Свалка

Глава 6.

Это стало чем-то вроде его собственной традиции. Падать и подниматься, даже в те моменты, когда он, казалось бы, не чувствовал собственных ног. Когда не ощущал рук, все тело было будто не его, а боль накатывала такая, что впору только выть на луну, жалуясь круглому белому шарику на свою дурацкую судьбу.
      Кто виноват в том, что у него в восемнадцать лет нет ничего, кроме изматывающих тренировок, криков наставников и постоянной, раздирающей тело боли?
      Кто виноват в том, что некоторые детки в его возрасте думают о том, как бы классно склеить девчонку в клубе, а потом нажраться вместе с ней, продолжая вечер и ночь в куда более интимной обстановке?
      И кто, вашу мать, виноват в том, что он бьет по боксерской груше снова и снова, хотя костяшки сбиты в кровь, которая пропитала бинты, и, кажется, придется отдирать ткань прямо от мяса, постанывая от боли, оттенкам которой, кажется, нет конца и края?
      Стайлз ревел от жалости к самому себе, раз за разом срывался, бросал на пол тренажерного зала опостылевшие перчатки, выбегал прочь, садился прямо на пол в огромном, блестящем идеальной чистотой коридоре дома Дерека, и сжимал до боли виски, пытаясь абстрагироваться от того, что чувствует.
      Ничего не получалось.
      Ему было плохо, было больно, казалось, никогда не закончится этот ад, в котором голоса наставников были сродни крикам демонов, настигающих в любой точке, куда бы только не хотелось спрятаться, зарыться, закопаться ко всем чертям. Стайлз кричал на Марию, ненавидел Криса, который пять раз за последние три дня ломал ему руки, хотел зверски убить Джексона, который эти самые руки сращивал, вкалывая лекарства, от чего было лишь больнее. Да, круто, конечно, когда кости приходят в норму за ночь, но вместе с ускоренной регенерацией Стайлз получал удвоенную, нет, утроенную боль, которую ему никто не старался облегчить.
      И он знал, прекрасно знал, что после боев на арене ему будет в разы хуже. Что сломанные руки это минимум, который ожидает после всего, что с ним произойдет. Что он, возможно, не сможет даже уйти сам, и кому-то из наставников придется его уносить.

      Крис учил терпеть боль.
      О, житель пустынного сектора и один из лучших наставников их мира умел это делать мастерски. В тот момент, когда он впервые выломал Стайлзу руку, заворачивая ее так, как она, казалось бы, вообще не может быть, на лице Криса не дрогнул ни один мускул. Он даже не напрягся, даже не поморщился, слыша крик Стайлза, совершенно не ожидавшего, что его тренировка превратится в семинар по терпению.
      Мария, которая прибежала, услышав громкий вопль, замерла, стушевавшись под тяжелым взглядом Криса. Она хотела помочь Стайлзу, на мгновение даже показалось, что в карих глазах мелькнуло что-то, похожее на сочувствие, но оно моментально пропало, стоило только Дереку войти в зал следом за женой. Он привел с собой очередного наставника, взгляд красных глаз которого обещал Стайлзу все муки ада еще похлеще тех, которые доставлял ему Крис.
      Том был жителем сектора льда, ледяным великаном с кожей, испещренной витиеватыми линиями шрамов. Позже Стайлз узнал о том, что такой узор получают лишь лучшие из лучших, и вырезают полоски на живую, не прибегая к обезболиванию. Это в очередной раз доказывает то, что претендент на звание тренера умеет вытерпеть многое. Шрамы ничем не лечат, не смазывают и не помогают затянуться. Можно лишь принимать душ и протирать свежие раны дезинфицирующим составом, но не более того.
      Том был весь исполосован. Шрамы на его теле были тройными, каждая линия имела по два близнеца, в точности повторяющих сложные узоры. Стайлз, в очередной раз пытаясь не орать от сломанной кости, смотрел во все глаза за молча наблюдающим за ним и Крисом ледяным великаном и гадал, что же пришлось пережить Тому, который как-то слишком пристально провожал его и наставника из сектора пустыни взглядом красных глаз.
      Крис все равно был выше Тома, который, как рассказал Стайлзу как-то Джексон, пока лечил его повреждения, отличался от основной массы жителей ледяного сектора. Стайлз и сам помнил, что те великаны, которых они со Скоттом встречали на трассе, были раза в два выше Тома. Видимо поэтому этот наставник совсем помешался на том, чтобы стать лучшим. Столько шрамов, сколько было у Тома, Стайлз не видел ни у кого.
      Даже у себя.
      В то далекое время, когда на его теле не было живого места от выпуклых и уродливых темно-розовых полосок.
      Сейчас же его кожу разукрасили синяки и кровоподтеки. Не было ни одного места, которое не оказалось бы отмеченным синим пятном от удара или от падения. Ноги были стерты от постоянных пробежек, ладони превратились в одну большую мозоль от грифа штанги, а костяшки, казалось, вообще потеряли чувствительность.
      Хотя, так и должно было быть. Крис заставлял его бить стену до тех пор, пока руки не прошивало судорогой. Пока покалывания от нервных окончаний не перерастали в адскую боль, а руки не превращались в одно большое кровавое месиво, на котором даже было не разобрать, насколько сильны повреждения.
      Но Крис своего добился. Спустя долгие дни ужасной боли, Стайлз вдруг осознал, что может сколько угодно бить по стене. Он видит кровь на лопнувшей в очередной раз коже, он понимает, что ему, наверное, должно быть больно руки, но абсолютно ничего не чувствует. Тогда он впервые поднял глаза и прямо посмотрел на Криса. Тот лишь дернул уголком губ и кивнул головой в сторону беговой дорожки, давая понять, что Стайлз прошел очередной этап тренировки, отмеченной в голове наставника в каком-то ему одному известном порядке. Но Стайлза все равно ожидала пробежка в десять километров, а затем тренировка на этаже имитации, где его ожидала Мария.
      Они почти перестали разговаривать, потому что у Стайлза на это совсем не оставалось сил. Увидев Тома, он, конечно же, хотел поговорить с единственной, кто вообще хотя бы как-то его понимал, но наставники высасывали все силы. Даже ложку за ужином было тяжело держать.