Тайна Двух Океанов. Григорий Адамов

Глава XIII. К РОДНЫМ БЕРЕГАМ

В ночь на двадцать первое августа "Пионер" проходил вдоль острововФаннинга, редкой цепью протянувшихся с северо-запада на юго-восток. Оставивих по правому борту, "Пионер" оказался перед обширными пространствамиокеана, почти совершенно пустынными вплоть до Японских островов. Лишьнесколько одиноких островков да затерянных рифов скудно оживляли этубезграничную водную ширь зато густо усыпанную к юго-западу от пути "Пионера"бесчисленными островами Маршальского и Каролинского архипелагов. Здесь, над огромными безопасными глубинами, стремясь выгадать несколькочасов в борьбе с обгоняющим подлодку солнцем, капитан пустил в ход всерезервы "Пионера" и довел его скорость до двенадцати десятых. "Пионер" нессятеперь с немыслимой для подводного плавания быстротой. В черных толщах водон летел, словно раскаленная комета с белым хвостом из пара. Ни одно изпопадавшихся ему навстречу живых существ, даже самые быстрые дельфины имеч-рыбы, не успевало свернуть в сторону и погибало от мгновенногосоприкосновения с раскаленным до двух тысяч двухсот градусов корпусомподлодки. Даже перед огромным кашалотом, имевшим несчастье оказаться напути, "Пионер" не счел нужным уклониться чуть в сторону и проскочил мимонего, словно гигантский огненные меч. К концу третьих суток благодаря такой быстроте подлодка выиграла вовремени около пяти часов, и ее отделяло теперь от самого крупного средиЯпонских островов расстояние всего лишь около тысячи километров. Работы по ликвидации недоделок уже были почти закончены. Оставалосьлишь привести в порядок осветительную и сигнализационную сети в жилыхпомещениях, покрыть краской некоторые машины и переборку, разобратьматериалы и оборудование, сваленные в выходной камере во время погрузки.Старший лейтенант отложил эти второстепенные работы на последнюю очередь,чтобы заняться ими после общего собрания, которое должно было состоятьсясегодня вечером. Жизнь на "Пионере" входила в свою обычную колею. Но команда тосковалатеперь по работе. Работа давала возможность хотя бы немного, хотя быненадолго, урывками забывать о незаживающей ране, о незабываемой потере,понесенной дружной семьей, летевшей теперь к гостеприимным, радушным берегамРодины. Скорбь о погибших товарищах отравляла радость возвращения. На двадцать часов двадцать второго августа, почти у преддверия родныхвод, комиссар Семин назначил общее собрание всей свободной от вахт идежурств части команды для подведения научных, технических и боевых итоговпохода -- исторического, прославившегося потом на весь мир похода советскойподлодки через два океана. К назначенному времени красный уголок начал заполняться людьми.Сходились тихо, без обычного оживления. Собирались небольшими группами,вполголоса разговаривали, замолкали, на время погруженные в другие мысли, иопять пытались завязать разговор. Длинный, узкий стол, покрытый красным сукном, стоял посерединепомещения, но никто не занимал вокруг него мест. И у буфета, заставленногоблюдами с легкими закусками, пирожными, сластями и бутылками с водой, небыло обычного шума, веселой толкотни, шуток и смеха. Пришли докладчики: профессор Лордкипанидзе, профессор Шелавин, Козырев.Все они, кроме зоолога, уселись за столом и начали разбираться в своихконспектах и заметках. Зоолог задумчиво ходил у свободной задней переборки. Наконец появились капитан и комиссар. По звонку комиссара, постоянногопредседателя таких собраний, все заняли места. В краткой речи комиссарсообщил о задачах сегодняшнего собрания и предоставил слово океанографупрофессору Шелавину. Вопреки обыкновению, доклад океанографа не внесоживления. Он был краток, сух и деловит. Шелавин сообщил о многихзамечательных открытиях, сделанных при помощи необыкновенной подлодки, оновых подводных хребтах, о неизвестных до сих пор глубоководных течениях, оновых открытиях в области распределения солей, газов и температур вразличных областях и глубинах океана, о результатах магнитных игравиометрических измерении, о процессах и законах льдообразования вАнтарктике, о первом в истории науки случае наблюдения воочию подводноговулканического извержения. Все эти открытия и наблюдения, по словамШелавина, вписывают новую блестящую страницу в историю океанографии иподнимают авторитет и значение советской науки на недосягаемую высоту. Выступивший вслед за Шелавиным зоолог не сразу смог начать свой доклад.Он с трудом собирал мысли, сбивался, повторялся и лишь в середине докладасосредоточился, понемногу увлекся и с обычной страстью заговорил об успехах,достигнутых в этом небывалом походе в областях его любимой науки. Он говорило бесчисленных вновь открытых видах, родах, семействах и даже классахживотного мира океанов, о жизни, строении, питании глубоководной и придоннойфауны, о необычайном значении открытия живущих доселе в глубинах океанаплезиозавров -- остатков животного мира далеких геологических эпох, озамечательном открытии нового класса золотоносных моллюсков, которыеблагодаря работам Цоя превратятся в неисчерпаемый источник золота для нуждСоветской страны, и о неизвестных до сих пор науке гигантских крабах. Подконец зоолог настолько увлекся, что председатель должен был несколько разнапоминать ему, что его время давно истекло. После зоолога говорил Козырев, рассказавший собранию об отличнойживучести, управляемости, боеспособности подлодки и в особенности о простотеее механизмов и аппаратов, которая позволяет при наличии взаимозаменяемыхчастей и целых узлов быстро и легко произвести ремонт и даже полноевосстановление оборудования и вооружения подлодки в самый короткий срок.Именно благодаря .этому удалось так быстро собственными силами ликвидироватьстоль серьезную аварию, какая произошла с подлодкой у острова Рапа-Нуи. Последним взял слово капитан. Он подвел итоги: всему, что сообщено былодо него докладчиками по специальностям, но больше остановился на людях,беззаветная работа которых, полная энтузиазма и самоотверженности, сделалавозможным для советской науки достижение всех этих побед. С сердечнойтеплотой он отозвался о профессоре Лордкипанидзе, напомнив, какой ценой и скаким риском для жизни он добыл материалы о плезиозаврах -- реликтахмелового периода; о профессоре Шелавине, который едва не погиб приисследовании горного лабиринта в Атлантике и открытии там кристаллическогозолота; о Цое, который с несокрушимым упорством и настойчивостью работал надсвоей мечтой о создании морских золотовырабатывающих моллюсочных фабрик. Снескрываемым волнением капитан перешел затем к характеристике прекрасной,беззаветной работы и поведения экипажа подлодки на протяжении всего этогоисторического похода. В самые критические его моменты -- при атаке магнитныхторпед в Атлантике, в плену у гигантских ледяных гор, наконец при последнейкатастрофе под Южным тропиком -- ни на одну минуту паника не нашла себеместа в сердцах советских людей на подлодке. Непоколебимая выдержка,спокойствие, высокая дисциплина и моральная сила экипажа делают егопредметом гордости и радости великой Родины, сумевшей воспитать такихпреданных сынов, таких борцов за ее счастье, за победу коммунизма и впределах ее границ, и далеко за ними... Даже гнусное предательство одного изчленов командного состава подлодки не смогла сломить дух экипажа. Ремонт ивосстановление подлодки после взрыва -- это героическая битва, которую можнопоставить выше многих боевых сражений и схваток. Достаточно вспомнитьповедение Павлика, которого команда приютила у себя и в короткий срокцарящим среди нее духом мужества, стойкости и дисциплины настолькоперевоспитала его, передав все свои качества, что этот простой мальчуганможет теперь стать примером храбрости, мужества и находчивости для многих имногих ребят нашей Родины его возраста и даже старше... Капитан сделал паузу. По лицу его пробежала тень, глаза полуприкрылись.Медленно, словно под грузом огромной тяжести, и с видимым усилием он снованачал говорить: -- Товарищи!.. Я хочу упомянуть теперь о тяжелых потерях, которыепонесла наша дружная, тесно сплоченная семья... Шум отодвигаемых стульев на минуту прервал его. Все встали и в немойтишине с опущенными лицами слушали капитана. -- ...Мы потеряли молодого товарища, лейтенанта Юрия ПавловичаКравцова. Несмотря на его увлекающийся характер, на отсутствие достаточнойвыдержки, объясняемые его молодостью, все говорило, что из него выработалсябы смелый, честный, преданный Родине командир. Достаточно вспомнить егоповедение во время аварии в ледяном тоннеле. Раненный, теряя сознание, онвсе же не ушел со своего поста, требуя смены. Он пал смертью храбрых. Несчитаясь со своей слабостью в результате последнего ранения, ни минуты незадумываясь, он бросился на изменника Горелова, чтобы задержать его. И онпогиб... Но своей попыткой он дал возможность другим своим товарищамвыполнить эту важную задачу. Помолчав, среди все той же безмолвной и печальной тишины, капитанпродолжал: -- Мы потеряли также нашего старшину водолазов, любимого товарища,прекрасного, чуткого человека, беспредельно преданного Родине -- АндреяВасильевича Скворешню... Это его могучая рука в смертельно опасной борьбеобезоружила предателя и изменника Горелова, это он спас Павлика и себя изгрота, запертого Гореловым при помощи сброшенной скалы, это он трое сутокподряд, не зная ни сна, ни отдыха, не смыкая глаз, не разгибая спины,работал в последние, самые напряженные дни ремонта, заражая всех своимэнтузиазмом и нечеловеческим упорством в борьбе за спасение подлодки...Всюду, где грозила опасность, всюду, где требовалась... Внезапно из центрального поста донесся в красный уголок резкийдлительный звонок. Пробиваясь сквозь его непрерывные тревожные трели,неразборчиво слышались в красном уголке какие-то распоряжения вахтенногокомандира старшего лейтенанта Богрова, передаваемые через репродуктор вмашинное отделение. Капитан оборвал свою речь, беспокойно прислушиваясь к шуму, возникшемув машинном отделении, к тревожным голосам, долетавшим оттуда через ближайшийлюк. Потом звон прекратился, послышалось несколько глухих грохочущих ударов.Шум в машинном отделении продолжал нарастать. Вдруг шум прорезал громкийкрик, через мгновение к нему присоединились крики других людей, и этот хаосзвуков, прерываемый отдельными непонятными восклицаниями, вливался широкимпотоком через люк в коридор, из коридора -- в красный уголок. Шум все возрастал, приближался и наконец, уже под самым люком, внизу,остановился. -- Что там происходит? -- не выдержал капитан. -- Товарищ Козырев,сходите туда и разберитесь. Едва лишь Козырев сделал два шага по направлению к выходу, как вдругсидевший в дальнем конце стола, лицом к двери и коридору, Павлик вскочил,словно подброшенный, со стула и, оцепенев на месте, с глазами, неподвижноустремленными в коридор, с протянутой вперед рукой, пронзительно закричал: -- А-а-а! Смотрите!.. Там!.. Там!.. Как безумный, он сорвался с места, стрелой пронесся мимо всех, подбежалк двери и, подскочив, повис на огромной фигуре, переступившей в этот моментчерез порог красного уголка. У двери стоял Скворешня -- бледный, с впавшими щеками, с длиннымирастрепанными усами. Громкое единодушное "Ох!" пронеслось по всему помещению. Двадцатьчеловек, окаменев на мгновение, не сводили широко раскрытых глаз с этоговидения. Затем все смешалось, и, опрокидывая стулья, отбрасывая мешавшийстол, люди ринулись к Скворешне. Тот продолжал неподвижно стоять с повисшимна его груди Павликом, устремив поверх окружавшей его толпы воспаленныеглаза на капитана. Наконец, мягко сняв с себя Павлика, разводя рукой толпу,он сделал два шага вперед по направлению к капитану, вытянулся иотрапортовал: -- Товарищ командир, честь имею явиться! Простите, запоздал... --Внезапно взгляд его соскользнул с лица капитана, устремился куда-то всторону и, словно привороженный, застыл там. -- Скворешня! Это вы?! -- воскликнул капитан, едва приходя в себя ипротягивая ему обе руки. -- Откуда? Каким образом? -- Из выходной камеры, товарищ командир! -- ответил дрогнувшим голосомСкворешня, не сводя горящих глаз с чего-то, находившегося за плечомкапитана, и нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. -- Из выходной камеры?! -- удивленно переспросил капитан. -- Что же вытам делали? -- Спал, товарищ командир! Не помню, как, но заснул... Виноват, товарищкомандир... Скворешня даже подался своим массивным корпусом вперед, мимо капитана,к какой-то точке, куда неудержимо влекло его что-то. -- Что с вами, товарищ Скворешня? -- обратил наконец внимание на егостранное поведение капитан. -- Вы больны? -- Виноват, товарищ командир! -- срывающимся голосом пробормоталСкворешня. -- Помираю... Сам не понимаю... Только поспал немного... Сил нетвытерпеть... Капитан резко обернулся вслед за жадным взглядом Скворешни: за своейспиной, в углу, он увидел буфет с горой закусок и батареями бутылок. Громкий веселый смех прокатился в красном уголке. -- Идите! Идите! -- закричал капитан. -- Простите меня, дорогой мой!Как я сразу об этом не подумал! Он схватил Скворешню за руку и потащил его в соблазнительный угол. Скворешня так и лег всем своим огромным телом на буфет. Мощные челюстизаработали как рычаги; скрежет зубов, казалось, наполнил все помещение. Сгрудившаяся вокруг Скворешни толпа с восхищением наблюдала за этойвеликолепной работой своего как будто вернувшегося из небытия товарища.Никто не мог удержаться, чтобы любовно не похлопать гиганта по плечу, поспине, обнять за талию, заглянуть ему в лицо... Ему раскупоривалибесчисленные бутылки, наперебой подсовывали полные стаканы. Слышалисьвозгласы, добродушные шутки, радостный смех... -- Да не мешайте же товарищи! Дайте поесть человеку! -- он ведьдействительно страшно голоден! -- Ну да! Немножко поспал, и немножко аппетит разыгрался. -- М-гм! -- утвердительно мычал под общий смех Скворешня с набитым доотказа ртом. -- А мы тебя хоронили уже, Скворешня! По первому разряду! -- М-гм! -- соглашался гигант, не поворачивая головы, Павлик подлез подруку Скворешни и не сводил с него глаз, полных любви и восхищения. -- Не давайте ему бутербродов! -- закричал зоолог, пробиваясь кСкворешне с бульоном в термосе, за которым он успел сбегать в камбуз. --После трехсуточной голодовки это вредно! Вот, выпейте бульону, друг мой.Будьте хладнокровны. Скворешня резко повернулся с недоеденным бутербродом в руках. Он струдом проглотил недожеванный кусок, едва не подавившись им, и, не сводяиспуганно остановившихся глаз с зоолога, наконец с трудом прохрипел: -- Шо? Шо вы казалы, Арсен Давидович? Трое суток? -- Ну да, мой друг! Трое суток! Сон у вас богатырский был, как иподобает... Скворешня стоял в полной растерянности, переводя глаза с зоолога наулыбающегося капитана. -- Как же это так? -- бормотал он с побагровевшим лицом. -- Да не можетже быть! Что же я... трое суток в нетчиках числился? В крайнем волнении он положил недоеденный бутерброд на буфетный столики повернул голову к капитану. Тот продолжал улыбаться: -- Не беспокойтесь, товарищ Скворешня! Не бросайте свою полезнуюработу. Все потом объяснится... Вы не в нетчиках числились, а... впокойниках. Под общий смех, окончательно сбитый с толку, Скворешня медленноповернулся к буфету и с новой яростью набросился на закуски, запивая ихгорячим бульоном. Из радиорубки Плетнев посылал уже во Владивосток радостную весть опоявлении Скворешни на подлодке и просьбу об отмене вылета гидроплана кострову Рапа-Нуи.x x x В эту незабываемую ночь, с полным грузом ничем не омраченногочеловеческого счастья, "Пионер" уменьшил ход до девяти десятых и крутоповернул к северо-западу, ближе к северу. Капитан не доверял кратчайшим путям через оживленные проливы,разделяющие коренные японские острова. Но и мелководный Татарский пролив,отделяющий остров Сахалин от берегов Советского Приморья, тоже был малособлазнителен со своими бесчисленными мелями, банками и перекатами. Капитанрешил провести подлодку в тихие предрассветные часы через пролив Лаперуза --между островом Хоккайдо и южной частью Сахалина. Почти никто на "Пионере" не мог заснуть в эту последнюю ночь похода.Родина радостно летела людям навстречу, вставала перед ними из вод океана,поднималась из них все выше и выше во весь свой гигантский рост... Отделенные от нее последними сотнями километров, люди вдругпочувствовали с небывалой остротой тоску по родной земле, твердой инадежной, как гранит, цветущей и радостной, как весенний, убранный цветамисад. Родина! Родина! Страна счастья и радости, страна высоко поднявшего свою головуЧеловека! Как не рваться к тебе от всех красот земного шара, как нестремиться к тебе всеми фибрами напряженной души -- к тебе, к твоим тучнымколхозным полям, к твоим мощным фабрикам н заводам, красивым, узорнымгородам, веселым, ликующим деревням! Вдали от тебя -- и под толщами водокеанов -- всюду чувствуешь врага, зажавшего под железной пятой миллионыбратьев, лишенных радостей жизни, света науки и познания мира, лишенныхсчастья вольного, творческого труда, вынужденных собственными руками строитьдля себя оковы и тюрьмы! Как не любить тебя, Родина! Тебя, вырвавшую детей своих из нищеты и тьмы! Тебя, осенившую ихшелковым знаменем коммунизма, построившую их же радостными руками новый,ликующий Мир для возрожденного в труде Человека! Родина! Родина! Единственная, лучезарная! Страна счастья и радости!Весенний, цветущий сад! Команда была несказанно рада последним, незаконченным работам наподлодке. Все равно никто не мог спать в эту ночь. Работа давала возможностьбыть на людях, поговорить о семьях, о друзьях, о товарищах, о родных полях нлесах, которые можно будет скоро увидеть, о своих заводах и фабриках, гдеснова пахнет родным воздухом радостного труда, среди которого росли ивоспитывались многие из команды. Особенно много разговоров было в выходной камере. Среди работавшихздесь был и Скворешня. В десятый, в двадцатый раз приходилось емурассказывать о том, как он вплыл сюда, в камеру, с последней охапкойпроводов и мелких инструментов, как наклонился в длинное углубление вродешалаша, образованное прислоненными к переборке длинными досками и трубами,чтобы подальше засунуть в него два-три ценных инструмента, и как его тутвдруг накрыл какой-то туман, после чего он уже ничего не помнил. Потом онпроснулся от какого-то удушья, сразу ничего не понял, но потом сообразил,что он в скафандре, что кончился кислород и надо скорее встать и снятьскафандр. Он выбрался из "шалаша" полусонный, встал, открыл иглой грудь вскафандре: чистый, свежий воздух влился в легкие и словно опьянил его -- сонопять спеленал его. Вторично он проснулся от сверлящего чувства голода иувидел себя в камере у переборки. Он быстро освободился от скафандра,попытался открыть дверь, но кнопка не действовала: механизм был, вероятно,выключен и заперт на замок, как всегда, когда камера не работает. Тогда оннажал кнопку тревожного звонка. Но дверь что-то долго не открывали, а голод,как острыми щипцами, терзал желудок. Не стерпев, Скворешня несколько разударил кулаком в дверь, и только после этого ее открыли, и товарищивстретили его с испуганными лицами... "Вот чудаки! -- говорил Скворешня. --Испугались нескольких ударов кулаком!.." В два часа десять минут двадцать третьего августа "Пионер" тихо проползпочти над самым дном пролива Лаперуза и вышел и воды Японского моря. Ходсразу подняли до девяти десятых. До четырех часов работы на подлодке шли необычайно медленно. Малярныекисти внимательно вылизывали каждую щелочку, две трубы почему-то вдруг сталинепомерно тяжелыми, и человек с трудом мог их снести на склад. Исправлениепроводки в жилых помещениях неизвестно почему требовало особенного вниманияи оказывалось очень тонкой и сложной работой... Скоро, однако, была ужебаза, и показаться в ней не во всем своем блеске, идеальной чистоте иисправности подлодка никак не могла. И старшему лейтенанту приходилосьдержать всю команду на аврале, не отпуская спать, что, по всей видимости,именно и входило в планы команды и вполне ее устраивало. В четыре часа, когда до Русского острова, стоящего, как часовой передвходом в Уссурийский залив, оставалось всего лишь триста километров, старшийлейтенант, проверяя ход работы, остановился в дверях выходной камеры. Сминуту он полюбовался спешкой, с которой работали люди, покачал головой,усмехнулся и, взглянув на часы, приказал: -- Через сорок минут чтобы все здесь было окончено! Товарищ Скворешня,как начальник наряда в камере вы отвечаете за выполнение этого приказа.После окончания работ в камере готовиться к авралу для входа в порт.Одеться, побриться, привести себя в порядок! Тот же приказ он отдал и в других отсеках и помещениях подлодки. Произошло что-то удивительное и совершенно неожиданное. "Строгий"приказ старшего лейтенанта, казалось. влил новую энергию в каждого человекаиз команды. С необычной быстротой начала таять гора материалов в камере,люди летали к складам, словно не ощущая тяжести на плечах. Малярные кистиполучили вдруг необычайную подвижность и легкость. Электрики, очевидно,освоились наконец со сложными и тонкими работами в жилых помещениях:молотки, ключи, отвертки заработали в их руках с необыкновенной живостью, иодна каюта за другой сдавалась готовой начальнику хозяйственной службы. Ложиться спать в ночные часы, как этого требовали "Правила корабельнойслужбы", уже не придется! В пять часов десять минут, на расстоянии ста километров от базы,"Пионер" послал по радио свои опознавательные и место всплытия. Ответ был: "Ждем. Поздравляем с благополучным приходом к роднымберегам. Горячо приветствую команду, научных работников, командный иначальствующий состав славного "Пионера". Подписал радиограмму командующийКраснознаменным Тихоокеанским флотом СССР. В пять часов сорок пять минут капитан, находившийся все время вцентральном посту, приказал снизить ход подлодки до четырех десятых. Ровно в шесть часов на подлодке прозвучал сигнал к авралу идолгожданная команда: "Готовиться ко входу в порт!" Капитан приказал вахтенному командиру старшему лейтенанту Богровуостановить дюзы и продуть балластные цистерны. "Пионер" начал быстро всплывать. Ультразвуковой экран со всех сторон был густо покрыт силуэтамибесчисленных судов самых разнообразных типов и размеров. Но купол экрана былчист и свободен. Стрелка глубомера непрерывно скользила над циферблатом, приближаясь кзаветному нулю. Свободная от вахт и дежурств команда в чистых форменных одеждах, срадостно-напряженными лицами выстроилась двумя шеренгами в верхнем коридоре,имея на правом фланге командный состав подлодки. Дальше стояли члены научнойэкспедиции во главе с профессором Лордкипанидзе, среди них и Павлик --возбужденный, бледный. Капитан стоял у трапа, ведущего к выходному люку центрального поста.Стрелка глубомера в последний раз дрогнула и замерла на нуле. -- Отодвинуть корпусную крышку! -- скомандовал капитан, поднимаясь потрапу. -- Открыть люк! Яркий утренний свет с синего, безоблачного неба ворвался в центральныйпост. В белоснежном кителе, в форменной фуражке, с кортиком на бедре,орденами на груди, капитан первым вышел на площадку. За ним показалисьстарший лейтенант, потом главный акустик Чижов, главный электрик Корнеев ибыстро развертывающейся лентой -- экипаж с гигантской фигурой Скворешнивпереди, члены научной экспедиции во главе с профессором Лордкипанидзе. Грузные линкоры, огромные стройные крейсеры, тучи эсминцев, подлодок,заградителей, тральщиков, празднично расцвеченные флагами, с черно-белымирядами моряков у бортов, загремели грохотом приветственных залпов в честьнового собрата, готового вместе с ними стать на страже советских берегов, ив честь его героического экипажа.. Непрерывное "ура" раскатывалось с кораблей по спокойной поверхностиморя, ударялось о скалы и бетон Русского острова, долетало до прибрежныхсопок и возвращалось обратно. Под гром орудийных залпов, под медныетысячеголосые звуки оркестра, собранного с кораблей на могучий флагманскийлинкор, под незатихающее "ура" от "Пионера" отделился электроглиссер и,словно на белых крыльях вспененных вод, с капитаном на борту и Скворешней уруля, полетел к флагманскому кораблю... Через пять минут после рапорта капитана с мощной радиостанции линкорапонеслось донесение в Москву о прибытии "Пионера" во Владивосток, и весьмногочисленный флот, имея впереди героическую подлодку с ее капитаном,успевшим вернуться с флагманского корабля, тронулся в порт, мимо Русскогоострова. Остров ревел теперь тысячами своих невидимых орудий, словнопроснувшийся грозный вулкан. И вот наконец раскрылась впереди, на фоне синеющих в тумане сопок, спозолоченными утренним солнцем вершинами, незабываемая панорамаВладивостока, форпоста Советской державы на Дальнем Востоке. Набережные,покрытые толпами народа, оглашались радостными криками; завывали сиреныбесчисленных пароходов, моторных кунгасов, катеров и буксиров, столпившихсяу молов, причалов, пристаней и буев на рейде; пронзительно свистели паровозына эстакадах Эгершельда, на прибрежных путях, на далеком вокзале у ПервойРечки, и грозно ревели гудки, заводов, фабрик, депо, .разбросанных погороду... И тысячи мелких судов -- белоснежных, как чайки, парусных яхт, юркихмоторных лодок, шлюпок, кунгасов -- усеяли воды Золотого Рога, превратив ихв луг, покрытый цветами бесчисленных ярких флагов. Родина встречала могучее пополнение своего флота у дальних своихрубежей. Замерший в строю на площадке, экипаж "Пионера" затуманенными глазамижадно смотрел на родные берега, словно боясь шелохнуться, чтобы не развеятьэтот дивный, неповторимый сон. И вдруг из люка вынырнул Плетнев и, вытянувшись во фронт, подалкапитану белый листок радиограммы. -- Правительственная! -- возбужденно воскликнул он и отступил на шагназад. Капитан пробежал строки радиограммы и поднял бледное лицо. Онповернулся к застывшей команде, окинул глазами этих людей, ставших емутакими близкими и дорогими в течение трехмесячного незабываемого похода, и,взмахнув листком, воскликнул: -- Слушать радиограмму Центрального Комитета Коммунистической партии иправительства! Двадцать пять пар глаз восторженно устремились к капитану, и громкийголос его чеканно звучал сквозь рев гудков и сирен, сквозь гулприветственных криков, и, словно во внезапно наступившей немой тишине,каждое слово радиограммы явственно доносилось к тем, кто подхватывал егонапряженным ухом и чутким, переполненным от счастья сердцем...