Как раз в тот момент, когда Поллианна рассказывала Джону Пендлтону о Джимми Бине, по Пендлтонскому холму взбирался приходский пастор Пол Форд. Одолев холм, он углубился в Пендлтонский лес, надеясь, что красота природы хоть отчасти исцелит его израненное сердце. А сердцу пастора Пола Форда и впрямь было от чего разорваться на части. Последний год отношения между его прихожанами все ухудшалось, и, сколько он ни старался, все его усилия не приводили ровно ни к каким результатам. Он пытался спорить, умолять, он призывал к порядку, наконец, он молился за них, но возмутители спокойствия продолжали бесчинствовать, вовлекая в порочный круг все большее количество прихожан. Дошло до того, что ему стало казаться, будто все его прихожане погрязли в зависти, недоброжелательстве и склоках. Скрепя сердце, борясь с отчаянием, он молился о вразумении неразумных чад, но сегодня последние крупицы надежды иссякли в его душе.
Так получилось, что за последнее время двое его диаконов переругались вдрызг из-за совершеннейшей чепухи. Три самые активные участницы Женской помощи, выведенные из себя глупыми сплетнями, которые с чьей-то легкой руки распространились по всему городу, вышли из организации. Церковный хор разделился на две враждующие группы, которые никак не могли поделить лучшие певческие партии. Общество Добродетельных Христиан пребывало совсем не в доброжелательном состоянии, ибо тратило все свое время на улаживание конфликта между двумя руководителями. И наконец, именно сегодня директор и два преподавателя воскресной школы объявили, что подают в отставку. Словом, у несчастного пастора просто земля под ногами горела.
Уединившись под сенью Пендлтонского леса, пастор Пол Форд впервые решился взглянуть правде в глаза, и это привело его в отчаяние. На какое-то мгновение ему показалось, что рушится не только его авторитет как служителя Господа на земле, но и чуть ли не устои всего христианства. Медлить больше было нельзя. Кризис разразился, и спасти положение могли лишь экстренные меры. Но что он мог поделать?
Пастор Пол Форд уселся под деревом и извлек из кармана сложенные листки бумаги. Он не спеша развернул их и стал читать наброски воскресной проповеди. Он хотел прибегнуть к обильным цитатам из Евангелия от Матфея. Он хотел пригрозить прихожанам участью лицемеров, книжников и фарисеев, показать им, как они похожи на тех, кто молится, но забывает о Законе, Вере, Прощении и Благодати. Он хотел задать им горький вопрос: куда идем мы, о братья и сестры?
Словом, он собирался прочесть им гневную проповедь. Произнеся ее в зеленых пределах Пендлтонского леса, пастор Пол Форд мысленно прикидывал, насколько веско прозвучит его слово в церкви и какое действие возымеет оно на прихожан?
Решится ли он обратиться с подобным к своей пастве? Посмеет или не посмеет бросить им обвинения, которые лично ему совсем не казались сейчас преувеличенными? К этому, продолжал размышлять он, можно больше ничего не добавлять. Просто надо молить Бога о помощи и о том, чтобы слова его дошли до сердца заблудших. Ох, как же он мечтал, чтобы в приходе его вновь воцарились мир и спокойствие!
Он сложил свои наброски и снова запихнул их в карман. Потом в тоске закрыл лицо руками и издал протяжный стон. Именно в это время с ним поравнялась Поллианна, которая возвращалась домой.
- Ой, мистер Форд! Мистер Форд! - испуганно закричала она. - Надеюсь, вы ничего не сломали?
Пастор отдернул ладони от лица и изумленно посмотрел на нее.
- Нет, нет, милая, - пытаясь изобразить безмятежную улыбку, ответил он. - Просто я решил тут немного передохнуть.
- Ну, тогда все в порядке, - с облегчением выдохнула Поллианна. - Понимаете, я однажды вот так же, как вас, встретила мистера Пендлтона, и у него оказалась сломана нога. Правда, он тогда лежал, а вы сидите.
- Да, сижу. И я ничего не сломал. Так что доктора мне ничем не помогут, - горестно добавил он.
Последние слова мистер Форд произнес очень тихо, но Поллианна расслышала их и с сочувствием взглянула на него.
- Понимаю, мистер Форд, - ласково проговорила она. - Вас что-то тревожит. С папой тоже такое бывало. Наверное, у всех пасторов так. Ведь у вас такая большая ответственность.
Пастор Форд внимательно посмотрел на нее.
- А я и не знал, что твой отец был пастором.
- Ну да, мистер Форд. Я думала, все знают об этом. Он женился на сестре тети Полли, и она стала моей мамой.
- Теперь понятно. Нет, я не знал. Ведь я не так давно живу в этом городе.
- Ну да, сэр. То есть я хотела сказать: нет, сэр, - вконец запутавшись, Поллианна смущенно улыбнулась и умолкла.
Наступила длительная пауза. Пастор снова извлек из кармана свои наброски, но, вместо того чтобы читать их, воззрился на желтый высохший лист, лежавший неподалеку от дерева. А Поллианна разглядывала пастора, который, казалось, совершенно забыл о ней, и прониклась к нему все большим сочувствием.
- Хороший сегодня денек! - воскликнула она, надеясь возобновить прерванную беседу.
Пастор молчал. Потом, словно очнувшись от своих невеселых мыслей, недоуменно повернул голову к Поллианне.
- Что?.. А, ну да. Денек и впрямь хороший.
- И совсем не холодно! - обрадовалась Поллианна. - А ведь уже октябрь.
И она с воодушевлением принялась развивать эту тему.
- Знаете, у мистера Пендлтона в камине горел огонь, но он тоже сказал, что ему совсем не холодно. Он просто любит смотреть на огонь. И я тоже люблю. Это очень красиво, правда? Вы тоже любите смотреть на огонь, а, мистер Форд?
Ответа не последовало. И после того как Поллианна терпеливо подождала, мистер Форд тоже не отозвался. Поняв, что беседа о погоде явно не увлекает его, она решила поговорить о другом.
- Мистер Форд, а вам нравится быть пастором? - осведомилась она.
На этот раз Пол Форд не заставил ее долго ждать.
- Нравится? - пристально глядя на девочку, переспросил он. - Странный вопрос! А почему тебя это интересует, милая?
- Да, понимаете... у вас такой вид... Ну прямо как у моего папы. Он тоже так иногда выглядел.
- Правда? - вежливо отозвался пастор, вновь переключая внимание на пожелтевший лист.
- Ну да. И когда у него бывал такой вид, я его, вот так же, как вас сейчас, всегда спрашивала, нравится ли ему быть пастором.
- Ну, и что же он отвечал тебе? - меланхолично улыбнувшись, спросил мистер Форд.
- О, он всегда отвечал, что ему, конечно, нравится. А потом часто говорил, что все-таки ни за что не остался бы пастором, если бы в Библии не было столько радостных текстов.
- Чего? Каких текстов? - окончательно забыв про свой лист, переспросил пастор. Теперь он глаз не сводил с сияющего лица Поллианны.
- Ну, в Библии они, конечно, так не называются. Это мой папа их так называл. Ну, понимаете, это такие тексты, которые начинаются: "Радуюсь, Боже!", или: "Возрадуемся...", или: "Ликую, Господи..." Ну и все такое прочее. Их много. Папа рассказывал, один раз ему было очень плохо, и вот он взял да сосчитал все радостные тексты в Библии. Знаете, их оказалось целых восемьсот штук!
- Восемьсот?
- Да. И все они велят нам радоваться. Потому-то папа и прозвал их "радостными".
- Нд-а-а, - протянул пастор и как-то странно посмотрел на наброски воскресной проповеди. В глаза ему бросились слова: "Горе вам..." - и он торопливо перевел взгляд на девочку.
- Выходит, твоему папе нравились эти "радостные тексты"? - тихо спросил он.
- Ну да, - уверенно отозвалась Поллианна, подтверждая свои слова резким кивком головы. - Он мне сказал, что в тот день, когда он придумал посчитать радостные тексты, ему сразу стало легче. Просто он решил, что если Сам Господь восемьсот раз призвал нас радоваться, значит, Ему было угодно, чтобы люди хоть изредка это делали. И папе стало стыдно, что он так мало радуется. И вот с тех пор всегда, когда ему становилось тяжело или когда в Женской помощи поднималась ругань... То есть я хотела сказать, когда они в Женской помощи никак не могли договориться, - быстро поправилась Поллианна, - вот тогда-то "радостные тексты" особенно помогали ему. Папа мне говорил, что именно они и натолкнули его на игру. То есть начал-то он играть со мной из-за костылей, но он говорил, что без "радостных текстов " ему нипочем бы не придумать игры.
- А что за игра такая? - заинтересовался пастор.
- Ну, это когда во всем находишь, чему радоваться... Я вам уже сказала: все началось с костылей...
И Поллианна вновь поведала в подробностях историю, о которой знали уже почти все в городе. Но ни разу еще она не находила такого внимательного и сочувствующего слушателя, как мистер Форд.
Некоторое время спустя пастор и Поллианна, держась за руки, вышли из леса. Лицо Поллианны светилось от счастья. Она любила поговорить, а Пол Форд словно специально был ей послан для этого. Ему хотелось побольше разузнать и об игре, и о покойном мистере Уиттиере, и о жизни, которую вела Поллианна в маленьком городке на Дальнем Западе. И, разумеется, девочка щедро удовлетворила его любопытство. У подножия холма они попрощались, и каждый побрел к своему дому.
А вечером, затворившись у себя в кабинете, Пол Форд принялся вновь за текст предстоящей проповеди. Сбоку на его столе лежали те самые несколько страниц, которые он брал с собой в лес. А под правой рукой покоились чистые листы бумаги, на которых и должен был запечатлеться окончательный текст. Но, несмотря на то что мистер Форд занес карандаш над бумагой, писать он пока не собирался. Мысли его сейчас витали далеко от насущных проблем его прихода. Перенесясь на несколько лет назад, он сейчас находился в маленьком городке на Дальнем Западе и словно наяву беседовал с нищим, больным пастором-миссионером. Ведь, несмотря на все несчастья, у этого пастора хватило сил сосчитать, сколько раз Господь наш и Создатель произнес слово "радуйтесь"! Прошло еще немало времени, прежде чем пастор Пол Форд вернулся к действительности. Аккуратно сложив все наброски в стопочку, он пометил стихи из Евангелия от Матфея, которые цитировал в качестве порицания лицемерам. Затем, бросив в сердцах карандаш на стол, потянулся к журналу, который только что принесла жена. Мистер Форд уже порядком устал и лениво просматривал страницу за страницей, когда вдруг наткнулся на слова, которые заставили его читать внимательней:
"Однажды некий мальчик по имени Том отказался принести матери дров. Узнав об этом, отец его сказал:
- Том, я уверен, что ты с удовольствием принесешь маме дрова.
И правда: Том тут же пошел и принес дрова. Почему? Да просто потому, что отец показал: он не ждет от сына ничего, кроме хорошего поступка.
А теперь представьте себе, что было бы, скажи ему отец:
- Том, я слышал, что ты не послушался маму. Мне за тебя стыдно! Немедленно ступай и наполни ящик для дров!
Уверяю вас, что в таком случае ящик для дров в доме Тома до сих пор стоял бы пустым..."
Пастор продолжал жадно читать дальше, останавливаясь на строках, которые особенно привлекали его внимание:
"Люди нуждаются в поощрении больше, чем в порицании... Похвально укреплять их дух и пагубно подчеркивать отрицательные качества. Покажите человеку лучшие его стороны, и вы почти наверняка побудите его отказаться от дурных привычек. Покажите ему подлинное его "я" и убедите его, что он может со всем справиться и все победить... Помните, влияние прекрасного и милосердного человека всепоглощающе; такой человек целый город может повести за собой... Люди излучают то, что держат в сердцах и мыслях... Наделенный любовью к ближнему и благодарностью неизбежно заразит этим окружающих. Но если он, напротив, угрюм, раздражителен, скареден, пусть он не сомневается: соседи ответят ему тем же, да еще возвратят с процентами. Ибо если вы во всем ищите зло и ждете его, будьте спокойны: вы его получите. Ожидая же и отыскивая добро, вы обретете его. Итак, скажите своему сыну Тому, что вы знаете, как он будет рад наполнить ящик дровами, и вы увидите, с какой страстью он примется за дело".
Пастор уронил журнал на стол и поднял голову. Минуту спустя он вскочил на ноги и принялся расхаживать взад-вперед по кабинету. Ходил он долго. Затем вздохнул и снова уселся за стол.
- Боже, дай мне силы, и я сделаю это, - тихо проговорил он. - Я скажу всем своим Томам, что верю в них. Они поймут, что я знаю, с каким усердием они будут таскать дрова в свои ящики. И я уж задам им работы! Я попытаюсь вселить в них столько радости, что им просто не захочется заглядывать в соседские ящики для дров.
Он схватил свои старые наброски и, разорвав листки пополам, бросил их по разные стороны стола. Теперь слова "горе вам" покоились по левую его руку, а "книжники и фарисеи, лицемеры" - по правую. Но Полу Форду уже не было никакого дела до этих слов. Он быстро писал карандашом, и все новые листы бумаги покрывались торопливо начертанными строками. Рождался новый текст проповеди, и это был совсем другой текст.
В ближайшее воскресенье проповедь мистера Форда прозвучала с церковной кафедры. Он обращался в ней к лучшим чувствам своих прихожан, и не было в церкви в тот день ни одного человека, которого не задели бы за живое слова пастора. А главной цитатой в проповеди стал текст "Веселитесь о Господе и радуйтесь, праведные" - один из восьмисот "радостных текстов ", о которых поведала мистеру Форду Поллианна.
