Чёрная пыль

Часть 7

   Август 2008-го был жаркий. Жара началась ещё с июля, когда отношения между Грузией и Южной Осетией стремительно приблизились к точке кипения. С российской стороны весь Северо-Кавказский военный округ следил за новостями с замиранием сердца. Серёжа и Антон тоже следили — они теперь были офицерами пятьдесят восьмой общевойсковой и служили во Владикавказе. Зелёные совсем, двадцатидвухлетние.  И потому было страшно. Но — а когда бы не было? — хоть тебе двадцать два, хоть пятьдесят: война есть война.  Телефоны разрывались ежесекундно; очкарики по сто раз на дню рисовали карты со стратегическими разметками и рассчитывали отражение потенциальных химатак. Пехоту на износ гоняли на боевых подготовках.  Перед сном все молились кто кому. Каждую ночь — потому что ничего больше не оставалось.  В Серёжином взгляде, прежде — лучезарном чуть ли не всегда, теперь хронически плескалось беспокойство. По вечерам, если было время, они с Антоном часто оставались в кубрике, где спали, — и разговаривали много или просто молчали, как те смешные кот и пёс из мультика «Котёнок по имени Гав». Боялись вместе.  И в один из вечеров в первых числах августа, то ли в среду, то ли во вторник, когда стало совсем тяжело и предчувствие неминуемого охватило уже безвозвратно, — тоже — боялись вместе.   — Тох? — тихо позвал Серёжа.  —Ау?  — А что, если война будет?  Антон посмотрел на друга. Они сидели на кровати плечом к плечу, прислонившись к стене.  — Пойдём воевать.  Серёжа помолчал, а потом опять спросил по-прежнему тихо:  — Тебе не страшно?  — Страшно, Серёж, — ответил Антон. — Очень.  — Мы же не умрём?  — Нет. Конечно нет.  Снова помолчали.  — Тох?   — Да?   — Только не отходи от меня, хорошо?  — А ты — от меня.  — Если с тобой что-то случится, я умру. По-настоящему умру, понимаешь?  — Всё будет хорошо, Серёж, — ответил Антон и подбадривающе похлопал друга по ноге.  Серёжа тоже протянул руку и коснулся коленки Антона — погладил по острой косточке, успокаивая. И, наверное, должен был, по негласным правилам дружеских жестов, сразу же убрать её, но нет. Лишь сжал пальцы чуть сильнее. Недвусмысленно.  А потом Антон ощутил, как в его коротко бритый висок уткнулся тёплый нос. Втянул воздух глубоко.   Они оба замерли.  — Серёж... — тихо выдавил Антон, не смея вдохнуть. — Серёж, ты чего?  — Ничего.  Антон понял всё в ту же секунду. И, осторожно сняв с колена Серёжину руку, отодвинулся — закрылся, замкнулся. Нет.  — Так.  — Антош, не надо, — спокойно остановил его Серёжа; видимо, он ждал этой реакции. — Просто хотел, чтобы ты знал. На всякий случай. Прости.  — Ладно, — пробормотал Антон, глупо глядя перед собой. — Ладно. Я... ничего не скажу Даше.  — Это не важно.  Серёжа поднялся и тихо вышел из кубрика, оставив Антона пялиться в пустоту.  Ладно.    ***
   — Поймал, — выдохнул Арсений, крепко обхватывая Антона обеими руками и оттаскивая от края. — Вот так, всё, всё...  Антона трясло; он вцепился в Графа, как кот, которого только что сняли с дерева. Ноги заплетались, но Арсений держал так сильно, что, казалось, вряд ли теперь когда-нибудь мог выпустить его из рук. Медлить было нельзя; спотыкаясь и уворачиваясь от огненного града, который продолжал сыпаться с потолка, они вместе побежали к лестнице. Вокруг всё плавилось и пылало, и было нестерпимо жарко, и от дыма щипало глаза до боли; но Арсений, намертво схватив Антона за руку, не обращал ни на что внимание и тянул его за собой вперёд.  А потом полыхнуло. Полыхнуло прямо перед ними.  Антон успел увидеть лишь невыносимо яркий свет огня, и в следующую секунду Граф повалил его с ног, накрыв своим телом. Их захлестнула огненная волна; запахло жжёной тканью — куртку Арсения опалило. Малой на автомате обвил ладонями его затылок, чтобы волосы не задело, а дальше — не помнил ничего.  Как из здания выбрались — тоже не помнил. Вернее, не выбрались, а вывалились — буквально, чуть ли не кубарем — и, не оглядываясь, со всех ног рванули прочь от «Маяка» по хлюпающей грязи. За те недолгие минуты, которые сталкеры провели на заводе, улица, словно в злую насмешку, изменилась до неузнаваемости: небо заволокло иссиня-чёрными тучами; захлестал ледяной, едкий ливень.  Зона проснулась. И теперь игралась с ними, как сытая волчица — с загнанными полёвками.  Рюкзаки лежали метрах в пятидесяти от «Маяка». Антон первым добежал до них и, стянув респиратор трясущимися руками, сильно закашлялся. Арсений догнал его спустя мгновение и тоже согнулся пополам в приступе кашля.  — Как ты? — спросил он, по-прежнему хрипло и тяжело дыша, и обеспокоенно положил ладонь Антону на плечо.  Вместо ответа Антон мотнул головой. А потом вдруг резким движением выпрямился — и набросился на Графа, схватив его за воротник уже взмокшей куртки.  — Я бы тебе, блядь, врезал! — рявкнул он, но тут же с каким-то злым отчаянием разжал кулаки, выпуская куртку Арсения из рук и отступая на шаг. — Какого хуя, Арс?! Мы чуть не умерли! Ты сказал, что всё будет нормально!  — Шаст... — Он машинально протянул ладонь, чтобы взять Антона за рукав, но тот рывком отшатнулся, подняв столп водяных брызг с одежды.  Этот жест как будто разозлил Графа, и он выпалил уже более раздражённо:   — Я же говорил тебе остаться снаружи!   — Речь, блядь, не только обо мне!  — Господи. Антон, послушай...  — Да нет, блядь, это ты послушай! — зло выкрикнул Антон и повторил чётко, делая ударение на каждое слово: — Мы. Чуть. Не умерли. Понимаешь?   — Может, потому что это Зона, а не санаторий? — огрызнулся Граф, тоже окончательно теряя терпение. — Мы и так в любой момент можем умереть! Ты, блядь, сам себе такую жизнь устроил, и что это сейчас происходит, Антон?!  Антон уже не слушал; тормоза сорвало.  — Да я не ебу, что происходит! — заорал он, жмурясь от воды, струящейся по лицу. — Ты мог сгореть! Я, сука, мог сгореть! Да блядь... Зачем я вообще с тобой пошёл с самого начала?! Я даже не знаю, кто ты такой, вообще, блядь, ничего не знаю! Ты не рассказываешь, вечно, блядь, базаришь не о том, как же я ненавижу это, о тебе столько всякой хуйни говорят, а я, — он едва не захлёбывался; слова обрушивались, как лавина, сметая всё на своём пути, — а я тебе верю каждый раз, сам не понимаю зачем, ты мне выбора не оставляешь, и, блядь, мне даже идти с тобой рядом хуёво, и я не...  Антон не заметил, как Арсений внезапно очутился очень близко — и обхватил ладонями его лицо, обрывая несвязный поток возмущений и заставляя поднять взгляд.  — На меня смотри.  Что-то в грудной клетке до боли ухнуло и потянуло вниз. Синие глаза были совсем рядом, глубокие, яркие, с тонкими светлыми прожилками, оплетающими радужку вокруг зрачка. Разглядывали обезоруживающе, неотрывно, прямо, так — господи, разве это возможно всего за несколько несчастных дней? — привычно.   — Успокоился?  Антон замер, не дыша, отвечая по-детски удивлённым взглядом, словно перед ним только что открылась какая-то истина, перевернувшая весь его мир.  — Я бы не сгорел, ясно? — уверенно сказал Арсений. — И тебе бы не позволил, обещал же, помнишь?  Его руки были тёплыми, почти обжигающими на контрасте с холодной водой — и почему-то очень невесомыми. Антон, кажется, до сих пор не мог вдохнуть, а Арсений — всё так же заглядывал ему в глаза, молчал. А потом огладил большим пальцем крохотную родинку над уголком губ. А потом — подбородок, задевая короткие колючие волоски. А потом — щёку, совсем легко, ловя мокрые дождевые дорожки.  Вечность прошла или чуть больше — они так и смотрели друг на друга, не отрываясь и не произнося ни слова. Волосы успели промокнуть насквозь, и стоило бы надеть капюшоны, но им обоим было плевать. По лицам стекала вода; Антон смотрел, как крупные капли собирались на ресницах Арсения, делая их тяжёлыми и совсем чёрными. Хотелось смахнуть эти капли, но тело отказывалось слушаться; он бы никогда, никогда не позволил себе так сделать.  А потом всё вдруг исчезло. Руки напоследок мазнули по мокрым щекам — и опустились. Мягко, без слов обойдя Антона, Арсений подхватил с земли свой рюкзак и побрёл вперёд.  Антон слушал его шаги, по-прежнему не шелохнувшись, и рассеянно глядел на горящий «Маяк».  Сердце стучало так, что заложило в ушах.   *  Шли молча до самого дома Армяна. Арсений — первым, Антон — шагов на десять позади. Ливень закончился, но время от времени едва-едва моросил мелкий, унылый дождь. Чаща показалась, когда уже начало смеркаться; Граф наконец остановился и сказал единственную за вечер фразу:  — Я напишу ему, он нас встретит. Сами не пройдём, здесь везде его ловушки.  Они сели немного поодаль друг от друга — и стали ждать. Чтобы как-то скоротать время, Антон взялся чистить оружие и обновлять обоймы. Граф просто молча сидел на поваленном дереве и с очень сосредоточенным видом глядел куда-то вдаль. Антон старался на него не смотреть, но взгляд сам то и дело падал — может, по инерции; может, потому что Антон уже давно перестал как-то отслеживать эти свои — внезапно бесконтрольно и некстати появившиеся — новые привычки.  Ждали недолго; в конце концов из чащи показалась невысокая фигура в широченных штанах и со странным хвостом на голове. Граф поднялся на ноги и двинул навстречу.  — Армя-ян! — сказал он, разведя руки в стороны, чтобы обнять. — Ну, здравствуй!  — Это ещё кто? — вместо приветствия мрачно спросил сталкер и даже в объятьях Графа продолжил коситься на Антона.  — Шаст, познакомься, это Серёга Армян, мой давний товарищ. Армян, это...  — Малой, — перебил его Антон и, протянув руку, добавил: — Можно Антон.  Задрав голову, Армян прищурился и окинул того оценивающим, недружелюбным взглядом. И хотя разница в росте примерно в полтора раза перевешивала в пользу Малого, у Антона мгновенно сложилось стойкое ощущение, словно всё было наоборот — уж слишком грозно этот смуглый коренастый тип смотрел из-под густых, нахмуренных бровей.   — И с хрена ли ты его привёл? — обратился сталкер к Арсению, оставив Антона глупо стоять с протянутой ладонью.  — Серёг, может, мы это дома обсудим? Вот я тебе твой насос отдам и заодно всё-всё-всё расскажу. Очень надо в уборную, — громким полушёпотом добавил он.  «В уборную», блядь.   — Очевидно, монокль поправить и припудрить свой графский носик, — пробурчал Антон сам себе, но Арсений его услышал и снисходительно улыбнулся одним уголком губ.  — Ладно, — сказал Армян, немного смягчившись после упоминания о насосе. — Под ноги смотрите, тут везде растяжки. 
Дом Армяна был навороченный. По меркам Зоны, разумеется: так-то сарай сараем. Хорош этот сарай был тем, что Армян здорово постарался над укреплением и защитой — ловушек и в самом деле имелось как псевдособак нерезаных; на окнах — такие решётки, что хоть обделайся от стараний, а снять не получится. Дверь тоже стояла что надо — стальная и толстенная, как в военных бункерах. Обрамлял всё это великолепие высоковольтный забор. Словом, не хата, а грёбаная крепость — только рва с крокодилами по периметру не хватало. Сразу видна была рука хозяйственного и дальновидного человека — будто Армян здесь на ПМЖ собирался остаться до старости. Впрочем, как знать — может, это было не так уж и далеко от истины.  Комнат имелось две, одна — Серёгина; вторую, тесную комнатушку со старым раскладным диваном, Армян предоставил гостям.  — Одеяло ещё одно найду, а так — сами решайте, кто из вас на полу ляжет, — сказал он и вышел, видимо, за вещами.  Оставшись наедине, сталкеры разошлись по разным углам и начали стягивать с себя мокрую одежду, чтобы повесить сушиться. Благо, мокрой она была только снаружи, потому что в целом отталкивала воду, как клеёнка: всю местную экипировку производили со специальной пропиткой, защищавшей от кислотных дождей.   Антон мельком поглядывал на Арсения, пока тот, стоя к нему спиной и сверкая голыми лопатками, пытался вылезти из штанин. Не то чтобы зрелище было захватывающее — спина и спина, но Антон почему-то пялился.  Словно почувствовав на себе взгляд, Арсений внезапно обернулся — и застал Антона врасплох. Тот замер с футболкой в руках. Повисла неловкая пауза.  В ту же секунду дверь снова распахнулась, и на пороге появился Армян с одеялом и поверх него — стопкой сухих шмоток. Вручив вещи сталкерам, из комнаты на этот раз не вышел — просто принялся расхаживать туда-сюда с такой рожей, что и на паршивой псевдособаке не подъедешь.  — Мы до завтра, — сказал Граф, протискивая голову через горловину старой, выцветшей футболки.  — Да уж ясен хуясен, что не навсегда, — ответил Армян. — В ночь Выброс будет, кстати.  — Это многое объясняет, — туманно заметил Арсений, не глядя на Антона.  Антон закатил глаза: Арсений прямо намекал на их сегодняшнюю перепалку. Можно подумать, Малой в одну харю её спровоцировал. А сейчас такая манера общения — через третье лицо — подбешивала ещё больше, и дело уже было не в Выбросе. Просто накопившаяся недосказанность в самый неподходящий момент, как вскипевшее молоко, сама собой начала переливаться через край.  Сталкеры наконец переоделись и умылись, а после — Армян с Графом сразу бросились разбираться с насосом. Неловко потоптавшись рядом в чужих, едва прикрывающих щиколотку штанах, Антон выскользнул в коридор и, стащив с вешалки первую попавшуюся накидку, вышел на улицу.  Снаружи совсем стемнело, но возле дома было тихо. Далеко он уходить не стал — побродил между деревьев, сел на какой-то подвернувшийся под ноги камень и закурил.  В голове был хаос. Антон до сих пор не то злился, не то странно, иррационально нервничал — но не из-за пожара, в котором они едва не сгорели по тупости, а из-за чего-то... другого? Всё это было так непонятно, что просто хотелось послать к чёрту и ничего не выяснять. Взрослые ведь часто так делают; а он — взрослый, хоть и Малой.  Табак приятно и успокаивающе горчил. На всякий случай пряча за ладонью огонёк — в темноте тлеющую сигарету было видно за версту — Антон поёрзал на камне и прикрыл глаза, чтобы отогнать мысли — и нужные, и ненужные, просто все разом. Заглушить хоть на секунду бесконечно бьющееся в висках осенне-весеннее имя.  Наладонник тихонько пиликнул, оповещая о новом сообщении. Заранее предугадывая адресанта, Антон опустил взгляд на экран.  Граф: «Не нагулялся?»  Антон с усталым раздражением фыркнул и сперва хотел было не отвечать — что это ещё за глупости псевдособачьи? — как будто им обоим заняться больше нечем. Он угрюмо сделал пару затяжек, преодолевая внутреннюю борьбу, но в конце концов пальцы сами собой принялись набирать текст.  Малой: «Не накурился.»  Тупорылые переписки — он никогда не понимал, в чём их прикол. Сейчас ситуация вообще выглядела смехотворно: они с Арсением были в двадцати метрах друг от друга, но тем не менее зачем-то устроили этот бред.  Пиликнуло снова.  Граф: «Домой собираешься? Темно уже ))»  И ещё раз — спустя секунд десять.  Граф: «Армян воду погрел. А мы могли бы поговорить. Люди так делают обычно»  Антон опустил руку с ПДА на колено  и затянулся чуть ли не до спазма в горле. «Обычно» — это, блядь, было не про них. И Антон, который на нехватку собственной прямолинейности особо никогда по жизни не жаловался, сейчас с неприятным волнением осознавал, что к разговорам не был готов. Потому что боялся, наверное, того, к чему они могли привести.  Он вновь глянул на мигающий курсор в строке ввода и почувствовал, как вспотели ладони. Сердце застучало чуть быстрее, чем стоило бы.  Малой: «С тобой всё по-другому.»  Малой: «Ебануто всё с тобой, Арс»