Людей давно уже не хоронили просто в лесу. Церковь отстроили, прислали приходского священника. Сквозь пыльные витражи пробивался хилый свет, рассеивавшийся в дымке, источаемой ладоном. По крыше барабанили капли дождя, заглушая монотонный распев дьякона. Стоял томный полумрак, и лишь тлеющая лампадка источала слабое сияние. Посреди стоял свежесколоченный гроб. И вот мы встретились снова. Я словно слышал шелест полов чёрного плаща, одетого, конечно, исключительно в практический целях. Где, где Она? За моей спиной? Нависает над телом? Смеётся надо мной, представляя, как однажды придёт и за мной? Пелагея, Марфа, я и Ася беззвучно дышали, содрогаясь от все более сильных раскатов грома.
Какие биологические процессы после смерти делают человека вмиг неузнаваемым? Только он был среди нас. Человек, как человек. Дышал, ел, пил... и ему больше не нужно ни есть и ни пить. Теперь его правильнее называть не человеком, телом. И это тело ныне чуждо нам, мы хотим быстрее избавиться от него, зарыть в землю. Отгородиться от трупа. А вдруг заразно?
И действительно, старик выглядел глубоко больным. Кожу будто заменила восковая маска, туго обтянувшая череп. Каждый раз, когда я возвращался взглядом к гробу, мгновением у меня возникала мысль: "Почему не вздымается покрывало..?" Потому, что это было не просто покрывало, а саван. Под ним лежало тело, разучившееся дышать.
Каждый из нас скинул по горстке земли. Никто не смотрел друг другу в глаза, все разошлись, а я остался. Могилу засыпали. Над ней взгромоздился небольшой холм, в который воткнули крест.
- И родни даже не было, - Вздохнул могильщик.
- Ай и ладно, меньше слез, - Ответил ему второй.
Меня возмутило бы такое невежество, если бы их слова не прозвучали для меня глухими отголосками. С севера задувал ветер, подгоняя очередные гарнизоны туч. Я ёжился, натягивая рукава твидового свитера.
Солнце скрылось не заметно. Не один пурпурный луч не пробился сквозь густую пелену туч. Когда мне на плечо легла чья-то рука, я вздрогнул.
- Тётя Марфа переживает, скоро опять ливень начнётся, - Передо мной стояла Ася. Я впервые видел её в чем-то помимо голубого сарафана. Она казалась старше. Сарафан делал её совсем девчонкой, - Пойдём, Марфа сказала, чтобы ты не оставался в госпитале. Переночуешь у нас.
Я вновь ничего не ответил и просто побрел, оставив Асю позади. Я слышал, как она вздохнула и потащилась за мной.
- Ты ведь сирота?
Все уже спали, да только нам не спалось. Мы с Асей сидели за столом, вглядываясь во мрак майской ночи.
- Отец погиб на войне. Мать не пережила. Бабушка умерла, когда я был совсем мал, а брат ушел вслед за отцом. Не знаю даже, жив ли он, - Механически ответил я.
Асино присутствие вводило в ступор, я робел. Мысли о старике тяготили, а ещё меня мучил стыд за то, что я не пересилил себя в тот день. Не отвернулся, не убежал, а позволил себя увидеть то, что было под небесно-голубым сарафаном. И теперь, когда Ася сидела передо мной, не подозревая, что я знаю о ней больше, чем она полагает, Ася пыталась завязать разговор. Не подозревала она и о моих чувствах.
- Я тоже одна осталась... Мама умерла от тифа. Давно это было... я её вовсе не помню. А папа вот... зимой... от воспаления лёгких... Нас с сестренкой приютила тётка. Ты же в госпитале живёшь?
- Да... помогаю иногда.
Ася хихикнула. Видимо, она знала, как в последнее время была провальна моя помощь. В этот момент сверкнула молния, комната озарилась, и я наконец заглянул в асино лицо. Она вмиг сделалась задумчивой, печальной. Гром разогнал все напускное веселье, которым она прикрывала своё нагое горе. А знаете, какие у неё были глаза..? Зеленые, словно листва вековых дубов, с золотыми крапинками, будто в них были заключены заблудшие солнечные зайчики. В этот момент мне захотелось прижать её к себе, но я боялся, что если только прикоснусь к ней, она растает, словно плод моего воспалённого воображения.
И тогда по её щекам заструились слезы. С каждым мгновением в ней оставалось все меньше от той девочки, которую я встретил когда-то в зарослях ежевики... Тени длинных ресниц падали на её щеки, словно борозды от когтей зверя. Ася вскочила и вылетела вон. Я кинулся за ней. Хлопнула входная дверь, затем хлопнула ещё раз. Лило непрерывной стеной, безжалостно налетали порывы ледяного ветра. У меня не было сомнений, я знал, где искать Асю. Перепрыгивая через затопленные грядки, я оставлял за спиной череду окутанных ночным мраком домов. И вот наконец поле. Сверкнула молния, осветив фигуру стремящуюся к горизонту.
Во тьме лес был иным. Таинственным, жутким. Ветви деревьев казались лапами антропологических чудовищ, каждая вспышка молнии освещала их скрюченные силуэты. Чувствовался дух гораздо более древних сущностей, чем признанные боги. Таким Лес был тысячелетия назад. Он был божеством, милостиво принимавшем человеческие жертвы.
Ася сидела у кромки воды. Я осторожно присел рядом и положил руку на её трясущиеся от рыданий плечи. Сквозь тонкую ткань промокшей насквозь ночной сорочки я ощущал тепло её тела.
- А ты знаешь, что у этого пруда есть брат-близнец? - Сказал, чтобы сказать хоть что-нибудь.
Она окинула меня безразличным взглядом.
- Уверен, что знаешь. Вы же все время с Ксенией ежевику собираете... А знаешь, какая здесь рыбёшка водиться? Чешуя серебристая и блестит на солнце...- Так и продолжался бы этот бессмысленный монолог, если бы Ася внезапно бы не зарыдала ещё сильнее.
И тут я уже забыл обо всем. И о ежевики, и о рыбешке, и о прудах-близнецах. Я крепко прижал её к себе. Она подняла красные от слез глаза, будто только заметила мое присутствие. По её лицу струилась дождевая вода и слезы. В тонкой сорочке она дрожала от холода. Я осторожно переместил её к себе на колени. Она сжалась в клубок и уткнулась в мое плечо. Так мы и сидели, она рыдая, а я оберегая её покой. Мне не нужна была причина этих слез. Я и так все понимал. Ночной мрак сменялся бледными сумерками. В один момент я понял, что Ася успокоилась. Она мирно покоилась на моем плече. Опухшие от рыданий веки были сомкнуты. Дыхание стало глубоким и ровным.
