Когда увядает ликорис

Драббл 1.4.

Он просыпается медленно, но отчетливо помня все. Выныривает из сна, распахнув глаза и точно уверен, что окончательно сошел с ума. Юноша с трудом садится на полу, морщась от боли во всем теле. С плеч скатывается кем-то заботливо наброшенный плед, а, оборачиваясь, Канеки видит еще и подушку. Своим гульим слухом парень слышит, что в квартире он не один. Внутри болезненно сжимается узел и гуль затравленно оглядывает перевернутые полки и рассеченные кагуне стены. Запустив пальцы в черные волосы, Кен до боли сжимает их в кулаке. Какой же он кретин...
Легкий звук шагов босых ног по паркету и Канеки, отрываясь от самобичевания, видит хозяйку квартиры. Он, не дыша, наблюдает, как Исами, в одной футболке и легком халатике, сползающем на плечо, задумчиво проходит на кухню, не замечая, что гость уже проснулся. Волосы отросли ниже плеч, но все так же забавно вьются во все стороны, фигура по женски округлилась. Походка чуть увереннее. Она заметно выросла.
Это так невероятно — вспомнить все. Каждую мелочь, каждое слово и чувство. Сопоставить с тем, что вот она — та, от которой он ушел и которую так жестоко предал, все с тем же убийственным прощением позволила ему вновь ворваться в ее жизнь. И так странно, что сама решила остаться в тени, держа боль и чувства в ни с кем не разделенной клетке.
Единственное, что Кен плохо помнил — это вчерашнее, и погром в квартирке, который сразу же бросается в глаза, заставляет предчувствовать, что все паршиво. Радует, что хоть заметных ран на девушке, вроде бы, нет. Так себе утешение.
Канеки, не отрывая взгляда от спины девушки, словно боясь, моргнет — и она испарится, медленно поднялся и, пошатываясь, шагнул навстречу.
Он знал, что недостоин и капли ее любви.
Он знал, что вечно будет винить себя в этом.
Он не знал, что сейчас ему сказать.
Во рту резко пересохло и Кен не может выдавить и слова, поэтому просто продолжает молча пялиться.
Исами замечает его с испугом. Недоверие, растерянность — он застал ее врасплох. Канеки видит, как девушка настороженно следит за каждым его движением, готовая отпрянуть прочь, если что. Как же горько осознавать, что их первая нормальная встреча после долгого расставания будет такой. Неужели все его моральные принципы давно уничтожены? Настолько, что почти единственный человек принявший его таким, какой он есть сейчас вновь глядит на него, как на любого другого гуля: испуганно, в ожидании нападения. И это — въевшееся, на уровне инстинкта. Заметно сразу.
Кен автоматически шагает вперед и тут же останавливается — Исами не спешит делать то же самое. Она больше не верит гулю.
— Я, кхм... прости, я напугал тебя вчера. — Он всегда лажал в такие моменты.
Лицо Исами перечеркивает кривая поджатых губ. Под ложечкой противно засосало.
— Не бойся, прошу, я... — он не знает, как вновь завоевать ее доверие, но умоляюще тянется навстречу. Как увядший цветок, к последним лучам солнца.
— Стоять!
Больно.
— Кто ты?
Странно.
Что?
Смотреть, руками не трогая.
Ах, да, сперва докажите, что вы не сумасшедший, сударь.
Канеки судорожно думает, но почему-то брякает первое, что пришло в голову:
— Буддизм пришел в Японию в шестом, а не в седьмом веке. В седьмом он был принят как государственная религия... — еще не договорив, он чувствует себя идиотом. Можно было просто назвать имя.
Но она уже догадалась, кто перед ней. Ведь эти слова слышала только Исами, когда-то давно... в маленьком съемном домике, будучи студентами, когда главной проблемой было скрыть его чудовищную сторону, когда вечера они коротали, прижавшись плечами друг к другу плечами, пряча чувства под предлогом помощи в учебе, где под ровный голос гуля она послушно записывала его знания.
— Канеки...
Он только и может выдавить виноватую улыбку. А в душе молится, чтобы она вновь приняла его, потому что больше ему некуда идти. Вернее, нет больше места, куда он хотел бы вернуться. Но он заслужил, подлец.
Исами невыносимо медленно отлипает от кухонной мебели и мучительно осторожно, маленькими шажками, идет навстречу. Канеки еле сдерживается, чтобы не перекрыть это расстояние одним шагом, сжимая в долгожданных объятиях. Юноша не хочет пугать. Поэтому послушно остается на месте, с изнывающей душой принимая недоверие. Даже растрепанная и заспанная она такая красивая... он старается не думать о том, на что сейчас похож сам.
Исами подходит почти в плотную, глядя ему куда-то в подбородок, словно боится заглянуть в глаза. Так рядом, что кружит голову. Мучительно медленно тонкая девичья ладонь, подрагивая, тянется к его щеке.
Прикосновение почти кусает. Приятно. Волнующе. Канеки-кун, у вас остановка сердца. Не забывайте дышать.
Спустя еще вечность девушка находит в себе храбрость поднять голову. Взгляды встречаются всего на мгновение, а дальше Кен, чуть пошатываясь, качнулся назад — Исами виснет на его плечах, измазанных всякой гадостью, зажимает так, словно хочет задушить, вцепляется тоненькими пальчиками в несчастную рубашку и становится тепло.
Канеки задирает голову к потолку, прижимая к себе девушку, кусая губу. Перед глазами плывет.
— Не смей... больше никогда не смей уходить, слышишь?..
Канеки молча соглашается, сжимая чуть крепче, но все так же бережно. Боже, он не заслужил.
Они с трудом отрываются друг от друга.
— Ты простишь меня..? — еле слышно.
Исами устало запускает пальцы в волосы и откидывает их назад, смотря в сторону.
— Куда я денусь... — бросила она почти горько, с усмешкой. Канеки прикрывает глаза.
Девушка обняла себя за плечи и обессиленно уткнулась лбом в плечо Кена. Эти три года дались им нелегко.
— Я могу знать что вчера произошло? - стоит спросить хоть что-то, наверное.
Канеки вздрогнул, отводя взгляд. Приступ забытой боли толчками вернулся в душу.
— Ты можешь знать всё, если пожелаешь. — Немного нехотя, но правильно. Она имеет право.
Так они и опустились на пол, прямо на кухне, привалившись спинами к стене и тесно прижавшись друг к другу плечами. Исами слушала молча, как и всегда, не перебивая. Лишь изредка сжимая кулачки, в душе не понимая, как можно морально пережить такое, не сломавшись окончательно. Канеки рассказывал рывками, облизывая сухие губы и отстранено глядя перед собой, не выпуская ладонь девушки из рук. Он изменился. Жизнь хорошенько потрепала гуля. Будучи поглощенный амнезией, находясь в шкуре следователя, Канеки оставил свою доброту, искренность и неудержимое желание помогать, искать мирные пути, защищать, но взамен он приобрел от Сасаки Хайсе и его окружения уверенность, способность быстро принимать сложные решения, терпеть то, что никто бы не выдержал. Он говорил и говорил, а Исами слушала, видя, как сквозь наросшую скорлупу льда и бетона, потихоньку пробивается то светлое, что нес в себе когда-то юноша. Разумеется, избавиться от оков окончательно получится не сразу, да и получится ли. Оставшись один, гуль замкнулся в себе, оставив привычку тащить на себе любой груз в одиночку, и от этого зачерствел. Исами ободряюще переплетает свои пальцы с его. Она попробует это исправить.
— Мне доверили этих детей. Я отвечал за каждого, но не смог уберечь. Я должен был защитить, а вместо этого потерял всех... — Канеки уткнулся лбом в свои острые колени.
Исами моргнула.
— Погоди секунду! — девушка подорвалась с места, едва пряча улыбку и схватила со стола телефон, ища смс.
Юноша недоумевающе вскинул усталый взгляд, с трудом фокусируя внимание на экране.
«Передайте ему, что Ширазу жив. И что он козел»
Секундный ступор, а потом лицо Канеки, которое во время рассказа постарело лет на десять, изумленно вытянулось.
— Этого не может быть... я сам держал его тело... — парень подорвался на ноги, не отрывая взгляда от телефона. Надежда боялась разбиться.
Исами весело пожала плечами.
— Я не думаю, что они стали бы шутить таким.
— Кто это прислал?
— Не знаю, как точно его зовут, высокий такой, с черными волосами, — задумчиво припоминая куинкисов, сказала Такехико.
— Урие. — Безошибочно определил Кен. Ну, разумеется, девчонки бы такого не написали. — Постой, они были тут?
Настала очередь Исами удивляться.
— Ты не помнишь?
Канеки печально покачал головой. Этот вопрос щекотливо застрял в горле.
— Я не сделал ничего... эм, из ряда вон выходящего?
Исами задумалась. Из ряда вон выходящее было все, начиная с того, что Канеки, в общем-то, гуль. Впрочем, ничего внятного он не говорил и никого не покалечил, так что, наверное...
— Скорее нет, чем да, — подумав, ответила девушка. — Но тебе стоит с ними связаться. Ты все еще их наставник.
Канеки мрачно провел рукой по лицу.
— Я давно потерял право называть себя наставником.
— Не решай за них, Кен, — чуть улыбнулась девушка. — Иди. Думаю, тебе есть о чем с ними поговорить. И не только с ними.
Гуль вскинул голову почти беспомощно.
— А как же ты?
Исами понимающе улыбнулась уголками губ.
— Я возьму с тебя клятву и буду ждать к ужину. Сегодня вечером. И только попробуй опоздать.
Канеки с противоречивыми порывами сжал в руке телефон девушки. Это будет правильно. Да. Но сделать хоть шаг от нее сейчас — кажется невыносимым.
Темноволосый гуль подходит к девушке и крепко сжимает ее в объятиях, утыкаясь лицом в каштановые волосы, до боли в легких вдыхая забытый аромат.
— Спасибо, Исами, — нежный поцелуй в лоб — девушка прикрывает глаза от накатившего умиротворения.
Она натягивает постоянно сползающий халатик на плечо, пока Канеки открывает дверь. Странно, но панического страха нет. Она верит. Юноша в черном уже почти шагает за порог, как вдруг резко оборачивается, шагая к вздрогнувшей девушке.
Губы Канеки все такие же теплые и до стона бережно целуют так, что ноги не держат. Исами не успела даже вдохнуть, чувствуя, что остатки кислорода стремительно покидают легкие. Отчаянно, жадно, страстно, но невероятно аккуратно. Так умеет только он. Наконец-то. Юноша ласково обхватывает ладонями голову девушки, утопая пальцами в каштановых завитках. Она неосознанно и покорно отступает, оказываясь прижатой к рассеченной кагуне стене, по своей воле. Вплотную, так близко, что жар между телами жалит грудь тысячей иголок. Язык вторит этому пламени — обжигающе скользит по губам, проникая внутрь. Ближе, задыхаясь от неприличия желания. Многострадальная рубашка мнется под тонкими пальчиками девушки. Ради такого поцелуя она готова ждать вечность...
Лица раскрасневшиеся, чуть опьяненные, в груди зудит, а глаза светятся когда-то потухнувшим сиянием. Одни карие, сверкающие задором. Другие разные: один человеческий, цвета теплого серебра, другой — гулий, красно-черный, но ничуть не пугающий. Румянец на лице девушки украшает задорная улыбка. А ты все так же плохо это контролируешь, да, Канеки-кун?
— Я скоро вернусь.
— Я знаю.