - Он на мгновение закрывает глаза и тяжело сглатывает, а затем кивает в сторону лестницы. - Пойдем, я напою тебя чаем или кофе - чем захочешь, а ты расскажешь мне, как давно вы с Пэйтоном встречаетесь и почему ты сразу не сказала мне об этом.
- А как же ваши гости?
Я выхожу на верхнюю площадку лестницы и смотрю вниз. В зале не осталось никого, кроме Авух служанок, которые уже начали убирать со столов.
- Праздник окончен.
- Мне очень жаль, - глухо повторяю я.
- Все в порядке, - отвечает он, спускаясь рядом со мной по лестнице. - Это я должен просить у тебя прощения за поведение своего сына.
Засранец не имел права так с тобой разговаривать.
Мне хочется поблагодарить Стивена за его доброту ко мне, но слова не идут. Мозг слишком занят мыслями о Пэйтоне. Перед глазами все еще стоит его искаженное отвращением лицо.
Не яростью. не гневом или обидой. -отвращением. Разве существует чувство хуже?
- Разумеется, я все компенсирую, - продолжает Стивен.
- Мне не нужны ваши деньги, мистер Мурмаер, - произношу я тоном, не допускающим возражения. - И чай. И кофе тоже. Я просто хочу домой. Ваш водитель сможет меня отвезти?
Стивен кивает и достает телефон.
- У вас с ним все серьезно? - мягко спрашивает он, водя пальцами по экрану.
Я качаю головой, стараясь проглотить огромный ком, застрявший в горле.
- Не важно. Все кончено.
- Машина уже ждет. - Когда мистер Мурмаер снова поднимает на меня глаза, в его взгляде что-то меняется. - Скажи, ты любишь его?
У меня перехватывает дыхание, словно кто-то без предупреждения нанес мне удар в солнечное сплетение.
Я ошеломленно смотрю на Стивена.
ЧТО?!
- Я... Я не знаю.
Губы Мурмаер изгибаются в улыбке. Он кладет руку мне на плечо и слегка сжимает его. Я чувствую его молчаливую поддержку и тепло, исходящее от большой, широкой ладони.
Мне снова хочется разрыдаться.
Мужчина, который заплатил деньги за мое общество, спокойно говорит со мной на равных о моих чувствах к его сыну и при этом выражает свою поддержку. Любой другой бы на его месте давно бы вышвырнул меня из своего королевского дворца с криком: «Держись подальше от моего сына, продажная шлюха!», но Стивен, похоже, не из числа тех чертовых моралистов, которые любят развешивать на людей свои чертовы ярлыки.Пэйтон ужасно несправедлив к своему отцу. Этот человек кто угодно, но только не убийца.
- Хантер, если вы любите друг друга, то непременно найдете способ, как все исправить.
Внезапно мне становится нечем дышать.
- Простите, мистер.Мурмаер.
Я ухожу прежде, чем он успевает сказать что-либо еще.
Снаружи меня встречает мерзкий моросящий дождь. В воздухе стоит запах сырого асфальта и напитанной влагой травы. Со стороны океана налетают яростные порывы ветра, треплют пальмовые кроны и кусты живой изгороди, которыми обсажена подъездная дорожка.
Зловещее ночное небо висит так низко, что, кажется, еще немного и свалится мне на голову.
Погода как нельзя лучше соответствует моему настроению.
Спешу к машине так, будто за мной гонится сам дьявол, пока мелкие острые капли, словно иголки, вонзаются мне в лицо. Подхожу к задней дверце и несколько раз дергаю за ручку - заперто.
Да чтоб тебя!
Распахиваю вторую дверцу и промокшая до нитки сажусь на переднее пассажирское сидение. Называю водителю адрес на случай, если он его забыл, и достаю из сумочки телефон, чтобы проверить сообщения.
Проклятый экран пуст. Ни одного уведомления.
«Ты же не ждала, что он тебе напишет?» - раздается в голове насмешливый голос
Люцифера, который тут же переходит в злодейский хохот.
Размытые огни ночного Майами постепенно угасают по мере того, как мы приближаемся к Катлер-Бей. Прислонившись лбом к боковому стеклу, я с безразличием наблюдаю за стремительно проносящейся в окне черной линией лесного пейзажа пригорода. Дождь все еще идет, капли становятся только крупнее и чаще. Ветки деревьев с неприятным скрежетом хлещут по крыше автомобиля. Под шинами шуршит мелкий гравий. Мы проезжаем еще полмили или около того, после чего машина замедляет ход, съезжает к левому краю дороги и останавливается. Но двигатель продолжает работать.
- Почему мы остановились? - севшим от длительного молчания голосом спрашиваю я, вглядываясь в темноту за окнами.
- А ты не понимаешь?
В голове раздается пронзительный сигнал тревоги и загорается аварийная лампочка: «Ты в дерьме!».
Пока мужик шарит по карманам своих брюк, не обращая на меня внимания, я завожу руку под лямку ремня безопасности и незаметно расстегиваю его. Мое сердце начинает стучать в бешеном ритме, пока я пытаюсь предугадать, что сукин сын задумал и какое расстояние мне удастся преодолеть на шестидюймовой шпильке, прежде чем меня схватят.
Тем временем водитель достает из бумажника несколько стодолларовых купюр и швыряет их на приборную панель передо мной.
- Три сотни. Я подрочу, а ты посмотришь. - Он облизывает свои тонкие лягушачьи губы и начинает тереть ширинку брюк. Его пугающе бледные глаза опускаются на мой рот. - Если отсосешь, накину еще пятерку сверху.
Стараясь сохранять внешнее спокойствие, я дергаю за ручку дверцы, чтобы выбраться из машины, но не получается. Гребаная дверь заперта. К горлу подступает тошнота.
Дерьмо.
Дерьмо.
Дерьмо!
Думай. Думай, Хантер. Думай!
Я начинаю дышать чаще. По телу расползается страх. Который моментально перерастает в настоящую панику, когда я осознаю, что на мне нет нижнего белья.
- Выпусти меня немедленно.
- Играешь со мной? - Его ладонь ложится мне на колено, от чего ноги тут же покрываются гусиной кожей. - Или торгуешься? Прошлые девчонки никогда не заламывали цену и всегда уходили довольными.
Под сумасшедший стук пульса в ушах я крепче сжимаю в руке телефон и бью им урода прямо в его гадское лицо.
Потом еще раз.
Еще раз...
Сыпля проклятиями, он закрывает голову руками, защищаясь от ударов, но я останавливаюсь только когда вижу на своей руке кровь - кажется, я разбила ему нос. Или бровь. У козла вся морда в крови. Невозможно понять.
- Ты что, с катушек слетела?! - вопит извращенец.
- Открой ебаную дверь!
- Что ты наделала?! - Он прикасается к своему носу, к губам, затем с ужасом смотрит на выпачканные кровью руки. - Что ты наделала, бешеная сука?
- ДВЕРЬ!!!
- ДА ОНА ОТКРЫТА, МАТЬ ТВОЮ! Никто ее не запирал! Вали на хрен отсюда, сумасшедшая!
Я дергаю за ручку еще раз, и, к моему удивлению, она поддается.
Выскакиваю из машины, сбрасываю босоножки и бегу босиком вперед, по узкой дороге, в направлении света фар и широкого луча моего телефонного фонарика. В лицо хлещет дождь.
Ноги вязнут в холодной грязи. Сердце стучит где-то в горле. Шум ветра смешивается с шумом пульсирующей в ушах крови. Я не знаю, где я.
Тупой навигатор в телефоне постоянно перезагружается. Никак не может определить мое расположение, чтобы выстроить маршрут.
Сколько миль отсюда до моего дома? Две? Три?
Вечность?
В голове мечутся самые чудовищные мысли, но я не позволяю им сбить меня с пути. Я упрямо продолжаю бежать. Вперед, к свету, к теплу.
К безопасности. Пока в венах бурлит адреналин, нельзя останавливаться.
Наконец, вдали, словно спасительные маяки, появляются первые горящие окна домов. Я замедляю бег до ходьбы. Затем останавливаюсь и, задыхаясь, падаю на колени.

Час спустя, переступив порог дома, я запираю входную дверь на замок и съезжаю по ней на пол.
Я не чувствую ног. Не чувствую вообще ничего.
Мне хочется умереть. Или я уже умерла.
В квартире темно. Руби нет дома. Проверяю телефон - никаких уведомлений. Наверное, если бы я сдохла по дороге, упав в какую-нибудь канаву или в открытый люк, то мою пропажу заметили бы лишь на последней стадии разложения тела.
Интересно,Пэйтон пришел бы со мной проститься?
Наверное, нет.
Стивен непременно прислал бы моей матери цветы и открытку с соболезнованиями. Уверена, это оказались бы красные розы. Он определенно приверженец классики.
С трудом волоча сбитые в кровь ноги, добираюсь до ванной комнаты, выпиваю ибупрофен, чтобы облегчить пульсирующую боль в ступнях, которую до этого притуплял адреналин, и следом глотаю ксанакс[62]. Отдираю от тела мокрое платье, которое, судя по виду, безнадежно испорчено, и швыряю его в корзину с грязным бельем. Руби хватит удар, когда она его увидит.
Эта мысль доставляет мне извращенное удовольствие.
Закрыв шкафчик с лекарствами, смотрю на свое отражение в зеркале на его дверке и морщусь от отвращения. Я выгляжу так, будто провела ночь на кладбище, сражаясь с армией зомби, которых закапывала обратно голыми руками.
На щеке свежая царапина от ветки, в хвосте и выбившихся из него прядях запутались листья, кожа покрыта пятнами от травы и мелкими камешками гравия. Под покрасневшими глазами черные разводы из-за размазавшейся туши.
Отвожу глаза в сторону и до боли закусываю губу. Не хочу видеть себя такой жалкой.
Захожу в душ, сажусь под горячие струи и прижимаю колени к груди, пока вода смывает с меня кровь и грязь, окутывая плотным облаком густого пара. Человеческий организм способен чувствовать лишь один вид боли, и, когда обезболивающие снимают физическую, я снова ныряю в липкие объятия душевной. Тихие слезы быстро переходят в истерику, и я закрываю ладонями лицо, задыхаясь от сотрясающих все тело рыданий.
Оказавшись в своей комнате, ставлю телефон на зарядку, натягиваю платье-футболку и ложусь в кровать. Тело все еще бьет мелкая дрожь.
Сжимаю челюсть, чтобы остановить стук зубов, и накрываюсь одеялом с головой.
Не проходит и нескольких минут, как из прихожей доносится звонкий голос Руби. За ним следует мужской смех. Звон бокалов. Звуки поцелуев. Снова смех. И спустя четверть часа за стеной, разделяющей наши спальни, раздаются пошлые стоны.
Я переворачиваюсь на живот и зарываюсь лицом в подушку, чтобы заглушить рвущиеся наружу рыдания.