Быть Северусом Снейпом

Глава 19. Праздник смерти

Холод и сырость, затопившие окрестности и пробравшиеся в замок, ознаменовали приход октября. Бестолковые ученики упорно гуляли по улице без дополнительной теплой одежды, а окончательно спятившая от большого количества работы Помфри требовала от меня литры Бодроперцового зелья.
В среду, возвращаясь с поля для квиддича и недовольно размышляя об отвратительной подготовке моей команды, уничтожающей все шансы на победу, я услышал разговор Поттера и Грейнджер. Всезнайка нравоучительно убеждала:
— Тебе следует обратиться в больничное крыло, Гарри! Не будь глупым, ты же не хочешь окончательно заболеть!
— Видела Джинни? — огрызался Поттер. — Не собираюсь я ходить с паром из ушей! Все само пройдет.
— Но Гарри...
— Ладно тебе, я совсем не простужен. Вот когда у мадам Помфри появится зелье, которое не будет выставлять учеников, которые его примут, на посмешище, я к ней зайду.
— Ты ничем не лучше Рона! — возмутилась Грейнджер, и они, продолжая спорить, скрылись за поворотом.
По дороге в подземелья я мысленно вылил на Поттера целый поток ругательств. Подумать только — глупого мальчишку не устраивают мои зелья. Он предпочитает оставаться больным, лишь бы не терпеть небольшой побочный эффект! Может быть, пар из ушей — и правда не самое приятное ощущение, но мне и в голову не приходило, что малолетние кретины откажутся из-за этого лечиться.
Черт бы побрал этого Поттера.
К вечеру у меня был готов новый, улучшенный вариант зелья, и я отнес его в больничное крыло. Мрачно усмехаясь, выслушал благодарности Помфри и, сделав вид, что мне нет до них никакого дела, вернулся в подземелья, раздумывая о том, что, когда Грейнджер в следующий раз потащит Поттера в госпиталь, у него не найдется причин увильнуть.
Чем больше приближался Хэллоуин, тем сильнее портилось у меня настроение. Я срывался на учениках, те ябедничали деканам, и мне то и дело приходилось вступать в разборки с коллегами. Каждый из них не раз жаловался Альбусу, но тот — видимо, понимая, что со мной происходит — предпочитал игнорировать их просьбы меня вразумить.
Я назначал Поттеру отработку за отработкой, чтобы пристально наблюдать за ним, пытаясь найти хоть малейший признак того, что не только у меня одного к Хэллоуину сдают нервы. Тот злился, но не больше обычного. В голову даже закралась мысль, что он может не знать дату трагедии, унесшей жизни его родителей, так что в один из вечеров я дал ему «Современную историю магии» и заставил переписывать определенную главу.
Все закончилось тем, что Поттер начал бросать на меня еще более полные ненависти взгляды, но никакой грусти или боли я так и не заметил.
Чертов непонятный мальчишка. Даже с помощью легилименции я не мог разобраться, что занимает его мысли.
Утром тридцать первого октября я, проклиная собственную слабость, сидел перед полной тарелкой и не ощущал ничего, кроме тошноты, выкручивающей внутренности. Несколько раз мне удалось перехватить обеспокоенный взгляд Альбуса, и стало ясно, что без очередного ежегодного октябрьского чаепития не обойтись.
Странно. Даже со временем сила чувств, неизменно испытываемых в этот день, не потускнела. Вина, тоска и горечь образовывали такое дикое сочетание, что хотелось лишь одного: напиться сонного зелья и уснуть, выпав из реальности на время этого проклятого праздника.
Возможно, стоит взять отпуск в следующем году? Хотя бы на тридцать первое. После этой даты я превращусь в нормального человека и смогу продержаться до нового октября. И так каждый раз.
Я резко встал и покинул зал. Болтовня Локхарта, сидящего по соседству, и раньше была непереносимой, теперь же я опасался, что не сдержусь, вытащу палочку и применю Непростительное.
— Десять баллов с Хаффлпаффа за опоздание на завтрак! — прошипел я, столкнувшись с двумя учениками. Не дожидаясь возможных протестов, быстрым шагом завернул за угол.
Я не мог не понимать, как мелочно — срывать часть запертых глубоко внутри чувств на маленьких недоумках, но если это поможет справиться с болью и отвлечет внимание...
Я лишил очков еще два факультета, чуть не довел первокурсника до истерики — но, как обычно, все осталось неизменным.
Лучше не становилось.