А что же было дальше? Крадучись, я брел через границы. Я бежал, меня пытались настигнуть. Города оставались за спиной, люди растворялись в веренице дней. Боль, боль, боль - все, что я видел в их глазах. Тусклых, печальных, глубоко уставших. Только я успевал приткнуться в грязной ночлежке, вновь нужно было бежать...
Меня проследовал бесконечный шелест чьих-то мыслей:
"Они забрали мою семью. Детей... жену. Два голубоглазых мальчика с белыми кудряшками, точно серафимчики, спустившиеся с небес. О бедная, бедная Герда... Миниатюрная, словно фарфоровая кукла с чуть бледной кожей и светло-серыми глазами за опахалами ресниц. Ее волосы мягкие, словно хлопок, сбились в колтуны и слиплись от крови...
О бедна, бедная Герда... Она видела, как закололи ее милых мальчиков... Они верещали, были напуганы. Офицером это не понравилось. Они закололи моих бедных мальчиков куском арматуры... На их рубашонках расплылись кровавые розы...
Герда сошла с ума... Офицеры потешались над ней. А потом изнасиловали. Она даже не сопротивлялась. Ей было все равно. Через два часа она перегрызал себе вены.
А два маленьких тельца так и осталось валяться на пыльном полу. Со всей округи сбежались крысы и растащили на кусочки моих бедных, бедных мальчиков. Меня отпустили, потому что знали, что убить меня будет милосерднее..."
"Они ворвались в город... Никто не ожидал. Каскады ревущих ястребов искромсали небеса. Самуэль выскочил на улицу. Там был настоящий ад... Люди метались, кидались под машины. Самолёты нарезали круги над городом. Скидывали бочки с отверстиями по бокам. Они ревели, вливаясь в дикую какофонию, стоявшую, наверное и над Помпеями в день их смерти.
И тут полетели бомбы. Первая разорвалась в метре от Самуэля. Его... его подбросило, словно тряпичную куклу... Засосало в воронку. Снаряды посыпались один за другим. Земля содрогалась, бомбардировка была ковровой...
Вскоре города уже не было... Они зачистили выживших. А я... я просто нырнула в чёрную дыру обломков следом за сыном. Я прижимала к себе его тело... ошмётки его тела. Солдаты промаршировали мимо. Здравомыслящий человек не станет обыскивать место взрыва бомбы в поисках живых. Когда самолёты растворились за горизонтом, все затихло. От города осталось лишь пепелище. Я слышала, как стучат по мостовой каблуки солдат. Слышала каждый выстрел, который означал ещё одну смерть. 236 выстрелов... из полутора тысяч осталась одна я..."
"О... какое наслаждение испытывал тот офицер с пушком на щеках, который тоненькими скибочками отрезал мне руку. А когда ему надоедало, он переходил к кому-нибудь другому. Мы молились о смерти и получали ее. По крупице в час. Медленную, мучительную.
И вгоняя нож в сердце, он медленно и методично проворачивал его. А рану... заливал кислотой, при этом достигая высшего экстаза.
Один раз в его руки попала двенадцатилетняя девочка. Голенькое обмороженное тельце, широко распахнутые глаза... Мольба. В них были мольба и ужас. Она ещё не научилась желать смерти. Он церемонился совсем недолго. Задушил, кончая в неё...
Где-то в застенках он держал беременную женщину, и когда и у неё начались схватки, притащил в свою экзекуционную. Мальчишка вспорол ее живот мясницким ножом. Разворотил, превратил в кровавое месиво все ее тело... Она долго не теряла сознания. Материнский инстинкт сыграл для неё очень злую службу. Женщина видела все от начала и до конца, чувствовала, как вымазанные в машинном масле руки копошатся в ее животе.
Рядом стояла голодная худощавая сука. Она подлизывала кровь, жадно заталкивала в глотку плаценту. Женщина вопила, вопила, вопила. В её глазах полопались капилляры, из носа била кровь. Когда они вырвали неродившегося ребёнка, сука голодно зарычала. Что-то не хрустнуло. Младенческая шея. На пол упала капля крови. Ещё одна. Перелом был открытым.
Словно куриные булдышки, он вывернул ребёнку бёдра. Ломая хлипкое тельце руками, офицер скармливал его собаке. Женщина постепенно затихала"
Еврей с трясущимися поджилками, француженка с изъеденным оспой лицом, испанец, бежавший из застенок... Душегубка пережёвывала всех, без исключения. Она не была расисткой, не брезговала никем.
Я слышал немые вопли боли. Заглядывал людям в глаза и жалел об этом. Повсюду бродили призраки тех, кого разорвало взрывной волной, убило свинцовой пулей, искромсало мясорубкой. Призраки тех, кто захлебнулся собственной кровью, в чьих сердцах провернули нож, тех, кто умер, ещё не родившись...
Они следовали крестным ходом за теми, в чьей памяти жили. Я слышал мысли людей, чувствовал, как в их сердцах бились воспоминания. Их призраки переселялись и ко мне. Вскоре за мной уже следовала длинная вереница искромсанных душ. Я становился стариком...
