Гленни Маклин даже не подозревала, как была счастлива. В её жизни было всё: спокойствие и книги, друзья и родители, а самое главное он - её любимый ангел. Парень, который всегда был рядом, словно хранитель, который помогал и защищал, будто рыцарь, к...
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
Мелочи, мелочи — всё начинается с мелочей.
Ф. М. Достоевский
Глупо, как же глупо.
Неимоверно глупо было бояться. Страх — это всего лишь чувство, которое мог контролировать человек, если бы только этого захотел, если бы смог его одолеть без особого труда, не напрягаясь. Но страх был силён. Он как поводок, за который тебя держали, душили изнутри твоими же чувствами, ужасом, охватывающим всё твоё тело, сковывающим душу, разрывающим сердце на мелкие кусочки.
Вот, что я испытывала сейчас, дрожа всеми своими конечностями в такт трясения самолёта. За иллюминатором уже давно были видны далёкие дома города, солнце высоко светило в небе, перебирая своими лучами мои светлые кудрявые волосы, словно они хотели дотронуться до них, понять вправду ли они такие пушистые или это только так казалось?
Я ненавидела свой страх. Ненавидела то, что постоянно чего-то боялась. Потерять вещь, потерять друга, потерять родного, потерять себя. Жить в постоянном страхе — значит жить неполноценно, бояться жизни, её «обычаев», правил, жестокости и несправедливости. Но понимание всего этого всё равно мне не помогало, чтобы избавиться от дрожи, бившей меня как при лихорадке.
Мы должны были вот-вот садиться. Наконец-то этот долгий перелёт закончится, можно будет наконец расслабиться, успокоиться, почувствовать твёрдую почву под ногами и со счастливой улыбкой на лице сказать, что я жива.
Но сначала надо было пережить посадку. Самолёт трясся, его бросало из стороны в сторону, мне казалось, что вот сейчас мы и упадём, разобъёмся на смерть, закончим свою жизнь на этой чудесной планете, не будем больше страдать, закроем глаза и скажем миру: «Прощай». Но как же, чёрт возьми, сказать «прощай» своему страху? Даже сосед рядом со мной посмотрел на меня как на ненормальную.
— С Вами всё в порядке? — обеспокоенно спросил парень, уже не в силах наблюдать за тем, как меня шатало в разные стороны.
Я взглянула на него. И поразилась тому, какие у него были прекрасные серые глаза. Серые, как пасмурное небо перед грозой, как сталь, как грубый металл, как буря, напавшая на море, как гладкий камень в океане. Таких твёрдых глаз я ещё никогда не встречала в жизни. И, наверное, больше никогда не встречу.
Обратить внимание на то, как парень выглядел, у меня не было сил и возможности — самолёт ещё больше затрясло, ещё немного и мы сядем. Ещё немного и я просто помру от страха, если меня кто-нибудь не спасёт.
— Можете взять меня за руку, пожалуйста? — дрожащим голосом, будто я собиралась вот-вот заплакать, попросила я, чувствуя, как сердце колотилось уже где-то в пятках.
Я совершенно не сообразила, что именно сказала, этот эпизод был как в тумане, как и все последующие действия, однако парень всё равно осторожно взял меня за руку с самым невозмутимым лицом, на котором, как мне потом припомнилось, играла дразнящая ухмылка. Я с силой сжала его холодную руку и тут же почувствовала табун мурашек как от её холода, так и от облегчения. Страх начал медленно отступать и совсем прошёл, когда самолёт полностью остановился и все пассажиры начали потихоньку вставать и собирать вещи.
Как и мой сосед. Он отпустил мою руку, и только тогда я поняла, насколько сильно держала её, что даже пальцы хрустнули и неприятно заболели. Краска прилипла к щекам, мне стало неловко и стыдно за свой столь трусливый поступок. Я хотела как следует рассмотреть своего спасителя перед тем, как сказать ему слова благодарности, но опять не смогла — мой взгляд встретился с его стальными глазами, насколько необычными и отливающими металлом, что казалось, будто он носил линзы. Но я почему-то знала, что это совершенно не так. Что его глаза — отражение души.
— Э-эм, спасибо... Спасибо Вам за...
— Не стоит благодарностей, — усмехнулся парень, явно забавляясь моей растерянной речью и всем моим раскрасневшимся видом. — Сжимать чьи-то женские руки — это, пожалуй, моя профессия.
Я открыла рот, чтобы что-то дополнить, но тут же его захлопнула, когда почувствовала, как краска покрыла чуть ли не всё моё тело. Внутри всё сжалось от смущения, робости и негодования от того, как этот молодой человек так легко разговаривал со мной, тогда как я мямлила что-то себе под нос и умирала от стыда.
— Как... Как Вас зовут? — не зная зачем, спросила я, понимая, что и мне стоило бы уже собираться, а не сидеть на месте и не отрываясь следить за серыми глазами юноши.
Тот растянулся в ухмылке ещё шире, когда, одев почти что плоский рюкзак, посмотрел на меня то ли жадным, то ли презирающим взглядом, отчего я даже испугалась.
