Чёрная пыль

Часть 17

  Они решили взять бандитский УАЗ. Подставив Арсению плечо для опоры, Антон крепко обхватил его за талию, и они медленно направились к машине, даже не глядя на разбросанные всюду трупы, словно вокруг ничего не было.  — Водить умеешь? — спросил Арсений.  — Батёк в детстве немного учил, — небрежно отмахнулся Антон, но, перехватив красноречивый взгляд Арсения, тут же фыркнул: — Да умею, умею, спокуха.  Разъезжать по Зоне на автомобиле было чистой воды идиотизмом: так недолго угодить в аномалию, да и тарахтение движка могло привлечь лишние уши. На чернобыльских просторах понтовались своими УАЗами только бандиты — и, может, военные, но те рассекали исключительно вдоль кордона, а вглубь на наземном транспорте не совались. Среди сталкеров тачки изредка водились разве что у группировок, но Антон никогда не видел, чтобы кто-то эксплуатировал их по назначению — словно их просто хранили на чёрный день или использовали в качестве подставки для барахла. Так или иначе, Антон, как и любой здравомыслящий сталкер, никогда в жизни не решился бы ездить по Зоне, но сейчас, даже с полураненым Арсением на руках, он интуитивно чувствовал, что — можно, хоть и стрёмно было ровно настолько же.  Ключ предсказуемо оказался в замке зажигания. Антон завёл двигатель; затем, сдав немного назад, развернулся и газанул в ту сторону, откуда пригнали бандюки, — к выезду из лесополосы. Ехать пришлось недолго: вскоре деревья начали редеть, и машина вырулила к широкой степи с извилистой дорогой, уходящей вдаль.  — Я помню это место, — сказал Антон. — Нам туда.  Он затормозил, достал с заднего сидения «Рысь» и, высунувшись из-за лобовухи, посмотрел в прицел, чтобы отыскать аномалии и другие подозрительные места.  — Вроде чисто.  — Представляешь, если б они нечаянно Ручей нашли, — вдруг задумчиво произнёс Арсений, и Антон догадался, что тот имел в виду бандитов.  Он шумно плюхнулся обратно на сидение и убрал винтовку.  — Не нашли бы. Зона ж не дура.  — Не дура, — кивнул Арсений, а потом неожиданно усмехнулся себе под нос. — Всегда забавляло, что мы о ней так говорим, будто она живая.  — Она и есть живая. К сожалению. Так что давай, — Антон покосился на Арсения и, торопливо переключив передачу, нажал на газ, — не злить её, что ли.  «Напоследок», — хотел добавить он, но решил промолчать в какой-то иррациональной суеверной боязни сглазить, будто с этого самого момента надо было взвешивать не только поступки, но и слова — от греха подальше.  Ведь осталось совсем немного, и эта мысль была пугающей — не потому, что им рано или поздно предстояло выбраться за кордон и заново строить жизнь, а потому, что было страшно, очень страшно вдруг потерять всё именно сейчас, когда они прошли и пережили так много, что самим не верилось. Словно был во всём этом подвох — зайти так далеко и до сих пор не расплатиться по счетам; и, хотя Зона свой ход не пропускала никогда — раз за разом била под дых и брала своё, — этого казалось мало; она била, но почему-то не добивала, и в этой неоправданной милости всегда сквозила липкая фальшь — ведь единственной её по-настоящему желанной валютой была жизнь.   Они с Арсением всё ещё были живы. Поэтому Антон боялся вдвойне. Поэтому сейчас, вцепившись в руль, как в последнюю несчастную дощечку при потопе, он просто жал на газ — и говорил, чтобы не молчать, рассказывал Арсению про «Эпицентр», «Оберег» и Серёжину связь с Ручьём — тихо и спокойно, по порядку, всё, что вычитал в дневнике и увидел во сне, пытаясь не упустить ни детали, хотя это было тяжело — и произносить Серёжино имя тоже было тяжело.  Арсений слушал молча и ничего не спрашивал, даже не смотрел на Антона — и Антон на него не смотрел; оба лишь прожигали взглядом дорогу, никак до конца ещё не осознавая, к чему она вела.  А потом на горизонте показалось ярко-зелёное пятно сочной молодой травы, а посреди него — голубоватое марево, бьющее откуда-то из-под земли ровным, прохладным светом, — и вот тогда осознание пришло разом, окатило с головы до ног.  Антон смотрел на приближающийся свет и даже не моргал; сердце стучало громко и очень часто, и пальцы, окоченевшие от волнения, саднило — так сильно он сжимал руль; и в голове единственной, пугающей и истеричной мыслью билось — «Всё».  Они притормозили метров за сто, там, где начиналась трава, и дальше двинулись пешком. Арсений на этот раз шёл сам, без помощи, но совсем рядом, касаясь плечом шастунской руки.  Антон всё смотрел вперёд, не моргая, и глаза слезились от свежего воздуха, а сердце по-прежнему колотилось как бешеное; и он не сразу заметил, как под ногами вместо мягких травяных стеблей захрустела чёрная блестящая галька.  Они сбросили рюкзаки, подошли к самой кромке воды и долго стояли, не произнося ни слова.  — Так странно, да? — вдруг сказал Арсений. — Оказаться здесь наконец. После всего.  Антон по-прежнему молчал, в каком-то оцепенении глядя на мирно бегущий поток чистой, совсем прозрачной воды.  Вода бежала, а они стояли на месте. Наконец-то остановились — и больше некуда было спешить.  — Ты знаешь, я... — снова заговорил Арсений, — не собирался идти сюда сейчас.  Антон поднял на него глаза и замер, затаив дыхание: Арсений выглядел так, словно хотел сказать что-то очень важное; он волновался, но вместе с тем излучал какое-то странное, ясное спокойствие, будто давно готовился к этой минуте, подбирал слова — и ждал.   Таким Антон его ещё не видел никогда.  — Честно говоря, я вообще в какой-то момент передумал. Отложил это на неопределённый срок, когда понял, что застрял здесь. Здесь — не в Зоне. А здесь. Когда осознал, что вся жизнь впереди, и теперь это не пятьдесят лет. Не сто. Без срока. Вечность, Шаст. Наедине с кошмарами. Целая, — прошептал он, — вечность. Огромная, представляешь, бес-ко-неч-на-я. И всё это, Ручей этот чёртов, на который я когда-то надеялся зачем-то, — всё это смешно вдруг стало. Разве мог он что-то исправить? Он бы не спас меня от них, Шаст. Ша-аст...  Арсений протянул руку, мягко коснулся щеки Антона, и тот вдруг с замиранием сердца заметил, что в глазах его стояли слёзы.  — Тридцатого апреля я оказался на «Агропроме». Там был контролёр. Он посмотрел на меня и ничего не смог сделать. Он хотел убить меня, копался в моей голове, но это было бесполезно, я чувствовал каждый его шаг, и когда он понял это, то попытался выбраться, но не получилось, моя голова оказалась для него ловушкой. И тогда... кое-что произошло. Всё вдруг засветилось очень ярко, голубым светом, вот таким, — он едва заметно кивнул в сторону Ручья. — И я увидел... Я увидел химеру. Ту... химеру.  Антон глядел на него с открытым ртом.  — И тебя.  Рука Арсения на его щеке была прохладной и отчего-то дрожала; он гладил пальцем крошечную родинку над уголком губ — прямо как тогда, после пожара; в их первую ночь.  — Её — чётко. Тебя — не очень. Только, — Арсений тихо усмехнулся, — уши твои запомнил. И эту родинку почему-то. А ещё... запомнил, как мы целовались. Здесь. Возле Ручья.  Антон медленно сглотнул колючий ком в пересохшем горле и хрипло сказал:  — Но мы не целовались.  — Потому что мы будем целоваться позже. Ты. Поцелуешь меня.  Антон судорожно выдохнул.  А Арсений смотрел- смотрел-смотрел. С такой щемящей нежностью, что внутри всё сжималось до боли. Смотрел своими громадными синими глазами, блестящими и влажными, и яркими до невозможности, сейчас — ярче, чем когда-либо.  — Я ждал тебя с того самого дня. Искал везде. По Зоне круги наворачивал. Так долго... Дольше любой вечности. Я понятия не имел, кто ты, но... Господи, как я тебя ждал, Антон...  Он уронил голову ему на плечо и прошептал:  — Ты не представляешь...  Антон, как в тумане, поймал его в объятия. Мягкий голубоватый свет Ручья поплыл мутными пятнами; в глазах защипало.  Арсений ухватился за него руками, вцепился, стиснул так крепко, как только мог.  — Антон... — шептал он в его плечо одними губами, а пальцы гладили затылок, успокаивали. — Антон, Антон, Антон.  Тот глядел перед собой, сжимая Арсения в своих руках, и не мог ничего произнести, все слова растерялись, разбежались, оставив его одного, беспомощного и с колотящимся сердцем; и он хватал ртом воздух, и гладил Арсения по спине, и смаргивал жгучую влагу, и в груди было тесно, невыносимо, слишком.  — Ты... увидел будущее?  — Да.  — И ты здесь... из-за меня?  — Не «из-за», а «ради», — прошептал Арсений. — Я здесь. Ради тебя.  Антон отстранился немного и, обхватив ладонями его лицо, завороженно посмотрел ему в глаза.  — Ты сумасшедший, Арсений.  Тот долго ничего не говорил, лишь смотрел на Антона точно так же — будто никак не мог насмотреться; будто не было, кроме него, больше никого на свете.  — Думаешь? Прям всё плохо, да?  — Ага, — кивнул Антон, еле сдерживая улыбку, и наклонился ближе. — Просто псих. И удивительный. Но больше псих.  — Не сейчас.  — Что «не сейчас»?  — Целоваться будем не сейчас.  — Дурак, — фыркнул Антон и просто прислонился лбом к его лбу. — И что, ты не разочарован? Мной.  — Ну, — задумчиво протянул Арсений, — честно говоря, пару раз кое-какие сомнения возникали, особенно когда я увидел, как ты с ножа жрёшь...  — Дурак, — повторил Антон, уже смеясь.  — Неправда. Я умный. Поэтому не разрешал себе влюбляться в тебя раньше, чем мы встретимся. Чё ты ржёшь, замолчи. Так и решил, мол, и чё, что сосались, это ещё ничего не значит. Вот встретимся — и решу.  — Чё решил в итоге?  Арсений посмотрел на него тепло-радостно — и шкодливо, как умел только он.  — У меня не было шансов. Уши твои увидел живьём, и всё. Был пацан, и нет пацана.  — А почему раньше не сказал, пацан, блин?  — Потому что знал, что скажу сейчас. Да и вообще, раньше это всё звучало бы как ёбаная хуйня. «Привет, лопоухий мальчик, ты меня пока не знаешь, но я видел, как мы сосёмся возле реки».  — Да, действительно хуйня какая-то, — Антон уже сам улыбался широко, — особенно про «лопоухого мальчика».   Они переглядывались ещё секунду, а потом, уткнувшись друг другу в плечи, заржали вместе.  — Давай купаться?  — Тут воды мне по щиколотку, Арс.  — Да по фигу. Она же не радиоактивная?  — Узнаем позже.  — Что ж... Карпе диэм, или как там. Раздевайся, чё встал, — сказал Арсений и принялся стаскивать с себя одежду.  Антон последовал его примеру и, раздевшись до трусов, шагнул в прохладный поток.   Воды действительно оказалось почти по щиколотку, так что плавать никто не стал: они просто умылись и уселись на берегу, а Антон и вовсе лёг прямо на камни, вытянувшись во весь рост.  Арсений всё ещё копошился возле воды: сидел на корточках и смывал с себя кровь. Антон приоткрыл глаза и, подложив руки под голову, начал рассматривать его крепкую спину с красивыми, вырисовывающимися под кожей гибкими мышцами. Захотелось их потрогать, широко огладить всей ладонью, и, призадумавшись на секунду, Антон решил — почему бы, собственно, и нет. Он тихо приподнялся и, придвинувшись к Арсению, положил руки ему на плечи.  — Ох, ты ж... — выдохнул тот, как только пальцы Антона сжались и тягуче заскользили по мышцам. — Погоди, дай я хоть... — Он шумно втянул воздух сквозь зубы, когда рука начала мягко массировать загривок. — Уф-ф... Хоть кровь смою.  — Давай я.  Антон устроился перед ним и, намочив ладонь, начал аккуратно смывать кровавые разводы с его груди. Арсений сидел послушно, как ребёнок, которого купали в ванне, мокрый и смешной.  — Бля, так вот откуда ты сразу знал, что мне надо к Ручью, — вдруг ахнул Антон от внезапной догадки. — А я-то думал, ты такой умный, что сам допендрил. Вот так наебалово.  — Ничего не наебалово, — фыркнул Арсений. — Ещё скажи теперь, что ты недоволен.  — Буду доволен, когда за кордоном окажемся. Контролёр тебе там случаем не показывал, как мы съебём отсюда?  — Нет. Он вообще мало что показал, я толком не запомнил, говорю ж. Если бы показал, было бы проще, конечно.  — Ну, всё и так вроде не то чтобы сложно.  — Сложно, Антон.  Ладонь на груди замерла; Антон посмотрел на него пристально; задумался на мгновение; нахмурился.  — Это не Ася.  — Что?  — Это не Ася тебя не отпускает, Арс. Это Зона тебя не отпускает. Валить отсюда надо, понял? И галлюны твои закончатся, вообще всё закончится. Ты пойми, — он придвинулся совсем близко и заглянул ему в глаза, — это не она создаёт монстров. Мы сами их создаём. А она только смотрит и радуется, блядь, она же жрёт нас изнутри, понимаешь? Питается нашими кошмарами и плодит свои. Надо валить.  Арсений поднял на него взгляд, и в тот момент у него вдруг сделался такой несчастный вид, что у Антона внутри всё обмерло от нахлынувшей жалости.  — Ты думаешь, она позволит мне? Я столько раз пытался сбежать, Антон, и... Мне, блядь, страшно. Вдруг она не позволит? Не мне — нам. Вдруг из-за меня ты...  — Арс...  — Тебе самому надо уезжать. И, блядь, я не знаю, Антон, я могу всё испортить, вдруг не получится, никогда, блядь, не получалось...  — Я один не поеду, — перебил Антон, не желая слышать эту его идиотскую, совершенно абсурдную идею, которую тот наверняка обмусоливал у себя в голове всё время, пока они шли к треклятому Ручью.  И он говорил правду — не поедет. Арсений, чёрт бы побрал его умную, но такую глупую голову, как будто впервые допустил эту мысль только сейчас, потому что теперь смотрел на Антона своими синими глазами удивлённо до глубины души, разве что рот не открыл.  — Уезжаем либо вместе, либо никак.  — Ты тут не останешься, даже и не думай, — сказал Арсений. — Тем более из-за меня.  — Значит, решили.  Арсений нервно усмехнулся и покачал головой.  — Уверен?  — Нет, блядь, просто вбрасываю многозначительные реплики в пустоту. Тебе ж не башку вроде прострелили, чё тупишь-то, Арс? Конечно, блин, уверен, — вспыхнул Антон полушутливо, но в груди всё вдруг забилось от волнения; наигранно-саркастичный тон лез сам собой, хотя не так сейчас надо было говорить и не то. Хотелось сказать что-то важное и совсем по-другому — что у Антона теперь и думать не получалось о них по отдельности, что он для себя уже всё давно решил и был уверен, что Арсений решил тоже; что других вариантов не существовало — до этой минуты, и теперь — да — теперь Антон разволновался. — Думал, спровадишь меня из Зоны, а сам тут кайфовать останешься?  Арсений смотрел на него почти испуганно — и внезапно будто считал это шастунское волнение; коротко, облегчённо выдохнул; улыбнулся.  Антон выдохнул следом.  — Иди сюда.   Арсений скользнул рукой по его щеке и, притянув к себе, обнял, прижался всем телом, влажной, горячей кожей — к коже. Антон наощупь поцеловал его в висок, потом в скулу, в нос — отчаянно, быстро, везде, куда попадал, — и наконец поймал губы.   Они целовались долго, хватаясь друг за друга, как в последний раз, и плевать, что мокрые и всё ещё грязные, в чьей-то чужой крови, в ядовитых отпечатках Зоны, которые не смыть уже никогда, — плевать.   Антон повалил их обоих на камни и навис сверху.  — Вот так это было?  — Ага. Только, знаешь, — Арсений разулыбался, глядя на него счастливо и чуть лукаво, как всегда, — в моих воспоминаниях твоя рука была у меня, ну...  — Чё ты пиздишь, — перебил Антон, смеясь ему в губы. — Озабоченный.   — Как будто ты против. Кто-то там что-то говорил про «прям всё».  — Выберемся, и будет «прям всё». Кстати, документов, я так понимаю, у тебя нет?  Арсений мотнул головой.  — У меня тоже. Ну, то есть считай, что нет. Я ж это. Невыездной был.  — И как мы тогда... — нахмурился Арсений. — Нас на границе словить могут.  — Пусть ловят. Я тебе даже так скажу, — Антон взглянул на Арсения с самоуверенной ухмылкой, — мы сами к ним пойдём. Как честные граждане дружественного государства. Не парь шкурку. Будут доки.  Он вдруг откатился на бок, развернул левое запястье и начал что-то быстро строчить в своём наладоннике.  — И где мы их наколдуем?  — Да есть у меня тут один волшебник. Отчество? — Антон оторвался от экрана ПДА и с донельзя деловым видом поднял глаза на Арсения, а потом тут же опустил обратно, продолжив печатать.  — Сергеевич. И кто же этот Акопян несчастный?  — Кандидат, кто. Тебя ж можно по базе служивших пробить? — Арсений кивнул, глядя на Антона так, словно тот затевал аферу мирового масштаба. — Ну, вот и фотку намутили.  Арсений заёбанно вздохнул.  — Мы как будто в каком-то тупом голливудском боевике.  — А хотелось бы в немецком порно, да? — усмехнулся Антон.  — Я вообще, конечно, за многожанровость. И... — Арсений вдруг перепуганно вытаращился в пустоту, а затем с отчаяньем шлёпнул себя ладонью по лбу. — Господи, я же там на фотке лысый.  Антон заржал.  — Только ты типа не вздумай использовать это как отмазку от нашего гениального плана.  — Твоего, — поправил Арсений, — пока что очень сомнительного плана. Можно было бы просто дать бабла погранцам на лапу.  — Хуй им на лапу, а не бабла, вот что. Им уже дали на лапу, чтобы мы не давали на лапу. И чёй-то сомнительного сразу, — обиделся Антон. — Хороший план, в боевиках же работает. Так что будут доки. Доехать бы до них только.  Арсений невозмутимо пошарил по земле рукой и, подобрав гладкий чёрный камушек, задумчиво покрутил его на свету.  — Доедем.   *  Через час они, уже чистые и обсохшие, сидели в машине и, склонившись над шастунским ПДА, матерясь и толкаясь лбами, пытались выстроить маршрут до дома Армяна. Карта, конечно, была неинформативной от слова совсем, потому что в районе Ручья она за последнее десятилетие, по ощущениям, не обновлялась ни разу.  — Давай болота с этой стороны объедем, — говорил Антон, тыкая пальцем в зелёный экран. — Той дорогой, откуда мы приехали, возвращаться нельзя.  — Идиотские приметы, господи. — Арсений закатил глаза. — А дальше как?  — Да фиг знает. Как яйца в трусах лягут.  — Мы заблудимся.  — Нет. Нет, Арс, — уверенно повторил Антон. — Не знаю, это тупо, но у меня прям жойское ощущение, что теперь всё будет норм.  — «Жойское», — ворчливо передразнил Арсений, игнорируя при этом ёмкое и многозначительное «теперь», а затем всё-таки отлип от карты и, развалившись на своём сидении, наконец сдался: — Ладно, поехали, Сусанин.  Антон победно хмыкнул, но заводить тачку не торопился: глянул на Арсения искоса, внимательно.  — Ты как?  — Нормально. Регенерация быстро проходит.  Антон угукнул и, отвернувшись, начал нервно жевать губы.  — Ты чего? — прищурился Арсений.  — Спросить хочу.  — Так спрашивай.  — Ты... умер тогда?   — В смысле?  — Ну, там. — Не отрывая взгляд от дороги, Антон кивнул куда-то в сторону леса, откуда они приехали. — У тебя сердце не билось.  Арсений завис на пару секунд и уставился на него странно-изучающе.  — Что там было? — спросил Антон тише, невольно вкладывая в это «там» непонятно откуда взявшийся благоговейный трепет.  Арсений, кажется, этого трепета не разделял — то ли привык уже, то ли всего лишь хотел Антона приободрить, показать ему, что всё не настолько серьёзно; так или иначе, глядя теперь на его чересчур напряжённую мордаху с блестящими, как всегда, нескрываемой детской впечатлительностью глазами, он просто фыркнул.  — Спойлеры. Видел бы ты своё лицо сейчас.  — Ой, да иди ты.  Арсений злорадно хохотнул, почти окончательно рассеивая ауру таинственности, но затем всё-таки ответил:  — Я не знаю, как это описать. Я... как будто уснул на секунду. А потом проснулся и просто лежал. Всё слышал, но не мог пошевелиться. Слышал, как ты... кричал. И это было охренеть как страшно, Тох. Ты кричишь, а я ничего не могу сделать.  Антон промолчал, продолжая смотреть на дорогу; только сглотнул взволнованно.  — Эй, — позвал его Арсений. — Не придумывай себе там ничего, фантазёр. Я же здесь, окей?  Он протянул руку и потрепал Антона по волосам, мягко пошкрябал кончиками пальцев отросший ёжик на затылке. Антон по инерции подался навстречу, подставляясь под его прикосновения, и наконец улыбнулся.  — А вдруг, — сказал он, — всё это временно, и за пределами Зоны ты заболеешь или просто начнёшь стремительно стареть и сморщишься, как мопс.  Арсений откинулся на спинку кресла и заржал.  — Я просто переживаю, — добавил Антон, — что, ну, ты и так старше меня на восемь лет, и это, кстати, принять тоже было нелегко, и когда однажды у тебя не встанет...  Арсений возмущённо пихнул его в плечо, продолжая смеяться.  — Ну, ты просто пойми меня правильно: не важно, что мы с тобой прошли тут огонь, воду и медные хуи; как только мы перестанем заниматься сексом, ты станешь мне неинтересен, и...  — Мы ещё даже не начинали, — выдавил Арсений сквозь смех.  — И к тому же здесь плохая экология, Арс, — не унимался Антон, хотя сам уже почти ржал, — это не шуточки, может, у нашей половой жизни осталось не так уж много времени, знаешь. Ну, то есть у твоей, моя-то на восемь лет...  — Ой, заткнись наконец, пожалуйста, — хохотнул Арсений, вытирая слёзы, и Антон в конце концов сдался тоже — упал лицом на руль и затрясся от смеха.  А потом бросил короткий взгляд на Арсения, мельком, незаметно, с улыбкой — и в эту самую секунду ощутил, что он — чёрт возьми, да — он счастлив.  — Поехали уже домой.  Он завёл движок и, прежде чем нажать на газ, в последний раз посмотрел на Ручей. Будто поймав его взгляд, голубоватая дымка на мгновение озарилась ласковой вспышкой.   Антон кивнул головой.   *  Возвращались осторожно, но второпях. И Зона их не трогала. Она шипела, злилась, но всё-таки расступалась перед ними, пятилась назад и смиренно отползала, как сырая и холодная тьма — от ярких, согревающих языков пламени.  Арсений всю дорогу крутил в руках гладкий осколок «Оберега» и внимательно следил за маршрутом, постоянно сверяясь с ПДА и периодически сообщая Армяну, что они всё ещё не подохли; и было в этом какое-то долгожданное, почти забытое умиротворение — не сравнимое ни с чем; то, которое после мучительных скитаний неизменно пробуждалось на пути домой.   *  А дом — в виде обшарпанной лачуги Армяна — за время их отсутствия ничуть не изменился — разве что стал немного роднее.  Побросав рюкзаки прямо в коридоре, они завалились на кухню.  — Ну и чего, нашли свою речку-говнотечку? — спросил Серёга.  Вместо ответа Арсений пошерудил пальцами в кармане и высыпал на стол горсть чёрных глянцевых камушков.  — Магнитиков там не продавали, так что пришлось взять это.  Армян поднял на Арсения недоумевающий взгляд.  — «Оберег» называется, — сказал Антон, без спроса наливая себе в чашку остывший кипяток. — Берёшь с собой на прогулку, и Зона до тебя не доёбывается. Ни мутантами, ни аномалиями, ничем вообще.  — Работает, правда, недолго, — вставил Арсений, — недели две.   — Может, дольше, ты ведь близко к Ручью живёшь.  — В любом случае, мы тебе про запас привезли.  — Хочешь — продавай, за них наверняка целое состояние можно слупить.  — Тут на всё, в общем-то, хватит, и на продажу, и на поразвлекаться.  — Так, молчите оба, распизделись, бля, — сказал наконец Армян, вылупившись на артефакты, как на пиратские сокровища. — Вы чокнутые.  — Это у него вместо «спасибо», — громким шёпотом пояснил Арсений, обращаясь к плюхнувшемуся за стол Малому.  Антон понимающе кивнул и, стянув из пластикового лотка печеньку, целиком засунул её в рот.  — Ой, дур-раки, — всё причитал Серёга, рассматривая камни, а потом, услышав хруст печенья, зыркнул на Антона: — Господи, уймись ты, живоглот, щас ужинать будем нормально.  — Бе-бе-бе.  — Ладно, пойду пока переоденусь, — сказал Арсений и тут же выскользнул из кухни.  Они остались вдвоём с Серёгой. Тот неспешно достал с полки пустую жестяную банку из-под чая и ссыпал в неё камни.  — Я так понимаю, — внезапно заговорил он, не глядя на Антона, — не нашли вы твоего друга.  Тот замер с поднесённой к губам чашкой, а затем, так и не сделав глоток, медленно поставил её обратно на стол.  — Нашли.  Армян тоже замер; они наконец пересеклись взглядами и посмотрели друг на друга долго, тяжело. Антон ждал, что Серёга что-то скажет, но тот лишь недовольно поджал губы и снова отвернулся к полке.   И тогда неожиданно для самого себя Антон решился заговорить первым. Почему-то захотелось рассказать про всё — именно ему, Армяну, человеку, который до сих пор чуть ли не единственный в Зоне, казалось, Антона на дух не переносил и с которым они друг другу разве что глотки ещё не перегрызли.  — Мы нашли Серёжино тело в заброшенном институте. Его и ребят из «Эпицентра», слышал о таких? Они к Ручью шли, Серёжа вёл их, совсем чуть-чуть не добрались. Контролёра встретили. И он... — Антон опустил глаза и начал буравить взглядом чашку, — превратил их в зомби. Почти всех. Серёжу — нет. Просто... убил. Но Серёжа...  «Стал призраком». «Превратился в мираж». «Теперь разгуливает по Зоне, как привидение».  «Моя галлюцинация».  — Он до Святого ручья дошёл когда-то давно, сам. И, знаешь, Армян, это странное место, оно... Блядь, я не знаю. Я вообще не ебу, как это работает, но... Между ними образовалось что-то вроде связи. Аномальной... связи.   Серёга молча уселся за стол напротив Антона и, откинувшись на спинку стула, скрестил руки на груди.  — И, в общем...  — Он что, сам аномалией стал?  Антон поднял на Армяна ошарашенные глаза.  — Д-да... Вроде того.  — И вы с ним базарили? — спросил Серёга ничуть не удивлённым — почти скучающим тоном.  — Базарили. Он спас меня от контролёра, остановил стадо зомбаков, показал дорогу к Ручью и, кажется, привиделся Арсению полгода назад в тот день, когда я приехал.  Армян помолчал, а потом внезапно хмыкнул.  — Повезло тебе, лопоухий. Хоть попрощаться нормально смогли.  Антон ничего не ответил — просто смотрел изумлённо на его спокойное, расслабленное лицо, чуть уставшее, с едва заметным отпечатком собственного горя, которое — Антон не знал наверняка, но почему-то не сомневался — было слишком огромным для одного человека.  И что творилось в его голове, Антон тоже не знал. Но в тот момент вдруг поймал себя на неуверенной, пока ещё совсем неокрепшей мысли, что — когда-нибудь — хотел бы узнать.   — Ладно, — сказал он и, шумно вздохнув, поднялся из-за стола, — пойду тоже переоденусь.   Он почти вышел из кухни, но внезапно замер на пороге, а затем, помявшись, обернулся и подошёл обратно к Армяну. Тот недоверчиво покосился на него.  — Да, кстати, Сергуль. В общем, это, как говорится... От сердца и почек держите хуёчек.  Он протянул Серёге ладошку, на которой лежала пара тёплых, переливающихся рыжинкой «Маминых бус».  — Тебе нужнее и все дела.  Армян громко выдохнул, и его напряжённая физиономия вмиг подобрела.  — Фу, блядь, идиот, а как-то попроще это нельзя было преподнести? У тебя такое ебло щас, будто ты тут на одно колено собирался встать.  Антон хохотнул.  — Ну, так возьмёшь, нет? Или мне на одно колено встать?  Серёга сам встал — но не на колено, а на ноги; вышел из-за стола и, сграбастав артефакты в карман, внезапно пожал Антону руку.  — Спасибо, Малой.  У Антона чуть челюсть не отвисла — мало того, что у них с Армяном наконец-то случилось нормальное рукопожатие, так тот ещё и впервые не исковеркал его погоняло.  И это нельзя было оставить просто так.  — Пожалуйста, — ответил он преувеличенно серьёзно — в тон Армяну, а потом добавил: — Пососёмся?  Серёга выпучил глаза и тут же отшатнулся, как ошпаренный, — под хулиганский хохот Малого.  — Чё, дур-рак, что ли? Совсем берега попутал?  Тот ржал на всю кухню.  — Пошёл в очко, ты всё похерил. — Армян раздражённо замахал руками. — Давай вали отсюда, Малец. Знать тебя не знаю.  — И уйду, — смеялся Антон уже в дверях. — К Арсению. Он более сговорчивый.    

  Примечание к части
Carpe diem (ка́рпэ ди́эм, с лат. — «лови день») — латинское выражение, означающее «живи настоящим», «лови момент».