Его (не)воображение

Ночь тринадцатая

Он растерян. Вина, чувство неправильности и досада съедают его, отдирая весомые куски, как стая волков раздирает несчастного олененка. Он не хотел возвращаться. Здесь не беспокоились о семейном благополучии, каждый думал о себе. Любой слуга, спроси его, не хочет ли тот получить что-нибудь в подарок, как тот закричит о единице и бесчисленных нулях на зелёной банкноте, или настучит на другого ради премии и повышения в должности. Чонгук скучает по Чимину. По своей маленькой яркой звездочке, что освещает ему путь. Но сказанные им слова давят на вампира с каждым напоминанием все сильнее и сильнее. Чимин, наверное, никогда его не простит.

«Я вспылил, разозлился и обидел его. Думал только о себе, хотя должен был учитывать и его мнение. Чимин очень переживал по этому поводу, потому что боялся, что я испытываю чувства не к нему, а к прошлому».

Он запутался, не понимая, что чувствует. Он ждал перерождения с трепетом и признал, что был несколько разочарован реинкарнацией. Но через какое-то время он понял, что гоняется за прошлым, в надежде увидеть в Чимине хоть каплю того, кого страстно любил. Он тяжело пережил его смерть...

- Чонгук, - Пак закусил губу, обращаясь к уронившему на его колени голову альфе, мягко проводя по его волосам. - Когда я умру, что ты будешь делать?

- Этого не случится, малыш. Как только я обращу тебя, ты перестанешь думать о старении, - уверенно ответил Чонгук, но Чимин хмуро взглянул на него, нахмурив брови.

- Чонгук, я серьёзно, - возмутился омега.

- Хорошо, тогда... Я буду ждать твоего перерождения.

- А не разлюбишь?

- Не разлюблю, - Чонгук приподнялся на локтях, выдыхая в самые губы омеги. - Я буду всегда тебя любить, независимо от ситуации.

- И... Даже если я буду другим?

- Боже, Чимин, что за вопросы? Я уже сказал. Кем бы ты ни был, ты это ты, и я никогда не оставлю тебя, - Чонгук потянулся за поцелуем, притягивая омегу к себе.

Тогда Чонгук не знал, что через несколько дней жизнь Чимина оборвется, на его руках. Тот впервые показал ему свои слезы, слабым голосом нашептывая утешения, как «все в порядке», «мне уже лучше и почти не больно», «Чонгукки, не плачь». Чонгук остервенело целовал его холодные губы, когда слезы жгли щеки, просил не уходить, держаться, зажимал дрожащей рукой сочащуюся алой кровью рану. Чимин белел на глазах и улыбался через силу, прижимался к его груди и просил остаться с ним до его последнего вздоха.