Где-то ближе к полудню Ибо подъехал к больнице, сразу направившись ко второму корпусу.
— Ван Ибо? — вскинула голову пожилая женщина на стойке администрации.
— Что? Вы запомнили меня? — на самом деле, в какой-то мере для Ибо это было вовсе не выгодно. Когда угодно у него могут начаться проблемы с полицией, и нежелательно, чтобы его запоминали здесь все подряд.
— Конечно, запомнила. Такого невоспитанного хочешь не хочешь, да запомнишь.
Ибо фыркнул и махнул рукой.
— Всё ясно. Чао.
— Эй, стой! — повысила она голос, и ему всё же пришлось остановиться, дабы не навлекать на себя лишний гнев персонала. Побыстрее бы навеки вечные смыться отсюда.
— Ну, что ещё?
— Куда это ты собрался?
Ибо это всё уже порядком надоело. Его день не задался ещё с самого утра, так видимо, его собираются портить до самого вечера.
— Кхм, я… К Сяо Чжаню…
— А тебя там ожидают? — старушка с подозрением сощурила глаза.
Парень тяжело вздохнул.
— Да. Конечно, ждут. Спросите у мадам Чунь. — и лениво потопал к лестнице.
«Конечно же не ждут. Никто меня тут не ждёт…
Хотя, нет… Меня ждёт фактически весь персонал, обслуживающий Чжаня. Кроме него самого. Наверняка сейчас его самое сильное и заветное желание — заживо стереть меня в порошок и сжечь прах в огне.»
Когда юноша поднялся на третий этаж, облитый солнцем коридор пустовал. Ни врачей, ни пациентов. Но тот не придал этому совершенно никакого значения, а подошёл к палате под номером 38 и застыл у двери.
«Может, его перевели в другое место?..»
Он задумчиво смотрел на белую деревянную дверь. Сначала неуверенно поднял кулак, чтобы постучаться, но опустил, опасаясь чего-то непредсказуемого.
Мадам Чунь сказала ему вчера, что Чжаня освободят от ИВЛ и подключат назальные канюли. Что тот сможет есть, пить и разговаривать. И этого разговора Ибо не хотел сильнее всего. Он боялся его, как ничего и никогда раньше. Даже тогда, на крыше, видя это мокрое от слёз и перекошенное страхом лицо Чжаня, он не так боялся последствий, как сейчас именно этого разговора.
Решив положиться на судьбу, Ибо кашлянул и робко постучал три раза. Когда это сам Ван Ибо вдруг стал таким робким и пугливым?..
На стук никто не ответил, и тогда он постучал ещё. Всё равно никто не ответил.
Он закусил губу и дёрнул за ручку. И почему-то удивился, когда дверь поддалась и свободно открылась.
Ибо тяжело вдохнул воздуха и вошёл внутрь, а настрой его был такой мрачный и обречённый, будто его отправили под расстрел.
