Я - Бог

Эклеры или "Я люблю тебя"

  Как это ни странно, но опасения Люси о том, что Бог учудит во время прогулки что-то опасное и даже кровавое, остались просто опасениями.

После собора настроение Нацу было каким-то странным, будто бы он был раздражён, но насильно подавлял в себе эту негативную эмоцию, терпеливо позволяя Хартфилии и дальше водить его по городу.

Чем адепт и воспользовалась, радостно показывая все достопримечательности, которые знала сама: и главную площадь, и мэрию, и какие-то памятники с фонтанами, на которые Саламандру, если честно, было похер.

А вот кондитерская, откуда блондинка иногда притаскивала вкуснющие эклеры, не оставила рогатого черта равнодушным, и раскапризничившийся Бог согласился покинуть это волшебное заведение с вывеской «Лавка Штраусов» только после того, как огромный, словно платяной шкаф, продавец с неестественно белыми волосами вручил ему лично в руки три пакета со сладостями.

Хартфилия, конечно, ради приличия поворчала на улыбающегося от уха до уха Драгнила, однако в душе уже потирала ручки в предвкушении прекрасных минут, проведённых наедине с этими потрясающими заварными малышами.

Увы и ах, мечтам адепта сбыться не было суждено, потому что Нацу ожидал этой встречи с вкусненьким не меньше хозяйки квартиры, и, пока та преспокойненько мыла себе руки в ванной комнате, с чистой совестью запихивал в себя пирожные одно за другим.

У Хартфилии на губах застыл немой крик от вида трёх пустых коробок, крошек на столе и Саламандра с набитыми щеками.

— Нацу!

Бог повернулся к адепту и застыл. Тонкий визг был настолько пропитан обидой, будто бы он не пирожные съел, а ее собственную квартиру, а в карих глазах чуть ли слезы не блестели.

Ну точно! Люси ведь тоже хотела слопать эклеры, а он так задумался, что совсем забыл об этом...

— Ты что, съел все тридцать?!

Тридцать? А ему показалось, что всего-навсего три — когда что-то очень нравится, тебе всегда кажется, что этого куда меньше, чем на самом деле. Но действительно, все три коробки, каждая вместимостью десять штук, сиротливо пустовали на столе в окружении крошек. Нацу виновато осклабился, что вышло довольно плохо — во рту мешался еще не разжеванный кусок пирожного, последний из последних из всей тридцатки.

Тут в розовую голову стремглав залетела потрясающая мысль, и Бог тут же решил привести ее в реальность: он быстрым прыжком оказался прямо перед несколько ошарашенной таким поворотом событий Люси, так же стремительно сдавил ее челюсти пальцами и тут же присосался к ее машинально открывшемуся рту.

А Люси не понимала, с чего это вдруг этому кретину приспичило целовать ее прямо сейчас, когда он ясно видит, что она расстроенна и даже зла. Если только для того, чтобы заткнуть ее, дабы избежать ее ругани, или же...

Или чтобы протолкнуть ей в рот несъеденный кусок эклера?!

Розоволосый, явно довольный своей задумкой, тут же отстранился, облизывая губы от крошек и прислушиваясь к себе: не заставившее себя долго ждать чувство счастья тут же взвилось в душе тайфуном.

Люси же так и стояла, смешно вытаращив свои карие глаза и забыв закрыть рот.

Он, что, только что поделился с ней лакомством из своего рта? Из, мать вашу вселенскую, собственного рта?!

Господи, спасибо, что хоть не разжевал!

Люси думала, что ей, вообще, должно быть противно — одно дело целоваться с кем-то, и совсем другое то, что произошло сейчас, но чувство отвращения почему-то упорно не наступало. Наоборот, все было спокойно, будто так и должно быть и это вполне естественно.

— У животных, — мысленно науськивала себя Хартфилия. — Естественно у животных, а не у людей. Но он и не человек, а...

— Эй, Люси, — весело позвал предмет девичьих раздумий и рукой захлопнул все ещё открытый рот адепта. — Эклер сам себя не съест!

И Люси, ещё плохо понимая, что должна делать, стала машинально жевать. Тупо работать челюстями, как какое-то жвачное животное, типа коровы, не сводя ещё недоуменного взгляда с улыбающегося Бога.

— О, — Люси округлила глаза и опустила взгляд к губам Саламандра. — Ты в крошках весь.

Нацу послушно замер на то время, пока женские пальчики аккуратно стирали с его губ последствия поедания эклеров, и думал о том, что лучше бы адепт проделала всю эту процедуру губами — и Богу бы сделала приятно, и лакомство бы не пропало...

Однако ужасающая трель мигом разрушила эту идиллию, а Люси помчалась на звук в комнату.

Телефон лежал на кровати, куда его и бросила Хартфилия по возвращению домой, и буквально разрывался от невыносимой мелодии звонка.

Люси поморщилась и поднесла телефон к уху.

— Да?

— Люси, мы идём в кино!

— И тебе привет, Эрза.

Да уж. Скарлет никогда не отличалась особыми манерами, особенно когда она что-то решила. Вот и сейчас, кажется, подруга составила какие-то планы на блондинку, чему последняя не очень-то радовалась — она уже нагулялась сегодня, ей хватило.

— Прости, Эрза, но идите без меня.

— Опять брата развлекаешь?

За стеной послышался шорох, и Люси списала происхождение этого звука на Хэппи, который снова решил поточить когти о любимые обои Хартфилии.

На самом же деле синий кот абсолютно не имел никакого отношения к этому шороху, и его кошачью персону нагло оклеветали, потому как с противоположной стороны стены, разделяющей спальню и кухню, стоял во всем своем Божьем великолепии Саламандр, воровато оглядываясь и прикладывая ухо к бетону, активно вслушиваясь в болтовню адепта. Все-таки его слух — отличный бонус к его существованию!

— Никого я не развлекаю, Эрза! — послышался из-за стены недовольный голос Люси, на что Бог не преминул похихикать. Ну как же, не развлекает! На прогулку водит, сладости покупает, хвост гладит... О-о, нет-нет-нет, фу! Нацу потом об этом подумает, обязательно подумает — не раз, не два, а много-много раз — но не сейчас. Сейчас куда интереснее послушать ворчание своего адепта...

— Отлично. Тогда в семь часов мы с Леви и Джераром заходим за тобой и идем в кино.

— А ты не хочешь спросить у меня, не занята ли я?

— Ты можешь быть занята либо уроками, либо Драгнилом, — послышался недовольный приглушенный голос из трубки, и Саламандр поморщился. — И знаешь, что я хочу тебе сказать? Хватит с тебя и того, и другого!

— Эрза!

— Люси, я серьезно. Ты заперла себя в четырех стенах и сидишь в них, как пленница. Я не знаю, что там с тобой делает этот кретин, — Нацу расплылся в зловещей ухмылке. О, Эрза, ты не представляешь, что он с ней не делает, — но ты должна выделять личное время и на себя. Когда ты последний раз веселилась, Люси? Когда ты в последний раз проводила время с нами?

Боже, обиды в последней фразе Титании нельзя было не заметить, и Хартфилия сильнее стиснула трубку во внезапно вспотевшей ладони.

Черт, она ведь права. Люси совсем перестала уделять время своим подругам! Конечно, они каждый день видятся в универе, но это совсем не то — там они не могут прогуляться по городу, купить какой-нибудь вкусной ерунды, бесцельно пошляться по магазинам, откровенно посекретничать и глупо похихикать, пойти туда, куда вздумается и никуда не торопиться.

Блондинка виновато закусила губу. Блин, ей действительно захотелось прогуляться с подругами, и поход в кино внезапно зазвучал очень заманчиво, но...

— Слушай, Эрза, — вздохнула адепт и села на кровать. — Я все понимаю, правда, и, если честно, я до сих пор в шоке, как вы с Леви терпите меня. Ты абсолютно права, как, в принципе, и всегда — я стала отдаляться от вас. И мне жутко стыдно.

Люси снова печально вздохнула, на что за стенкой недоуменно приподняли брови. Ей стыдно? За что? Она что-то не так сделала перед своими подругами? На памяти Бога адепт по-серьезному косячила только с ним — когда пришла с отвратительным запахом на своих губах — но судя по виноватому голосу блондинки, она виновата не только перед ним. Нацу задумчиво откусил кусок от палки колбасы, которую с помощью своей Божьей власти выудил из холодильника, и активно заработал челюстями, вслушиваясь в тихий разговор за стенкой.

Люси прикрыла глаза и продолжила:

— Я действительно стала мало проводить времени с вами, и я обещаю исправиться, — Хартфилия улыбнулась на довольное хмыканье в трубке. — Но не сегодня! — второпях добавила адепт, на что в телефоне снова хмыкнули, но уже неодобряюще. — В любой другой день, клянусь! В любой другой забирайте меня, и я вся ваша, но сегодня я устала. Пожалуйста, Эрза!

Скарлет задумчиво молчала, что явно нервировало Хартфилию, из-за чего она нервно комкала край своей футболки и кусала губу. Наконец, на том конце провода послышалось легкое покашливание и вердикт:

— Хорошо.

— Ура!

— Но, Люси! — грозно позвала подруга, и подпрыгнувшая от радости блондинка тут же застыла с вытянутой вверх рукой. Студентка сглотнула. — Никаких поблажек в следующий раз! Если я звоню тебе и говорю, что мы куда-то идем, то ты послушно отрываешь свою симпатичную задницу от своих дел и идешь с нами, понятно?!

— Д-да!

Нацу мысленно присвистнул. Тон этой Скарлет действительно вселял ужас и уважение в простых смертных, а самого Драгнила заставил заинтересовано повести бровью. Все же эта красноволосая сука — сильный человечишка, и Саламандр даже как-то обрадовался, что у его Люси есть такая властная — относительно людей, конечно же — подруга. Однако разговор не заставил себя ждать, и Бог снова сосредоточенно прислушался.

— Люси, — куда более мягче, даже нежно позвала девушка, и Хартфилия широко раскрыла глаза от удивления — тон Скарлет так резко переменился, что девушка вздрогнула. — Ты же придешь на мой день рождения?

Блондинка едва справилась с собственным горлом, которое так внезапно и некстати запершило, и с трудом подавила рвущийся наружу кашель. День Рождения! Боги, Люси ведь почти забыла про него!

— Конечно, Эрза, конечно! — затараторила ошарашенная Хартфилия. — Как я не приду на твой праздник, с ума сошла?! Я буду! Обязательно буду!

— Ну, вот и славно, — с выдохом облегчения ответила аловолосая и, чуть погодя, добавила. — Мы с Леви любим тебя, Люси.

— И я люблю вас, девочки, — умиленно прошептала блондинка. — Очень люблю.

И Хартфилия с улыбкой на губах сбросила вызов, а один активно жующий Бог на кухне перестал работать челюстями, потому как в его розовой голове Божий мозг накидал пару-тройку вопросов, которые он немедленно должен задать своему адепту.

С чем, собственно, он и поспешил, быстро проглатывая остатки колбасы и залетая в комнату.

— Милая.

Люси подняла карие глаза на стоящего перед ней парня, который сложил руки на груди и выжидающе смотрел в девичье лицо.

— Ну, что? — не вытерпела Хартфилия и поморщилась. — Что ты меня так взглядом сверлишь?

— Что значит твое «и я люблю вас, девочки»?

Карие глаза распахнулись шире, а рот приоткрылся сам собой. Во-первых, он что, слышал? Ладно, пускай, это его божьи примочки, может он вообще мысли читает, не это важно. Во-вторых, откуда такой вопрос? То есть, почему он его заинтересовал? И в-третьих и в-самых-главных: как ей, блин, на него отвечать?!

— Ну, то и значит, — неуверенно буркнула Люси, отводя взгляд в сторону, однако через пару секунд девушка тут же собралась и вернула взгляд к лицу хмурого и задумчивого Бога. — Я люблю своих подруг, это плохо?

Тот не ответил, лишь продолжил сверлить в адепте смачную огненную дырку. В его голове роились мысли с противным жужжащим звуком, а вопросы так и раздирали сознание изнутри.

Весь изначальный план по завоеванию адепта имел одну единственную конечную цель: Люси должна объяснить Нацу, что такое любовь. Она как-то уже пыталась с ним говорить об этом непонятном явлении, даже спрашивала что-то типа «ты когда-нибудь кого-нибудь любил?», и Драгнил тогда удивился такому вопросу, и ответил что да, конечно. Много кого и много раз. Однако Люси заявила, что это — не то самое «любить», и больше они на эту тему не разговаривали. А вот сейчас выяснилось, что эта блондинка любит своих подруг, и Богу стало как-то неприятно, но главное — непонятно.

Что значит это самое любить?

— Объясни мне, — потребовал Саламандр тоном, не терпящим возражений.

Люси же, однако, не уловила в голосе Бога этих самых непоколебимых ноток, и раздраженно подскочила с кровати, всплескивая руками в жесте крайнего раздражения.

— Что я должна тебе объяснять? — гневно ворчала блондинка, обходя парня кругом. — Я их люблю, и это нормально, и это...

Закончить Люси не позволили, схватив за руку и разворачивая на сто восемьдесят градусов, попутно усаживая себе на колени. Когда он сам успел усесться на кровать?

— И это непонятно, Лю, — твердо закончил за нее розоволосый и крепко стиснул руки за ее спиной, образуя нерушимый замок, из которого девушке при всем желании не выбраться. — Объясни мне.

Хартфилия еще пару секунд посверлила взглядом лицо парня, а после опустила голову, удрученно вздыхая. Если Нацу вбил себе что-то в голову — это уже не выбить.

Карие глаза уставились в зеленые. Повисла напряженная тишина.

— Я не знаю, как тебе это объяснить, — наконец выдохнула адепт и снова опустила голову.

Ну, правда, как она должна объяснять древнему Богу такое понятие, как любовь? Он ведь ничего об этом не знает — даже основ! — а тут ей требуется разжевать ему и в рот положить, что такое «дружеская любовь». Трудно? Не то слово!

— А ты постарайся.

— Легко тебе говорить.

— Лю, пожалуйста. Я хочу понять.

Блондинка снова подняла глаза к лицу Драгнила. Его взгляд остр, как и всегда, когда он чего-то хочет, прям и неприклонен. И пусть они давно разрушили стену агрессии, а их отношения перестали поддерживаться человеческим страхом за свою жизнь, Люси все равно уловила в зеленых радужках едва заметные алые блики, которые как бы говорили «эй, пс-с, не расслабляйся, мы все еще здесь».

Хартфилия невольно напряглась, что тут же заметил Бог, удивленно выгнув бровь.

— Люси?

Блондинка не ответила, до боли в глазах продолжая вглядываться в зеленые радужки. Да, безусловно, они там — эти кровавые призраки далекого прошлого — выжидающе смотрят на Люси, пока она смотрит на них. Но вот что удивительно — ужаса от их созерцания все равно нет, будто бы адепт и не знала, чем могло обернуться их возникновение. Или же они сами перестали быть такими агрессивными?

«Мы не тронем тебя, Люси. Но если нужно будет, заставим тебя подчиниться» — вот, что говорили Хартфилии эти глаза. Да, точно. Нацу никогда не сделает ей больно, никогда не обидит, но он — Бог, и если нужно будет, то он будет давить, гнуть ее, как железный прут, пока она не подчинится.

Или не сломается.

— Милая?

— А? — встрепенулась Хартфилии маленьким воробушком в руках Драгнила, и тут же облегченно вздохнула. — Прости, задумалась...

— Я заметил, — хмыкнул Бог и обидчиво поджал губы, на что адепт улыбнулась и слегка потрепала розовые пряди между рогов.

— Ну, что мне тебе объяснить?

— Глупая Люси, я же сказал! Что значит твое «и я вас люблю».

— Ну, — блондинка поерзала на ногах парня, на что тот странно поморщился, и забегала глазами по комнате, выискивая взглядом что-то, что может помочь ей в ее нелегком деле. И — о чудо! — такое действительно нашлось! Хартфилия победно улыбнулась и вернулась глазами к лицу розоволосого черта. — Хэппи.

Драгнил еще больше выгнул бровь:

— Хэппи?

— Да, Хэппи, — уверенно кивнула блондинка, и они оба одновременно перевели взгляд на синий спящий комок. — Ты ведь любишь его?

— Я?

— Ты-ты, кто же еще? Ты его создал, ты живешь с ним незнамо сколько лет, ты веселишься с ним, заботишься о нем, вы делите напополам и радость, и грусть! — воодушевленно вещала адепт, возбужденно жестикулируя и чуть ли не на пальцах объясняя такие простые на ее взгляд вещи. — Ты любишь его!

Нацу тупо уставился на спящего друга, не в силах что-то сказать. Информация обрушилась на его розовую голову слишком неожиданно и немилосердно, и сказать, что Саламандр пребывал в глубоком шоке — ничего не сказать.

Бог беспомощно взглянул в лицо своего адепта, прося у нее — неосознанно — моральной поддержки, а та лишь широко и счастливо улыбалась, радуясь, что она смогла найти способ объяснить древнему могучему существу такие простые человеческие понятия.

В розовой макушке происходило такое, что и словами описать нельзя: там и молнии сверкали над свирепевшим океаном, и вулканы извергались прямо под рвущими на куски порывами ветра, там и тайфуны, и цунами, и разверзнувшаяся преисподняя...

Люси едва подавляла смешки, вызванные донельзя потерянным и ошарашенным выражением лица Бога. Господи, если бы ей месяц назад кто-то сказал — еще тогда, когда каждый взгляд Нацу вызывал настоящий ужас под кожей — что у него может быть такое жалобно-растерянное лицо, она бы в жизни не поверила!

— Я люблю Хэппи? — тупо переспросил Саламандр, а Люси торопливо прикрыла рот рукой, чтобы не выпустить рвущийся наружу смех. — Как в том фильме?

Блондинка тут же приняла серьезное выражение лица, панически соображая, про какой такой фильм вещает ее ошалелый Бог. Неужто про ту сопливую мелодраму?

— Нет, Нацу, — отрезала девушка, чем вызвала у розоволосого еще большее удивление и практически панику. Адепт это заметила и стала успокаивающе гладить и мять мужские плечи. Все же она не ожидала, что такое открытие, как любовь к Хэппи, вызовет в нем такую бурю эмоций и такой ступор. — Любовь бывает разной. Та любовь — это любовь между мужчиной и женщиной, которая нужна для продолжения рода, — продолжила вещать Хартфилия, попутно гладя плечи Саламандра и незаметно для самой себя переходя на крепкую шею. — Ты любишь Хэппи как друга. Это дружеская любовь. Так же я люблю и своих подруг.

С каждым сказанным Люси словом в зеленых глазах уменьшалась паника и непонимание, однако огонек интереса никак не угасал.

— Как понять, что я кого-то люблю? — спросил Бог, осмысленно смотря в карие глаза.

— Ну, — блондинка закусила губу и положила руки ему на плечи, задумываясь над вопросом, — ты чувствуешь какое-то тепло внутри себя, тебе хочется почаще быть с тем, кого любишь, ты часто думаешь о нем, заботишься, оберегаешь... А самое главное — ты не хочешь его ни на кого менять.

— Менять?

— Если бы тебе предложили кого-то другого вместо Хэппи, ты бы согласился?

— Нет, конечно, — насупился Бог и нахмурил брови, а его голос стал неимоверно серьезным. — Не неси ерунду.

— Вот, — улыбнулась Хартфилия, — значит, ты его любишь. И я своих подруг люблю.

— А меня любишь?

Улыбка быстро соскользнула с девичьего лица, и теперь уже настала очередь Люси впадать в шок и панику.

Что он только что там спросил? Любит ли она его — ей не послышалось?

Адепт хлопнула пару раз глазами — так, на всякий случай — и снова уставилась в серьезное смуглое лицо, чей хозяин молча ожидал ответа на свой вопрос.

Любит ли она его?

Господи, ну, что тут думать — любит, конечно же! Как Эрзу, Леви и Хэппи. Как друга.

— Люблю, — тихо согласилась Хартфилия, а у самой в груди что-то дрогнуло.

Нацу не сводил с ее лица заинтересованного взгляда, испытывающего, будто он вот-вот поймает девушку на какой-то до ужаса глупой лжи. Ну, чего он так уставился? От этого взгляда стала неуютно, захотелось прикрыться, слезть с его колен, выйти из комнаты...

Только адепт решила привести свой план по спасению своего душевного спокойствия в действие, как Бог спросил:

— А любовь между женщиной и мужчиной?

— Что «любовь между женщиной и мужчиной»? — поморщилась блондинка, со вздохом понимая, что это не конец разговора.

— Что это за любовь?

— Это другая любовь, которая фактически обусловлена природой, — сухо отвечала адепт, сложив руки на груди — держать их на плечах Нацу стало вдруг неудобно, — мужчина и женщина влюбляются друг в друга, объединяются в пару, заводят семью, рожают детей...

— Младенцев? — уточнил Бог, на что блондинка кивнула и продолжила:

— Мужчина и женщина вступают в брак, живут вдвоем. Их называют «семьей». И они любят друг друга.

— Как понять, что ты чувствуешь эту любовь?

Люси смерила Бога серьезным взглядом. Тот снова смотрел прямо и остро, но с каким-то странным выражением лица, будто человек с лотерейным билетом, которому до выигрыша осталось всего ничего — и это было странно. С чего вдруг у Бога проснулась такая любознательность? Все это время Нацу совершенно не интересовался такими вещами, как человеческая любовь, а тут вдруг приспичило!

А Нацу действительно приспичило, и без ответа он себя не оставит. Он наконец подобрался так близко к этому самому ответу, к этой разгадке его личной головоломки — осталось буквально чуть-чуть! Тем более, что это «разгадывание» принесло Богу достаточно пищи для мозга — тут вдруг оказалось, что Саламандр любит своего Сына, и что эта любовь — дружеская. А еще Люси сказала, что тоже любит Нацу, и Бог был рад, но...

Но, Йохт возьми, что-то не так! Вроде бы все хорошо: Люси любит его, сам розоволосый почти разобрался в теме любви, и его план почти исполнен, однако... Шестое чувство Бога буквально орало ему в уши, что до конца плана ему еще пахать и пахать, что эта любовь — не та, что Люси чего-то не договаривает, что Богу нужно что-то другое...