хён!

не принадлежит мне.

Юнги не хотелось прогонять Чонгука, а повторяющееся с завидной регулярностью, словно мантра «выметайся из моей квартиры, Чон-как-ты-меня-заебал-Чонгук», и приятное тепло рядом уже было неотъемлемой частью любого выходного. Кажется, Гук и вовсе был рад этим совсем необидным выражениям старшего. И Мин прекрасно знал почему. За этими широкими плечами, складным телом Юнги видел всё того же маленького мальчика с блестящими глазами, блики в которых переливались в тёмной бездне, когда он смотрел на Мина. В этих глазах Мин видел свой покой, вернее, они и были отражением его покоя. Будто этот вездесущий малец сможет помочь Юнги, сможет уместиться в спичечном коробке миновой души, заполняя давно опустевшее пространство.

Он не сможет забрать у Мина боль, не сможет забрать эти голоса, отдающиеся монотонным белым шумом в голове, безустанно повторяющие «убей их всех, мерзких, убей, убей, убей», срывающиеся на крик. Это повторялось бесконечно много, мучительно долго, но тихий мелодичный голосок Гукки беспощадно прорезал омут, в который добровольно окунулся Юнги.

— Хён, красиво, правда? — невинная улыбка резко контрастирует с месивом, являющим собой маленькое крылатое насекомое в руках Чона. — Хёну ведь нравятся цикады, вот я и поймал одну для хёна!

Но Гук ловил их вовсе не для Юнги. Тот, кому принадлежит этот подарок — не Юнги. Чонгук не хочет в это верить, сколько бы Мин не кричал: «Твоего брата нет! Нет, понимаешь?!», Чонгук лишь замолкал, а блики из глаз пропадали, оставляя после себя бездонную темноту.

«— Он ведь не переживет этого».

«— Должен. Он попросту не поверит нам, что его брата больше нет. Для него он — навязчивая идея».

«— Может, приставим к нему того, что прибыл вчера?»

«— Лишь бы это помогло… у него ведь начальная стадия шизофрении, он может кого-то ранить, он ведь не один будет в палате».

«— Нам нужно это сделать».

Нет. Юнги не болен. И Гукки тоже. Не болен! Не болен! Все врачи лгут!

«Мне холодно, Гукки».

— Не кричи, хён! Этого больше нет! — в голосе Гука слышалась дрожь отчаяния, а тон был почти истерическим. Сильные толчки в плечо были настойчивыми, требовательными, но Юнги знал, что это сон. Его личный кошмар.
<tab>«Нет, пожалуйста, хватит!» уже не помогало бороться с многоголосым белым шумом мыслей. Тепло Гукки… Нет, это тепло не принадлежит Мину. Никогда не принадлежало.