Сколько может длиться эта ночь? Я попытался вглядеться во тьму и понял, что темно не вокруг меня, а во мне. Холод сменился жаром, меня лихорадило. Я улавливал отзвуки голосов, но слов разобрать не мог.
Неужели, я вернулся в тот давно затерявшийся в листках календаря день? День, когда я точно также блуждал в застенках своего сознания. Одинокий, покинутый, зачем-то рождённый. Я чувствовал запах спирта, тошнотворный дух эфира. Поразительно, как мое съёжившееся сердце выдерживало налившееся свинцом тело. Я был слишком далеко, чтобы чувствовать боль. Я знал, что как только я разомкну веки, передо мной предстанет убогая реальность. Воспоминания казались мне намного уютнее безликого одиночества.
Там, в глубинах памяти, мать покачивала меня на руках. Её сапфировые глаза освещали моё лицо, улыбка заставляла меня наивно и весело смеяться. Её губы двигались, но я не мог услышать слов. Она была так близко, но нас будто бы разделял непреодолимый барьер. Я пока был жив. Она - давно мертва.
Запах эфира и голоса медсестёр больше не тревожили меня. Я стремился преодолеть эту черту, разделявшую нас. Мое тело начало леденеть с кончиков пальцев. Все ближе и ближе подступала вечная мерзлота к моему сердцу. Я чувствовал, что стремился вниз. Передо мной мелькали крутые стены пропасти, и вскоре я должен был достигнуть дна. Но внезапно падение прервалось. Меня будто подвесили в воздухе.
Передо мной стояла мать. Вокруг разливался солнечный свет. Шелестели листья яблонь, куковала кукушка. Что это за место? Я увидел холмик, поросший травой. Мать указывала на него. Вот, куда унёс её тело Васька. Тогда он не позволил мне идти с ним. Я смотрел на холмик, трава, которой он успел порасти, выгорала и жухла на глазах. Я перевёл взгляд на мать и ужаснулся. Кожа пластами, перепачканная мясистой землёй, сползалась с лица, ошмётки одежды превращались в пепел, разносимый ветром. Скалясь, оголялись белесые кости.
Внезапно грянул гром и разрозилась буря. Листья срывало с деревьев, они разлагались в воздухе. На землю оседала гниль. Я в ужасе оглядывался вокруг. Яблони выкорчевывало с корнем и раскидывало в разные стороны. На меня воззерали уже пустые глазницы. В черепной коробке копошились черви. Один из них выполз через раскрытый в немом вопле рот и зацепился за свисающий пласт кожи. За ним последовал второй, третий. Затем черви повалились и из глазниц. Мерзкие твари устремились по направлению ко мне.
Я почувствовал зарождающийся жуткий вопль, которому не суждено было вырваться. Ко мне на грудь приземлился огромный паук, вцепившийся мне в горло когтистыми лапами. Он готовился вгрызться в мое сердце и пустить струю ядовитого секрета. Мои глаза были прикованы к матери, она рвалась высвободить меня, но за её спиной стояла Смерть, не дававшая кому-либо нарушить естественный порядок вещей. Выживает сильнейший, а паук был в разы сильнее меня.
Старик приветливо улыбался, манил выхоленной рукой. Если бы на мне не сидел паук огромных размеров, меня бы позабавило то, что ногти у Смерти были такой аккуратной формы, на запястьях синеватые жилки и паутинка неглубоких морщинок, как у обычных людей. Конечно, если тебя провожает выхоленный старичок, ты думаешь, что смерть в самом деле не так страшна. Но передо мной стояла ещё и мать, изъеденная трупными червями. Это и была истинная личина Смерти.
Ааааааа....
Аааааааааа....
Мама, я правда умираю?!
