Мальчик, который разбился о волны [Редактура]

Интерлюдия. Весёлость, пребывающая в печали

— Ой, это забавная история. Меня продал собственный муж.

Желторотое солнце заглядывало в окно, с интересом рассматривая собравшихся в доме. Сидели они, сбитые в небольшие стайки, столь близко друг к другу, что, казалось, сливались в единую массу. Не увидеть отличий, не распознать, кто есть кто. Лица токмо, да и те тоже потеряли очертания. Лишь двое выделялись. Одинокая, находящаяся ото всех поодаль дева с высокой причёской да стоящий подле господин с большим болезненно-красным носом.

Солнце бросило лучи, чтобы осветить остальных, но от него спрятались, как от страшного чудища. Солнцу то польстило, и оно, усмехнувшись пуще прежнего, скрылось за быстро плывущими клубничными облаками, окрасив небосклон в оранжевый. Взяло их в плен, наблюдало нынче оттуда, делая вид, что и нет его здесь.

Звонкий голос весело продолжил:

— Захаживал он в наш дом, когда мне и десяти не было. Страшный, косой, но такой потешный! Знаете, как бывает? Волосы сбривают и оставляют немного на макушке, а у него они все в середине сбриты, а вокруг растут! Как лес вокруг пустыни! И не обычные, а кучерявые, словно у чёрного барашка. Я над ними всегда смеялась, а матушка меня ругала и заставляла извиняться. А я убегала с хохотом. Он на меня потом глядел так странно и предлагал сладеньких тайяки[1]. Не говорил ничего, а просто в руку совал. Или в тарелку подкладывал. Я уже говорила, что он приходил? Приходил он в основном на обед.

У нас семья небогатая была, а он что-то вкусное приносил и всех угощал. Мы поэтому его и приглашали, особенно отец радовался. Нас же много, всех сладостями не накормишь. Так уж вышло, что на матушку после меня словно проклятье наложили. Я — самая старшая, родилась одна, а остальные братья и сестры появлялись на свет с собеседниками. На самом деле, это несправедливо: им было с кем поговорить в чреве, а мне нет! Ужасно обидно!