Забвение | j.b

Часть 19

Адам выглянул из-за угла, наблюдая за тем, как Хоуп, обняв Дафну за плечи и, по плану, сказав, что ее ожидают ее родители, вывела из церкви, позволяя Адаму облегченно вздохнуть и сглотнуть неприятный ком в горле, выйдя из-за угла и направляясь к небольшому белому гробу, ощущая, как глаза начинает жечь. Подходит ближе, касаясь холодными руками дерева, из которого был сделан гроб, и, протянув руку, коснулся прохладного, бледного лица ребенка, сжимая губы в тонкую линию. Сердце отбивало быстрый ритм, а дыхание учащалось. Грудную клетку сдавливало так, что на секунду показалось, будто она вот-вот разорвется на части и позволит всей ненависти, желчи и отвращению к самому себе выйти наружу. Мальчишка был одет в милый черный костюм с красным галстуком-бабочкой на шее, его короткие, темные волосы на голове стояли торчком, а руки были связаны на животе, чтобы не распадались по бокам. Ему хотелось упасть на колени, опустить голову и извиниться перед Джесси, перед Господом Богом за все грехи и за все те ужасные поступки, которые он совершал. Ему было жаль, что у ребенка не было отца. Ему было жаль, что он так и не смог почувствовать себя настоящим любящим папой. Он не смог дать своему ребенку хорошей жизни. И пусть он совершенно не причастен к его смерти, вину чувствует он настолько горячо, что она обжигает все внутренности. Заполняет легкие, и ты задыхаешься. Сжимаешь руки, и так хочется, чтобы кости переломались, потому что внутреннюю боль хочется выплеснуть. Хочется избавиться от нее, потому что она опасна. Для него она всегда была опасной. Боль.

Она совершенно не видит различия между слабым и сильным человеком. Для нее нет каких-то ограничений в возрасте. Ее могут чувствовать абсолютно все, и от этого, увы, не сбежать. Ее не перебороть, от нее не избавиться. Конечно же остается с ней жить. С годами утихает, а это тебе уже не кажется таким ужасающим.

Слезы застыли в глазах, но он так и не дал им скатится по румяным щекам. Пусть боль и сильна, но контролировать ее можно. Исправить он уже ничего не сможет, но сделать что-то лучшее для человека, подарившего ему ребенка, он обязательно постарается.

Наклоняется и приближается к детскому лицу, касаясь губами холодного лба и закрывая глаза, задерживая губы на этом месте чуть дольше. Отстраняется и вытирает глаза, когда слышит шаги позади. Оборачивается и глазами встречается с родными, любимыми, растерянными голубыми глазами. Дафна замерла на месте, расширив глаза. Адам напряженно вздохнул, не двигаясь.

— Дафна!

Голос Хоуп в какой-то степени спас его, если это можно было назвать спасением.

Потому что вот он.

Шанс рассказать ей правду.

Пользуясь тем, что Дафна отвернулась на зовущий ее голос, Адам положил небольшую розочку в руку младенца и, сделав пару тихих шагов, скрылся за углом.

Дафна поджала губу и, повернувшись, Адама уже не обнаружила. Снова слезы разочарования скатывались по щекам, а на сердце было так пусто, как никогда раньше. Она ощущала себя абсолютно одинокой в месте, где полно людей. В месте, где собрались все ее родные, чтобы проститься с ее сыном.

Всхлипнув, она поднялась по ступенькам и, подойдя к гробу, на секунду прикрыла глаза и, открыв их, провела пальцем по щеке Джесси, свободной рукой закрывая рот, пытаясь сдержать тягучие, нарастающие рыдания. Взгляд пал на розу, и она снова замерла.

Именно такие розы Адам подарил ей тогда, когда впервые узнал о том, что она беременна.

— Все уже заходят, ты готова? — вскинула бровь Хоуп, подойдя к Дафне и поправив выпавшую прядь светлых, волнистых волос. Девушка кивнула и через слезы улыбнулась.

— Я готова.

Хоуп вздохнула и, взяв ее за руку, повела на их место в самый первый ряд. Священник уже давно здесь, а время тянуть бесконечно нельзя, именно поэтому стоит начинать.

Поправив черное расклешенное платье, Хоуп обеспокоенно взглянула на Ричардс и, усевшись рядом с ней, сжала подол платья. Сдерживаться не совсем просто. Сдерживание тоже приносит боль. Ты хочешь кричать, хочешь рыдать, плакать, утопать в собственных слезах, но не можешь.

Ты просто не из тех, кто позволяет эмоциям взять верх.

Хоуп напоминала себе об этом снова и снова. Каждую минуту, каждую секунду.

Но этого всегда было мало.

В ней слишком мало силы, чтобы противостоять чувству потери.

После проповеди священника, все направились на кладбище.

Этого момента Монтгомери боялась больше всего.

Ты наблюдаешь за тем, как маленький белый гроб опускают в землю, и хочется рвать, разбивать. Выплеснуть всю злость.

Смотришь на рыдания Дафны. Смотришь на слезы матери и понимаешь, что стоит сдерживаться. Хотя бы ради них, потому что они нуждаются в поддержке. Они нуждаются в человеке, который скажет внушающие слова мотивации о том, что, черт возьми, это жизнь, и она всегда была жестокой штукой. Ты падаешь, но у тебя есть отличная возможность подняться, стоит лишь хорошенько постараться. Одного желания будет мало – нужно упорство и тяга к жизни, любовь к ней.

На поминках все собрались у них дома. Хоуп Дафну практически не видела, лишь слышала громкие слова сожаления и жалости к ней. И к Хоуп. И к Анне.

Но все это было таким бессмысленным.

— Все хорошо?

К Хоуп, стоящей около окна в гостиной, подошел Джордж и, держа платок около рта, обнял девушку, позволяя ей положить голову к себе на плечо.

— Все хорошо.

Повторила Монтгомери и вздрогнула, когда услышала знакомый голос. Это был голос Джастина. Он разговаривал с родителями Дафны и, судя по всему, разговор не сложился. Джастин был возмущен, а родители растерянны. Что уж он им сказал, знают только они. Фыркнув, он вскинул руками и, случайно наткнувшись на взгляд Хоуп, окинул их с Тоби взглядом и, ухмыльнувшись, направился на выход. Хоуп внезапно почувствовала себя виноватой, и желание отстраниться от Джорджа вдруг стало таким невыносимым.

Ее телефон завибрировал в клатче, оповещая о новом смс-сообщении, заставляя девушку вздрогнуть и отстраниться от Тоби, подойдя чуть ближе к окну и доставая телефон из кармана, сразу же заходя во входящие.

НЕ ДОВЕРЯЙ ДИАНЕ – Джастин.