хён!

остался всего один патрон.

Всё тот же мерзкий от солёных испарений трущихся друг о друга тел, отчаянно ластящихся к чужому теплу, запах. Всё те же по-мерзкому миловидные лица, заляпанные тысячами грязных поцелуев, и вульгарно яркие, блестящие неоновым светом софитов костюмы, пошло обтягивающие слишком идеальные и податливые тела, изгибающиеся возле металлического шеста. Музыка, рвущая нейронные связи и барабанные перепонки басами, под медленный тягучий ритм которой плавно двигались серые смазанные силуэты, не помогала Гуку расслабиться. Тихо постукивая в такт длинными пальцами по толстым стеклянным стенкам стакана, наполненного красноватой переливающейся жидкостью, слишком горькой для Чона, чтобы выпить до дна, Гук слушал разом замолчавшие мысли, что создавали звенящее откуда-то из подсознания эхо. Непривычная тишина напрягала, заставляя вслушаться в тихий, похожий на те звуки старого фортепиано голос, что медленно и ровно твердил: «Чонгук-и, я ведь никому не нужен, но Юнги-хён никогда не бросит тебя… Пожалуйста, убей меня», — делая ударение на каждый слог.

Гук не хотел, правда, не хотел, но… Чимин был одним из мерзких. Тех, кто обижал хёна, заставляя бездонные глаза мутнеть, делая их по-стеклянному пустыми. Он пытался забрать у Гука хёна, его хёна, за что сам же, позорно умоляя быстрее покончить с этим, приплетая в скулящий шёпот высокие ноты, поплатился. Да, он заслужил. Хён благодарен Гуку, он уверен.

Но Юнги был лишь заменой, насильно втянутой в хроническую зависимость, чёртово бесконечное, цикличное колесо навязчивых идей и заблуждений. Мин много раз говорил об этом, когда по его пальцам стекали тёплые алые капли и когда Чон долго молчал, пытаясь собрать по кусочкам слова, слившиеся с отчаянным, сорвавшимся на хрип, криком старшего. Хён же никогда не врал…

— Эй, малой, огонька не будет? — вопрошал севший голос, немного опьяневши мямлящей интонацией. Хён пришёл. Всегда приходил.

— Да, хён, — улыбнувшись одними уголками губ, за которыми он пытался скрыть предательски ярко загоревшиеся и переливающиеся радостные блики в тёмных зрачках, Гук потянулся в карман за старым, потёртым, тиснёным металлом. В таких заведениях можно всё: начиная с маленького пламени, явившемся с небольшим щелчком и серым дымом никотина, переливающегося тусклым неоном, заканчивая страстью в тёмных уголках, на скрипящих кожаных креслах.