Быть Северусом Снейпом

Глава 38. Предательство

На протяжении финального матча я изо всех сил старался сохранять бесстрастное выражение лица, однако c каждой минутой это становилось всё сложнее.

Игроки нередко нарушали правила — как на школьных матчах, так и на международных чемпионатах, но то, что творилось на поле сегодня, превзошло мои самые мрачные опасения.

Флинт то и дело врезался в ведущих игроков Гриффиндора. Монтегю пытался грубой силой отобрать у гриффиндорцев мяч. Боул и Дерек забыли обо всех, кроме Оливера Вуда, и раз за разом посылали в него бладжеры, даже не стараясь замаскировать отчаянное желание сбить его с метлы.

Когда Малфой вцепился обеими руками в метлу Поттера и потащил его назад, я впервые пожалел о том, что надел на себя зеленую мантию. Утром это казалось неплохим способом поддержать команду, но сейчас я был готов провалиться сквозь землю от жгущего чувства стыда.

Как они посмели так опозорить Слизерин? Хитрость отличала большинство учащихся на моем факультете, но то, что они творили сейчас, было грубым и начисто лишенным изобретательности нарушением правил. Я никогда не думал, что они опустятся до такого. Даже проигрыш стал бы лучшим итогом.

Несмотря на холодную ярость, кипящую внутри, я ощутил небольшую вспышку надежды, когда Малфой вдруг резко устремился вниз, вытянув руку. Поттер был далеко — даже приложив все усилия, он всё равно не сумеет догнать снитч вовремя...

Но я недооценил «Молнию». Буквально за десять секунд Поттер сравнялся с Драко и ударил его по руке. От неожиданности тот дернулся в сторону, и этой секундной неуверенности хватило Поттеру для того, чтобы крепко сжать снитч в ладони.

Поле взорвалось оглушительными воплями, а затем алые волны болельщиков устремились вниз на площадку, продолжая выкрикивать победные лозунги и распевать глупые песни.

Глубоко вздохнув, я тоже поднялся и направился в сторону раздевалки слизеринцев. По пути я невольно бросил взгляд на Минерву, и хотя мое настроение было отвратительным, я всё же не смог сдержать снисходительной улыбки, видя, как она вытирает слезы огромным флагом Гриффиндора.

Нелепая женщина. Как можно так серьезно относиться к игре? Много лет мы с ней пытались выяснить, чья команда сильнее и кто из нас лучший наставник, и сегодня я наконец был готов признать — она выиграла по всем статьям. Моя команда не умела ничего — даже нарушить правила и не попасться. В иной ситуации я бы потребовал переиграть матч — победа Гриффиндора не была честной, но после позорного представления, которое устроила моя команда, робкий удар Поттера по руке Малфоя казался невинным проступком.

Я почти дошел до раздевалки слизеринцев, когда внезапно остановился.

Что я мог им сказать? Обычно я поздравлял их с победой или указывал на недочеты игры и предлагал способы их устранения. Но что я мог сделать сегодня? Мое разочарование было настолько всепоглощающим, что я не хотел тратить силы и что-то говорить. Отнимать баллы? Назначать наказания? Я уже делал это раньше, и, судя по сегодняшнему позору, мне не удалось добиться никакого эффекта.

Я еще мгновение поколебался, а потом молча развернулся и двинулся к замку. Может, завтра я найду нужные слова, но сейчас я чувствовал, что они не заслуживали и этого. Пускай утешают друг друга. Я никогда не прощал тех, кто выставлял меня на посмешище — и я не собирался делать исключения теперь, даже если дело касалось моих собственных подопечных.



* * *

Эйфория от завоевания Кубка растянулась у Гриффиндора на несколько недель. Слизеринцы, в свою очередь, притихли и, к моему удивлению, даже не реагировали на подколки и издевательства других учеников.

Мне хотелось думать, будто мое молчание принесло плоды, хотя я не был уверен, что мое влияние на Слизерин столь велико. Но факт оставался фактом — две недели прошли идеально, я не получил ни одной жалобы на свой факультет от других преподавателей, а на уроках зельеварения даже самые неспособные слизеринцы каким-то образом показывали весьма неплохие результаты.

Консультации по трудоустройству, перенесенные на июнь, помогли мне самому отвлечься от неодобрительных взглядов и перешептываний коллег — хотя к концу второй недели я чувствовал себя окончательно измотанным.

Когда последний пятикурсник вышел за дверь, более-менее уверенный в своем выборе, я вздохнул с облегчением. Мне нравилось помогать студентам найти путь в жизни, но напряжение от осознания ответственности мешало расслабиться. Ошибиться было страшно — а мне уже довелось дать несколько неверных советов, которые привели к разочарованию и краху надежд моих недавних выпускников. От воспоминаний о неприязни и презрении, которые я видел в их глазах, до сих пор болезненно сжималось сердце.

Как же я не хотел, чтобы подобное когда-нибудь повторилось.

Всё еще удовлетворенный перспективой не вести судьбоносных разговоров с учениками целый год, я ощутил недоумение, когда за обедом школьная сова принесла мне записку.



Профессор Снейп! Я хотел спросить, не примите ли вы меня сегодня на консультацию после ужина. Я не уверен в выборе, который сделал.
Р. Л.

Р. Л. — ?

Перед мысленным взором всплыл список пятикурсников Слизерина, но, как я и предполагал, в нём не нашлось ни одного человека с такими инициалами.

Кто, чёрт побери, такой Р. Л.? Может быть, это псевдоним? Но какой идиот стал бы им подписываться, прося о встрече со мной?

Я внимательно осмотрел слизеринцев, повторяя про себя их имена. Не мог же я забыть одного из своих учеников?!

На смену удивлению пришла злость. Это что, чья-то глупая шутка? Я ненавидел непонятные ситуации, особенно когда подозревал, что из меня собирались сделать дурака.

С другой стороны, кто знает, может, записка действительно от ученика, которому показалось удобнее подписаться чужим именем. Психика детей временами работала самым странным образом — с моей стороны было бы непрофессионально ответить отказом и даже не посмотреть, кто придет ко мне в кабинет.

Отправив короткий ответ с указанием времени, я вернулся к себе, продолжая мысленно перебирать возможных авторов записки. В голову упорно не приходило ничего стоящего, так что когда ровно в семь в дверь постучали, мне с трудом удалось скрыть нетерпение в голосе.

— Входите, — произнес я и в ожидании устремил взгляд вперед.

К моему шоку, быстро сменившемуся бешенством, внутрь зашел Люпин с виноватой улыбкой на лице. Воспользовавшись тем, что я от негодования временно потерял дар речи, он подошел к моему столу и опустился на стул напротив, продолжая совершенно по-идиотски улыбаться.

— Вижу, ты ждал не меня, — констатировал он. — Честно говоря, я думал, ты догадаешься.

— Что это за школьные выходки, Люпин? — прошипел я, придя наконец в себя. — Какого чёрта это всё означает? Что за кретинская записка, о какой консультации может идти речь?! Если ты хотел поговорить о чём-то, достаточно было просто подойти и сказать!

— Разве к тебе подойдешь, Северус? — спокойным голосом осведомился он. — После случившегося с Гарри с тобой стало невозможно даже поздороваться, не говоря уж о том, чтобы что-то обсудить.

— И ты решил, что прикинуться учеником — хорошая идея? Идиот! Я думал, кому-то действительно нужна помощь!

— Ты хочешь сказать, что забыл имена своих студентов? — Люпин позабавленно приподнял брови. — Странно, ты казался мне внимательным деканом.

— Я ничего не забыл, — послав ему свирепый взгляд, проговорил я. — Но и то, что ко мне собрался прийти ты, тоже не пришло мне в голову. Повторяю в последний раз, Люпин: что тебе нужно?

Веселье внезапно покинуло его лицо, и оборотень какое-то время молча, пристально смотрел на меня. Потом, тяжело вздохнув, наклонил голову.

— Мы с тобой целый год бегаем вокруг да около, Северус, — сказал он негромко. — Я пытаюсь извиниться, ты всеми силами пытаешься сделать вид, что не замечаешь этого. Иногда мне удается до тебя достучаться, но при первой потенциально конфликтной ситуации, при первом упоминании о прошлом ты сразу же замыкаешься и отступаешь назад. Я понимаю твои причины — правда, понимаю. Но мне бы очень хотелось обсудить их и, по возможности, разрешить наши трудности.

— Не представляю, с чего ты взял, что мне это будет интересно, Люпин, — презрительно произнес я. Чёртов оборотень. Каким образом у него получалось постоянно заставать меня врасплох?

Сидеть в кресле и дальше показалось невыносимым, поэтому я резко поднялся и отошел к одному из шкафов, пытаясь игнорировать оборотня. Я надеялся, что этот бесполезный, односторонний разговор быстро ему наскучит и он уберется туда, откуда пришел. Но я в очередной раз недооценил гриффиндорское упрямство. Люпин тоже поднялся на ноги, однако не сделал и шагу к двери.

— Я и не надеялся, что ты проявишь к нашему разговору интерес, Северус, — со вздохом сказал он. — Конечно, в первую очередь он волнует меня, потому что мне тяжело жить с мыслью, что ты ненавидишь меня за события двадцатилетней давности. Поверь, я бы не рискнул прийти к тебе, если бы не чувствовал, что тебя это тоже гложет, но этот год показал мне, что мы могли бы быть друзьями — и очень хорошими друзьями. Я бы не хотел потерять такой шанс из-за прошлых недомолвок.

— Прошлых недомолвок? — повторил я медленно и повернулся к нему. В груди заклокотал гнев, и на этот раз я не сделал ни малейшей попытки подавить его. — Ты называешь свою трусость и бесхребетность «недомолвками»? Ты считаешь, это что-то, на что легко закрыть глаза, просто вычеркнуть из памяти? Годы издевательств и унижений?

— Я никогда не издевался над тобой, Северус, — Люпин внезапно повысил голос. — Ты слышишь? Я никогда, ни разу в жизни не выступал инициатором задумок Сириуса и Джеймса. Я никогда не поддерживал их. Я никогда не смеялся над тем, что они творили, как Питер, я просто...

— Ты просто молчал, — прорычал я и сделал шаг к нему. — Ты молчал и игнорировал то, что они делали, хотя Дамблдор назначил тебя старостой и ты был обязан контролировать их поведение. Ты мог повлиять на них, но ты этого не сделал. Если хочешь знать, Люпин, тебя я презирал даже больше, чем Поттера и Блэка, потому что они были просто ублюдками, в то время как ты оказался к тому же трусливой, лицемерной крысой. Улыбался мне при встречах и отворачивался, когда шутки твоих дружков выходили за все допустимые рамки! Ни разу не сказал им остановиться, ни разу не показал себя не только гриффиндорцем, но и просто нормальным человеком!

— Ты отдавал столько же, сколько и получал, Северус. Твои заклятья никак нельзя было назвать безобидными.

— Да, — я торжествующе усмехнулся, — но в конечном итоге их... ваши издевательства стоили мне всего. Вы отделались парой визитов в больничное крыло, тогда как я потерял единственное, что когда-то... — ощутив, как мой голос начал истерически подниматься, я тут же замолчал и несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Чёрт побери этого Люпина. Когда у него стало получаться так нажимать на нужные кнопки? Мне не хотелось говорить о прошлом. Мне не хотелось ни о чём вспоминать, мне не хотелось мириться. Я просто хотел, чтобы он оставил меня в покое и ушел, чтобы я мог поскорее забыть об этом разговоре.

— Никто никогда не знал, чем всё может закончиться, Северус, — мягко произнес Люпин. — Конечно, это не оправдание — ни в коей мере. И я знаю, что ты не веришь — и для этого у тебя есть все основания, но Джеймс и Сириус были хорошими людьми. Верными и преданными, всегда готовыми прийти на помощь. С годами, со вступлением в Орден они изменились... повзрослели. Может, вам бы даже удалось подружиться, если бы...

— Если бы Блэк не оказался предателем, а Поттер — идиотом, поверившим ему, — холодно прервал я. Люпин вздрогнул и на мгновение болезненно прикрыл глаза.

— Мне страшно даже думать об этом, — признал он. — Столько лет прошло, а я всё еще не могу поверить. Это как сон, от которого никак не получается освободиться.

«Скорее, кошмар», — подумал я. Легче было не думать. Не вспоминать.

— Но неважно, — Люпин тряхнул головой и послал мне слабую улыбку. — То, что случилось тогда, уже не касалось нас с тобой, Северус. Это было позже. Относительно же учебы в Хогвартсе... Я виноват перед тобой. Я признаю это. Мне очень жаль, что в школьные годы я сделал неправильный выбор — хотя не уверен, что поступил бы иначе, вернувшись в прошлое.

— Очень трогательно, — выплюнул я. — И что, это должно заставить меня прослезиться и на радостях броситься к тебе в объятья?

— Нет, — он слегка улыбнулся. — Если бы ты согласился пожать мне руку, этого было бы вполне достаточно.

— Забудь, — отрезал я. От проклятого оборотня мне становилось всё больше и больше не по себе. С чего ему вообще понадобилось мое прощение? Зачем он так настойчиво ворошит прошлое?

— Северус... — Люпин поколебался, но потом явно решил продолжить. — Вражда была у тебя с Джеймсом — ты сам знаешь из-за чего. Позже и с Сириусом, потому что он активно участвовал в шутках Джеймса. Но не со мной. В сущности... мы ведь с тобой очень похожи.

— Неужели, — язвительно протянул я. — Любопытно. И в чём же заключается наше сходство?

— Мы оба хотели быть нужными кому-то, — улыбка Люпина дрогнула. — Мы оба хотели, чтобы с нами кто-то дружил. Чтобы нас принимали. У тебя были свои проблемы, Северус, а у меня свои. Ты знаешь, как сильно я ненавидел — всегда ненавидел, всегда буду ненавидеть себя за то, что я оборотень? Я отвратителен сам себе. Никто не питает ко мне большей враждебности, чем я сам. И в детстве, когда меня приняли в Хогвартс... это был самый счастливый день в моей жизни. Когда я подружился с Сириусом, Джеймсом и Питером, я словно парил на крыльях. Словно сбылась моя самая главная мечта — мне больше ничего не было нужно, я чувствовал себя абсолютно, безоговорочно счастливым. Но в душе гнил страх. Что будет, если они узнают правду? Станут ли они и дальше дружить со мной или превратятся в моих мучителей? Дружба с ними долгое время была смыслом моей жизни, Северус. Я боялся даже представить, что будет, если самые близкие мне люди отвернутся от меня и возненавидят меня так же, как я ненавидел сам себя. И когда правда вышла наружу, когда они не только не бросили меня, но еще и сделали всё, лишь бы меня поддержать... — голос Люпина зашатался, и он замолчал.

Видя, как его глаза увлажнились, я неуклюже переместился с одной ноги на другую. Ему обязательно делать это здесь? От чувства неловкости к моим щекам прилил жар, и я недовольно поморщился.

— Люпин, — раздраженно произнес я. К моему еще большему негодованию, этот идиот сдавленно засмеялся, прежде чем выражение его лица снова стало серьезным.

— Прости, — сказал он. — Пожалуйста, поверь — я не пытаюсь оправдать себя. Я знаю, что поступал неправильно. Но думаю, какой-то эгоистичной части меня всё равно отчаянно хочется заслужить твое прощение, заставить тебя посмотреть на ситуацию с моей точки зрения. Мы с тобой хотели одних и тех же вещей, Северус. И мы оба делали всё, лишь бы не разочаровать людей, давших нам шанс. Лишь бы остаться в их компании.

— Да, — я больше не мог смотреть на него. — Только моя компания оказалась куда более темной.

Я напрягся, когда Люпин сделал несколько шагов ко мне, и он, заметив это, тут же остановился.

— Это не твоя вина, Северус, — твердо сообщил он. — Ты не знал, к чему это может привести. На самом деле, если бы не Джеймс и Сириус, вполне возможно, что я бы тоже присоединился не к той стороне. Я бы пошел за кем угодно, кто проявил бы ко мне хоть толику симпатии.

Я не знал, что на это ответить, поэтому просто промолчал. Лицо Люпина снова смягчилось, и он, несмотря на мой протест, подошел и неловко похлопал меня по плечу.

— Мое предложение остается в силе, — сказал он. — Если захочешь, заходи ко мне в кабинет. Уверен, мы сможем найти и более приятные темы для разговора.

Я молча проводил его взглядом до двери.



* * *

Следующие несколько недель я всё еще обдумывал разговор с Люпином. Глупый оборотень добился, чего хотел: теперь я не мог выкинуть его слова из головы — продолжал прокручивать их в памяти снова и снова, в попытках найти фальшь, чтобы с чистой совестью окончательно поставить на нём крест.

Я хотел, чтобы всё оставалось по-прежнему. Чтобы я видел перед собой наглого, бесчувственного оборотня, потакающего своим дружкам, а вовсе не человека, которого в иной ситуации я бы не отказался назвать другом. Но чем больше времени проходило, тем сильнее я чувствовал странное, тошнотворное тепло, подступающее при мысли о том, что Люпину было настолько важно мое мнение о нём. Что он действительно хотел добиться моего расположения.

Еще меньше мне нравилось сочувствие, которое продолжало расти во мне с каждым днем. Сочувствие к напуганному школьнику-Люпину, страстно желающему иметь друзей; к его взрослой обтрепанной версии, не способной найти достойную работу лишь из-за того, что на одну ночь в месяц он превращается в чудовище.

И только сейчас я позволил себе признать: если бы «шутка» Блэка тогда удалась, жизнь потерял бы не только я, но и Люпин. Общество не простило бы ему убийство человека, и даже если бы его не отправили в Азкабан, он сам сжил бы себя со свету чувством вины.

О чём только думал этот ублюдок Блэк? Один раз убийца — всегда убийца, Поттеру стоило бы обратить на это внимание. Однажды Блэк уже был готов уничтожить друга... неудивительно, что он предпринял и вторую попытку, более удачную.