Тайна Двух Океанов. Григорий Адамов

Глава VI. НА БОРТУ КРЕЙСЕРА

Тропическое солнце давно перешло через зенит, но продолжало палить снеослабевающей силой. При чистом, безоблачном небе над океаном дул слабыйветер, наводивший небольшое волнение. Уже двенадцать часов Горелов с бешеной скоростью носился среди волн,безуспешно, с отчаянием в глазах, осматривая пустынный горизонт. Он задыхался в своем скафандре. Прозрачный шлем раскалился до того, чтокаждое прикосновение к нему лбом или щекой ощущалось как ожог. Время отвремени, изнемогая от духоты и жары, почти теряя сознание, он опускался впрохладные глубины, освежался там, приходил несколько в себя и затем,запустив винт на все десять десятых хода, высоко, с разбегу, поднимался надповерхностью океана, чтобы в один миг осмотреть его вокруг себя и вновьпродолжать свое бесконечное блуждание среди захлестывавших его волн. Многосотен километров во всех направлениях проделано было им за двенадцать часов,протекших с момента взрыва на подлодке -- с того момента, когда она исчезлав водной пучине и сам он остался одиноким среди безбрежных пространствокеана. Мучительные часы проходили в лихорадочном движении то на север, тона юг, то на восток. Горелова томили уже голод и жажда, но при мысли огорячем какао его охватывало непреодолимое отвращение, а жалкий остаток водыв другом термосе внушал беспокойство. Надолго ли хватит его? Он слишкомлегкомысленно пользовался своим запасом. Духота в скафандре изнурительна...Голова -- словно в горячем тумане, мысли путаются... Надо чаще опускаться вглубины, но можно пропустить... Нет, это было бы ужасно!.. Надо искать...непрерывно искать... быть на виду... на поверхности... И Горелов продолжал свой стремительный бег под палящим равнодушнымсолнцем. Но, как ни ужасен был дневной зной, Горелов с содроганием и сзамирающим от страха сердцем следил за движением солнца к западу. Пока оноразливало вокруг свой ослепительный свет, оставалась надежда; ночь несла ссобою гибель. Ночь Горелов не надеялся пережить: иссякнет энергия аккумуляторов и --самое главное -- не хватит кислорода. Даже жидкого. Тогда -- быстрая,неотвратимая смерть. Разве лишь, если утихнет ветер, успокоится океан... Нои в этом случае он останется без электрической энергии, будет осужден нанеподвижность. Он не сможет искать... Голова горела, губы от жажды спеклись... Горелов сделал маленький,скупой глоток воды, погрузился на несколько десятков метров в глубину и,едва почувствовав ее свежесть и прохладу, вновь устремился на поверхность.Приподнявшись над ней на одно лишь мгновение, он осмотрел жадными глазамипо-прежнему пустынный горизонт и круто повернул с запада на север, наперерезволне. Теперь она непрерывно накрывала его шлем, плыть приходилось, почтиничего не видя вокруг себя, и это заставляло его часто погружаться, высоковыскакивать из воды и осматриваться. Правда, шлем охлаждался, было легчепереносить зной, но мучительно тревожило отсутствие видимости, слепота... Солнце упорно, неуклонно склонялось к западу. До заката уже оставалосьвсего лишь четыре часа. Четыре коротких часа и затем -- тьма! Под тропикамисумерек не бывает, день почти сразу переходит в ночь. Что будет с ним?Переживет ли он эту ночь? Неужели смерть? Тогда зачем все это было? Зачемнужна была эта цепь предательств, измен? Анна! Анна!.. В памяти всплыло, какживое, красивое надменное лицо. Зачем он сразу не увез ее тогда к себе народину? Проклятый старик! Проклятый Маэда! Опутал золотом, расписками...Анна жаждала развлечений, нарядов, богатой, широкой жизни... Бездельнойжизни!." Нет, она не поехала бы с ним на его родину... Там нужно трудиться.Анна! Анна! Он любил ее. Он не мог бы расстаться с ней... Знает ли она, гдеон теперь?.. Он умирает за нее... Зачем, зачем это нужно? .. Остановившимися глазами Горелов смотрел вперед сквозь хлещущие в неговолны, и в их трепещущей, переливающейся пелене он видел возникающие из тьмыглубин, встающие, как призраки, фигуры и лица людей, жизнерадостных,смеющихся, увлеченно работающих, всего лишь несколько часов назад жившихвместе с ним в уютных отсеках "Пионера". Вот великолепный капитан Воронцов,задумчиво перебирающий пальцами бородку, вот умница Марат с вечно торчащимхохолком на темени, вот добродушный великан Скворешня, доверчивый Лорд ипростодушный, в вечной ажитации Шелавин... милейший Шелавин, спаситель его,Горелова. Как он отплатил ему за это спасение! И Павлик смеется. Павлик,вечно путавшийся под ногами. Вот скуластый, с бачками возле ушей лейтенантКравцов. Дурак! Правил службы не знает! Болтун! Щеголь пустоголовый!Выпустил из подлодки... Попался, как мальчик, на удочку... Ведь был же,наверно, приказ капитана, чтобы без его разрешения не выпускать Горелова изподлодки. Горелов давно уже каким-то чутьем чувствовал, что ему не доверяют,что какие-то неясные подозрения возникают и все более сгущаются вокруг него.Если бы этот простофиля не выпустил его, может, все было бы теперьпо-иному... Хотя нет... Часы уже были поставлены, кнопка у входа в камеруиспорчена. Машина гибели была пущена в ход, ничто уже не могло остановитьее. И вот -- солнце уходит, и с ним уходит в тьму его, Горелова жизнь... Запекшимся, пересохшим ртом Горелов жадно ловил воздух. Он задыхался. Вголове проносились неясные образы, смутные тени, обрывки мыслей, словажалоб, упреков, сожалений... Он сделал два скупых глотка драгоценной воды,но свежести и ясности сознания они не принесли. Горелову становилось дурно.Нажав одну из кнопок на щитке управления и выгнав кислород из воздушногозаспинного мешка, Горелов опустился в глубину. Ему стало легче, воздухвливался освежающей струей в легкие, сознание прояснялось Но надо былоспешить кверху, нельзя было упускать ни одной из оставшихся светлых минутумирающего дня. Горелов нажал другую кнопку, чтобы вновь наполнить мешоккислородом. Испуг охватил его: обычного быстрого и легкого подъема Гореловне почувствовал. Он медленно и тяжело всплывал, как будто перегруженныйкаким-то новым, добавочным грузом. Тогда он, ничего еще не понимая, запустилвинт, выскочил до груди из воды, осмотрелся и продолжал путь на север. Что же случилось там, в глубине? Почему он так медленно всплывал?Испортилось что-нибудь в механизме наполнения мешка? Горелов закинул рукуназад, за спину, и попробовал ощупать мешок. Пальцы не почувствовали заспиной обычной высокой упругой выпуклости. Мешок был дряблый, податливый,почти плоский, как будто пустой. И одновременно вернулось прежнее удушье, нехватало воздуха... Нет, воздух был, но словно лишенный живительногокислорода... Кислород?.. Крутицкий! Мерзавец! Негодяй! Неужели он зарядилскафандр патронами со сжатым, а не с жидким кислородом?! О предатель!..Предатель?.. Кто сказал это слово?.. Конец!.. Даже до заката солнца нехватят... Нет! Нет! Пусть ветер!.. Пусть хлещут волны!.. Надо попробовать,хотя бы грозила опасность захлебнуться, утонуть... Задыхаясь, спазматически ловя воздух широко открытым ртом, с багровымлицом и готовыми выскочить из орбит глазами, Горелов заметался, забился вводе, стараясь на полном ходу перевернуться на спину, грудью кверху.Остановить винт он боялся: он не был уверен, что без его работы сможетудержаться на поверхности. В помутившемся сознании мерцала, как спасительнаязвезда, лишь одна мысль о последнем средстве... Раскинув ноги и балансируя ими, чтобы удержаться на спине, он с трудом,плохо повинующимися пальцами вынул из гнезда в щитке управления медную иглуна длинном тонком проводе и медленно занес ее на грудь, к среднему шву наскафандре. Слабеющий, судорожно шарящей рукой он искал этот шов -- и не могнайти. Перед глазами сгущался черный туман, грудь работала, как кузнечныемехи. Багровая синева медленно разливалась по лицу. Рука с зажатой иглойзамерла на скафандре... В далеком уголке потухающего сознания возникло тихое, чуть слышноежужжание. Жужжание приближалось, росло, превратилось в мощное гудение,заполнило ревом шлем и уши Горелова и вдруг разом, словно оборванное,умолкло. Горелов потерял сознание..