The god that failed

глава15. взломанная жизнь

Произошедшее расшифровывается злостной насмешкой, издевкой. Толпа беснуется и просит зрелищ, она наслаждается чужими страданиями, питается сплетенными из несчастий историями. Разинув рты, люди кричат и улюлюкают, а застывшая на выбеленной щеке слеза скатывается чернильной струйкой под натиском неконтролируемого дождя. Не спасают больше широкие поля фетровой шляпы, теряют четкость выверенных движений руки, закрываются тяжелые дубовые двери. На чердаке душно и сумрачно, неловко колышутся свечные огоньки, на отошедшие доски капает раскаленный воск; Хосок кутается во тьму, словно в одеяло.

Беснуется вовсе не толпа, а сжигаются мосты в соседней комнате, едкой гарью унося в небо мольбы и крики о пощаде. Погром намеренный, яростный, Хосок слышит, как крушатся, сваливаясь в кучу, вещи; осиновым листом дребезжит шаткая дверь. Трещат разорванные холсты, на пол ссыпается красочная крошка былого произведения искусства, неловкими пальцами стираются контуры и грани. Юнги замазывает углем рисунки, пачкая лицо и руки, обливает водой, думая, что керосином. Но делает это молча, холодно, почти механически. Он разрушает Тэхена, выгоняет из своей жизни.

Хосок не колышется, смиренно сложив руки на коленях, пережидает бурю. Рядом с ним – пузырек желтоватых таблеток, прописанных Юнги на ежедневную дозу. Сегодня он оплошал, забывшись переживаниями о ближних, пропустил лекарственное время. Однако обернись все иначе, ничего бы не изменилось. Помощи ждать было уже неоткуда. Юнги становилось непомерно хуже с каждым часом – болезнь грозила рецидивом.

Кажется, жизнь слетает с петель, но нет – это приоткрывается тихо дверь, являя дрожащего в бликах свечей художника. Будто затерявшись в собственном доме, он плутает между столов и стульев, натыкается на углы, прежде чем доходит до прохудившегося дивана, на котором Хосок протягивает горячие утешительные руки. Он усаживает к себе на колени, гладит пшеничный шелк макушки и мягко касается губами раскалившегося лба. Юнги пылает, у него розовые щеки и копошатся в крови нервы. По глазам видно – происходит что-то неладное, прямо сейчас где-то далеко, за много верст отсюда назревает гнойный волдырь, который вскоре взорвется, накрыв ударной волной необратимых последствий. Юнги это чувствует, от этого боится, не может найти укрытие даже в хосоковых объятиях.

После тэхенова ухода между ними наладилось что-то новое, интимное и хрупкое, но не пересекающее границы. Хосок все также холил и лелеял, а Юнги теперь ластился, разглядев прекрасное в покореженном, собственноручно выплетал паутинное гласе их новых отношений. Но и он не мог держаться вечно, сорвавшись на очередном уколе беспокойства, распознал в груди плохое предчувствие. Теперь опасность грозила не только Чонгуку, но и Тэхену, а выносить второго Юнги не мог, на него все еще влияли крупицы былой связи, отдавались в сердце чужими переживаниями – они и переполнили чашу Грааля.