Мой отец - Мир

Глава 11

Не было в Европе для капитана гвардии ничего более унизительного. Женщину ко всему прочему могли раздеть, потому что в те времена нагота, а тем более женская, была особенно постыдной. Голое женское тело, кроме того, тогда являлось большой редкостью, так что трудно придумать, что в ту эпоху было интереснее, но не сложно представить, какие толпы народа собирались, чтобы поглазеть на публичное унижение.

И все же что такое женская нагота в сравнении с бичеванием самого капитана королевской гвардии! Вот это и было интереснее. Ремесленники бросили работу, пьяницы покинули таверны, торговцы оставили рынок — и все это ради того, чтобы успеть увидеть, как столь властного человека порят плетью его же подчиненные.

Часы пробили половину восьмого, и капитана вывели на уже печально известную Гревскую площадь. При виде его окружившая позорный столб толпа загоготала и загигикала. Со всех сторон то и дело раздавался свист.

На Рафаэле больше не было его формы: ни упелянда для верховой езды, ни доспехов, ни плаща, ни конечно же оружия — только длинная белая рубаха, темные штаны, намного свободнее обычных рейтуз, и сапоги.

В центре площади, у столба, его уже ждал палач с кнутом в руках. Вокруг оставалось не слишком много свободного пространства — здесь сомкнулось плотное кольцо из любопытных зевак. Все они хотели стоять в первых рядах, чтобы увидеть предстоявшую экзекуцию ближе. Гвардейцы на лошадях были вынуждены отгонять неугомонную толпу плетьми, предназначенными для мощных крупов лошадей.

Но кнут, приготовленный для спины Рафаэля, был в несколько раз толще и тяжелее: диаметром как два мужских больших пальца.

Стражники, что вели Ларивьера, — их было двое — постоянно подталкивали его вперед, а Рафаэль едва удерживал равновесие при этих сильных толчках из-за связанных за спиной рук. Он без труда догадался, что ведущие его этого и хотели — им было мало позора своего капитана, который после сегодняшнего своего поступка им вряд ли останется, поэтому Фернан и Огюст ждали его прилюдного падения лицом в грязь.

Рафаэль не думал о них. Он лишь шел вперед и лихорадочно высматривал в шумной толпе лицо Клодетт. Узел в его желудке становился крепче с каждым мгновением — Бастьен он или не замечал, или ее здесь вовсе не было.