Я сполз с путей и задремал. Разбудило меня прикосновение чего-то тёплого и влажного. Надо мной нависла мохнатая морда Яшки, соседской собаки. Поначалу мне показалось, что я попросту уснул на сеновале, но очнувшись, я ощутил острую боль в ноге. Спросонья мне было слабо понятно, что происходит. Но увидев рельсы, я вспомнил все. Перед глазами замелькали образы. Грудь сдавило. Яшка, повиливая сбившимся хвостом, ещё раз облизал моё лицо. Его мягкий влажный нос уткнулся мне в ухо. Большие умные глаза цвета латунного золота выражали озабоченность.
-Сиимммка-о-в, - послышалось из-за холма.
Куда бы я не побежал, меня настигнут, где бы не спрятался - обнаружат.
-Ох, ну и чумазый же ты, - из густых зарослей репейника вылез дед-Матвей, местный лесник, - вставай, обыскались тебя. Мать себе места не находит.
Она долго причитала и плакала надо мной, упрекая, что никому не сказал, куда ушёл. Пока заживала нога, я не мог ни разгребать завалы, ни помогать в госпиталь. Дни я проводил в саду, поедая ещё кислющий крыжовник и спелую малину. Шишка постепенно спадала, отек проходил, и все вроде бы подживало.
Однажды вечером Васька принёс с почты долгожданное письмо. Мать развернуло, быстро пробежала глазами и как-то сразу изменилась в лице. Она начала перечитывать его снова и снова. Её руки затряслись, из глаз заструились слёзы, Васька выхватил письмо и прочитал, еле заметно шевеля губами. Он опустился на стул, не произнеся и слова. Его ладони разжались, листок желтоватой бумаги бесшумно приземлился на пол. Чёрными чернилами были выведены аккуратные убористые буквы:
" Аделаида!
Противник оттеснён. Командование не щадит никого. Пленных расстреливают и сбрасывают в овраги. Победа достаётся ценой миллионов жизней. Убивать больше нет сил. Мы кто угодно, но не враги. Мы кто угодно, и в заключение всего лишь пешки.
Я больше не обманываюсь, встретиться вновь нам не суждено.
Прощай.
Борис. "
