хён!

кто ты?

Тюбик, маленькая крышка которого была измазана красной краской, возвращается в пластиковую паллету, а проворные длинные пальцы хватают лежащий рядом синий. Добавив в разноцветный смазанный узор на пальцах очередные пятна нового оттенка, Чон аккуратно надавливает на податливую алюминиевую оболочку, высвобождая каплю блестящей краски. На маленьком табурете с перекошенными ножками лежала размашистыми мазками разрисованная деревяшка, обёрнутая в гладкий полиэтилен, служившая палитрой. Прозрачный стеклянный стаканчик переливался всеми оттенками фиолетового в ярких лучах заката, а тёмные тени от кисточек тонкими линиями стекали за края табурета. Резким движением взболтнув кистью осадок фиолетово-бордового цвета на дне стакана, будто незаметно маленький художник смешивает краску, после плавным движением нанося очередной мазок на холст. В тёмные оттенки бордового вмешивается контрастный синий, сначала одной единственной линией, а потом и целой композицией, своими замысловатыми узорами вырисовывая глаза хёна. Они очень красивые, когда в них отражается столько цветов. Когда хён внимательно наблюдает за Гуком, не отрывая взгляд больших глаз от рубиновых оттенков грустных зрачков на холсте. Когда можно разглядеть их бездонную пустоту, сейчас будто замершую от трепетного ожидания следующего цвета, что позже смешается с другими, создавая нечто прекрасное, даже в каком-то смысле ненормальное. Да, именно ненормальное, ведь Чонгука ничего не волновало сейчас, кроме пристального взгляда, расслабленного, но сосредоточенного, что внимательно рассматривал маленькие комочки краски на белой ткани. Ненормально смотреть вот так, когда хочется, чтобы никто не видел, но хён не уйдёт. Не уйдёт, ведь, правда?

— Эй, Гукки, а у тебя талант, — уголки красивых губ приподнимаются, вырисовывая на аккуратном лице кривоватую улыбку. Но этого достаточно, ведь хён по-другому не умеет. — А почему ты рисуешь именно меня? Неужели не нашлось более интересного цветка? — зачем спрашивать, если прекрасно знаешь ответ, а, хён?

— Потому что твои глаза очень красивые и мне больше нравятся они, чем цветы, — звонкий и по-детски тонкий голосок вмиг затих, когда Чонгук услышал старшего.

— А ты пробовал рисовать крылья цикад? Они красивые, — произнёс монотонно, будто задумавшись над собственными словами. Парень рядом с Чоном, что сидел на скрипучем стуле подле мольберта, поднялся, вызывая протяжный скрежет заржавевших железных ножек. — Мне бы понравилось, Гукки.