H love's J (Харли И Джокер)

61. Hurt you really bad.

Хар­ли не лю­бит боль. В лю­бой фор­ме. Прос­то не пе­рено­сит. Все эти сса­дины и ца­рапи­ны пор­тят её иде­аль­ную ко­жу, ос­тавля­ют шра­мы и за­руб­ки. И ей не из­ба­вить­ся от них уже ни­ког­да - как коль­ца на де­реве, оп­ле­та­ют её, вы­да­ют её ис­тинный воз­раст. Но шут­ка в том, что Хар­ли при­вык­ла. Как и ко мно­гим ве­щам - к ста­рому пыль­но­му мат­ра­су вмес­то чис­тых прос­ты­ней, к хо­лод­ным об­жи­га­ющим ржа­вым стру­ям вмес­то нас­то­яще­го ду­ша, к при­горев­шим грен­кам и фас­тфу­ду вмес­то до­маш­ней еды. Это её мир, это её жизнь, и уж она прис­по­собит­ся, ес­ли по­надо­бит­ся.

Боль бы­ва­ет раз­ной. От но­жа и от пу­ли. От кас­те­та и не­доку­рен­ной си­гаре­ты. От трос­ти и ку­лака всколь­зь по ску­ле. Все это Хар­ли зна­ет так хо­рошо, ра­зоб­ра­ла на ато­мы и ма­лей­шие ис­корки. Каж­дый раз чувс­тву­ет по-раз­но­му - от жгу­чих вспы­шек игол­кой в мяг­кую ткань до ту­пых гул­ких уда­ров в че­репуш­ку, в ко­торой не ос­та­лось моз­гов. Рас­пла­вились все, выш­ли, и не ос­та­лось ни­чего, - лишь пус­то­та, бе­лый шум на ра­дио-вол­не. В та­ком сос­то­янии мно­го про­ще при­нимать боль, по­нимать её, сор­ти­ровать, сох­ра­нять на сво­ем те­ле. И да­же иног­да вос­при­нимать её бла­годатью. Ведь боль всег­да мо­жет быть яр­че, силь­нее, мощ­нее, чем преж­де. А по­тому нуж­но уметь ра­довать­ся то­му, что име­ешь.

Джей на­учил её жить с болью, вос­при­нимать её как что-то са­мо со­бой ра­зуме­юще­еся, как часть че­го-то боль­шо­го и вер­но­го, как ма­лень­кий от­сек её вос­па­лен­но­го моз­га, как на­чало кон­ца и как фе­ерию удо­воль­ствия. Что­бы по­нять это, нуж­но толь­ко за­хотеть. Ког­да они зак­ру­чива­ют­ся уз­ла­ми вок­руг тел друг дру­га, пе­ретя­нуты ту­гими жгу­тами прос­ты­ней, боль мож­но спу­тать с удо­воль­стви­ем и на­обо­рот. Джо­кер лю­бит эту не­оп­ре­делен­ность, за­меня­ет од­но дру­гим в её сер­дце, сме­шива­ет все крас­ки, на­носит на её те­ло гус­ты­ми кро­вавы­ми маз­ка­ми. И, быть мо­жет, в та­кие се­кун­ды Хар­ли да­же лю­бит боль. Бе­зумие, ко­неч­но. Ну, а кто же ждал от них че­го-то дру­гого?

Джо­кер обо­жа­ет боль. В лю­бой фор­ме и в лю­бом ви­де. Ког­да Би-мэн вса­жива­ет ему в грудь бэт­ранги, ког­да ох­ранни­ки в Ар­кха­ме ко­лотят его сво­ими ду­бин­ка­ми, ког­да ему дос­та­ет­ся от ганг­сте­ров Ма­рони. В ка­ком бы ви­де Джей не при­пол­зал в убе­жище, он всег­да иг­но­риру­ет боль. Ва­лит­ся меш­ком на кро­вать, с бла­жен­ной улыб­кой втя­гива­ет си­гарет­ный дым в лег­кие. По­ка Хар­ли дос­та­ет пу­ли из его гру­ди, по­ка об­ра­баты­ва­ет ра­ны, чис­тит глу­бокие сса­дины и нак­ла­дыва­ет ле­карс­тва и по­вяз­ки. Джо­кер ни­ког­да не про­тив «ма­лень­кой бо­ли», как он сам вы­ража­ет­ся. Хар­ли по­доз­ре­ва­ет, что боль зас­тавля­ет его чувс­тво­вать се­бя жи­вым. Не стра­шил­кой, не монс­тром из-под кро­вати, че­лове­ком из хруп­кой пло­ти и крас­ной кро­ви по ве­нам. Это зна­ние кон­тро­лиру­ет бе­зумие, зас­тавля­ет его ус­по­ко­ить­ся, как бу­шу­ющее мо­ре во вре­мя штор­ма.