Мальчик, который разбился о волны [Редактура]

十三(13). В глазах мальчишки

В какой-то момент, неизвестно точно в какой, он понял, что взрослые мнят о себе слишком многое. Плавают они в этой важности своей, точно в глубокой чаше с водой, и захлёбываются в ней, тягучей, тёмной и болотистой, и тянут, тянут, тянут к себе всё живое, дабы оно вместе с ними задыхалось.

Требующие, чтобы почитали их, но не почитающие никого, кроме себя; считающие, что знают о жизни всё, но не сведущие о ней ничего; учащие, как правильно, но не осознающие, что есть правило, а что их личное и никому, на деле, и не нужное. Они раздражали его, как может раздражать плесень на половицах. Они утверждали, что он неразумный дурак, и, пожалуй, он готов был с ними согласиться, ведь, как следует неразумным дуракам, старался высказывать им уважение. Не всем. Тем, для кого он не был сыном безумца, таким же сумашедшим. Их было мало, но и они смотрели, как кто-то кидал в него очередной камень иль очередное ругательство, а потом отворачивались, ловя его взор, полный злобы и обиды.

***-сан говорила, что в мире есть не желающие причинять боль, но не имеющие возможности помочь. Они точно затаившиеся в тени зайцы, что наблюдают, как волк разрывает свою добычу, и ждут возможность сбежать, чтобы не стать его жертвой.

- Это лучшее, что они могут тебе дать, будь хоть немного благодарен, - говорила ***-сан.

Она тоже была зайцем. И знала об этом сама. Ещё она знала, что зайцы всегда оказываются в чьём-то желудке, как бы долго и старательно не скрывались в норах и под сенью снегов. Когда любимая добыча утратит вкус, волк нагонит, и быстрые ноги не спасут.

Мальчик огрызался не менее раздражённо на её слова. Стирал кровь со лба, зализывал раны, как побитый зверёк, взятый кем-то из жалости и этим же кем-то забытый, а после выходил из комнаты лишь через несколько дней, дабы напиться свежей воды и прихватить что-нибудь со стола. Попадаться на глаза в тот период было нельзя. Колкие фразы били сильнее кулаков любого задиры, но быть разочарованием стало делом привычки.