Когда увядает ликорис

Драббл 1.2.

Не беги, береги день — тень
Не греши, не дыши зря — для...
Покажи, докажи всем тем!
Оставь, не мучь меня...
Потечет по рукам дрожь, что ж,
Прошепчу, улечу в сон — он
Заберет, разорвет ложь — нож
Из незнакомых снов

Раны от битвы очень глубоки.
Он был бы счастлив, если бы они стали смертельны.
Но нет.
Слишком просто, слишком скучно. Ты, кажется, как-то упоминал, что твоя книга была бы трагедией? Что ж, писатель попался отменный.
Когда тебе отрывают руку — это больно. Нет, не так — это кошмарно, дико, и даже горло перехватывает от ужаса и шока, пот каплями сыпется с побледневшего лица, разные глаза брызжут слезами, слюна катится от уголка рта, зубы почти откусывают собственный язык.
Кумир его юности воистину Королева своего дела.
Пока трещат собственные кости, где-то на краю уплывающего сознания весело болтает ногами маленький мальчик. Волосы его белее снега. Лицо — подобно отражению в зеркале. Слова режут легкие не хуже ножа. Остается только беспомощно хватать ртом воздух.
— Помнишь?
Хайсе.
Хайсе-Хайсе-Хайсе...
— Помнишь? Ты разве не собирался меня спасать?
Ха-а-а-а-айсе-е-е!..
— Прости! — если бы слезами можно было захлебнуться. — Прости, пожалуйста, прости... мама... Мама?
За любую глупость... меня так часто в детстве бил человек, которого я любил больше всего. Я очень любил маму.
— Прости, пожалуйста! Прости! - рыдает на полу сжавший в комок черноволосый мальчик. Женщина безжалостно заносит руку вновь.
Человек, которого я больше всего любил...
Но этот голос. Это не мама.
« — Канеки-кун?..»
Нет! Нет-нет-нет! Умри! УМРИ!!!
Твое спасение спать и видеть сладкие сны. Но ты облажался. Ты не умрешь.
Спокойной ночи, Сасаки Хайсе.

Ты больше не будешь чувствовать боль.

Он выныривает из забвения яростно, ощущая в груди сосущую черную дыру. Два сознания сливаются воедино. Никто не забыт, но теперь они — одно целое. Забавный симбиоз в масках. Имя? Кличте, как пожелаете, сейчас ему все равно. Кровь бесконечными капельками брызг покрыла лицо, жадно пожирая белизну в волосах. Одноглазый гуль распахивает веки. Цель хохочет напротив истерическим смехом. Рваные бинты на ее теле треплет токийский ветер.
Хватит с него снов.
Пора сменить жанр. Но для этого следует избавиться от писателя.
Из оторванной конечности с хрустом вырастает что-то чуждое, не человеческое. Дыра заполняется ненавистью. Потрясенное сознание в дьявольском безумии не хочет соображать рационально. Зверь внутри берет контроль в свои лапы. Кагуне хищно вырывается из-за спины.
Два одноглазых монстра рванули друг к другу, схлестнувшись в битве.
Глупо спрашивать какую сторону он выбрал... выбирает человек разумный. Убивает гуль.
Когда спустя, казалось, целую вечность, он остается один, на голову начинает сыпаться дождь. Противный, мелкий, колючий. Он не ощущает этого. Битва окончена, но только физически. Абсолютно опустошенный Канеки спускается с крыши здания, совершенно не чувствуя ничего. Ни разочарования от самого себя, ни от исхода битвы, ни от ускользнувшей цели. Вернее, Канеки хотел бы не чувствовать и вовсе.
Но когда ему навстречу шагает Урие, обычно сухой на эмоции, его черные глаза кричат от боли и внутри Кена что-то лопается, обжигая. Он осознает случившееся еще до того как Куки почти выплевывает ему в лицо какие-то жестокие слова. Канеки слышит всхлип из-за спины подчиненного и бросает туда быстрый взгляд, боясь смотреть.
Кто?
Две сгорбившиеся фигуры на полу сотрясаются в молчаливой истерике, между ними лежит тело.
— Ширазу...
И кем бы он теперь себя не считал, что бы ни вспомнил — он все еще наставник этих детей. Светлая коротко стриженная макушка Гинши безжизненно утопает в дрожащих объятиях Сайко. Урие обвиняет его во всем.
— Он хотел... увидеть тебя... если бы ты только вернулся быстрее!..
Он прав, но что-то злое, уставшее и сломанное внутри овладевает ртом и гуль жестоко осаждает парня реальностью.
— Так это я виноват? — Канеки делает шаг вперед и почти шипит на ухо куинкису. — Кто сражался с ним бок о бок, Урие-кун? Если ты что-то теряешь в этом мире, то это из-за недостатка таланта. Хочешь что-то проклинать — проклинай собственную слабость.
Плечи рядом замершего юноши вздрогнули. Канеки сейчас плевать. Хреновый из него наставник. В глазах защипало, но слез нет.
Одноглазый гуль осторожно опускается на колени рядом с телом своего подчиненного. С его мертвым телом. Мицуки трясет молча, он сжимает кулаки, стискивая кожу до ран. Йонебаяши вскидывает заплаканное лицо на наставника, уступая место. Когда Канеки бережно обнимает тело Ширазу, Сайко не выдерживает и, завывая в голос, утыкается в спину гуля. Слезы мгновенно пробираются под рубашку Канеки, прожигая спину. Урие стоит в стороне беспомощно опустив руки и уже не пытается казаться сильным.
Скорбь от потери пожирает изнутри всех четверых.
Канеки хочет умереть.
Попрощавшись с покойным, Кен незаметно покидает здание, мало соображая. Слишком легко терять то, что ты любишь. Он знал это всегда, но чувствовать лично... Ноги сами несут его туда. Это последнее место на Земле, где он мог позволить себе сломаться. Дождь беспощадно молотил его по макушке. С каждым шагом гуль все больше погружается в свои бессвязные мысли. Невыносимая печаль давит на плечи.
Когда Канеки добредает до многоквартирной высотки уже ночь. Он ничего не соображает, но остановиться не в силах.
« — Помнишь? Человек, которого ты больше всего любил...»

Изменяется ритм, пульс, стук,
Не связать даже двух слов вдруг —
Настанет утро и нас накроет небо...

Total — Шивы