Чёрная пыль

Часть 8

  В доме вкусно пахло жареной картошкой и — неожиданно — свежими, горячими тостами. Из кухни доносилась оживлённая болтовня, которую периодически разбавлял громкий, дружный смех. Стянув ботинки и накидку, Антон нехотя, заранее ощущая себя лишним, прошёл к ребятам.  Армян суетился возле плиты; Арсений сидел за столом, прислонившись спиной к большому морозильному шкафу, и что-то весело рассказывал — но, увидев Малого, вдруг осёкся.  — Это что, хлеб? — тупо спросил тот у Армяна, чтобы как-то нарушить неловкое молчание. — Откуда ты в Зоне хлеб взял?  — Я его замораживаю, — с важным видом ответил сталкер и сгрузил со сковороды последнюю партию тостов. — Жрать будешь?  — Буду.  Антон сел напротив Арсения и, старательно не обращая на него внимание, принялся рассматривать витиеватый узор на потёртой скатерти.   — Я Армяну рассказывал, как мы Щетка с Щербаком встретили и бандитов раздели, — внезапно обратился к нему Арсений.  — Оголожопили, — с ухмылкой поправил Армян и звонко поставил перед сталкерами тарелки с картошкой, — как цуциков.  Потом на столе появились какие-то рыбные консервы, плошка с тостами и сливочное масло. Наконец, разлив по чашкам крепкий чёрный чай, Серёга тоже уселся на своё место. Сам есть не стал — видимо, ужинал ещё до прихода гостей.  — А как на «Маяке» позагорали, рассказал? — спросил Антон.  Он пытался, честно пытался произнести это без упрёка, но не вышло.  — Ещё не успел, — ответил Арсений, глядя своим, как всегда, прямым и спокойным взглядом.  Армян покосился на них обоих, прищурившись.  — Так, ясно. Если это какие-то ваши семейные разборки, то, пожалуйста, не в моём присутствии.  — Ничё не семейные, — вяло возразил Антон.  — А тебя вообще не спрашивали, харчок.  — Эй!  — Еби коней, — огрызнулся Армян.  — Так, хорош, — заступился Арсений, угрожающе зыркнув сначала на одного, потом на другого. — Армян.  — Ладно, так чё там с вашим «Маяком» в итоге? — кисло спросил тот.  — Да мы там в небольшую историю попали.  Арсений в подробностях поведал о забытом на заводе «LR-300», и об огненном полтергейсте, и о пожаре, и о том, как Антон героически завалил мутанта из снайперки. Умолчал только о ссоре под дождём, но этой драматичной сценой Армян вряд ли бы проникся.  — А ты, значит, бесишься теперь, — подытожил Серёга, обратившись к Антону, — что чуть не скопытился?  — Я не бешусь, — сухо сказал тот. — Это называется инстинкт самосохранения.   — Армян... — попытался заступиться Арсений.  — Тут вообще-то Зона, Малец, — не слушая, продолжил сталкер.  — Малой.  — Зо. На. А не олл-инклюзив. И инстинкт твой сосёт, здесь эта хуйня не работает. Ты когда кордон перешёл, должен был сразу врубиться. Всё, что она тебе даёт, надо принимать с достоинством.  — Я не...  — Мать-Зона милостивой не бывает, ты от неё этого можешь не ждать. А если ждёшь, то ты дурак. Знаешь, выражение есть, — он наклонился к Антону так, будто огромный секрет ему открыть собирался, — ты можешь хер сосать со всех сторон, но хером он от этого быть не перестанет. Сечёшь?  — Нет такого выражения.  — Так что сопли подбери и следи за своей жопой. Зона ещё выебет, будь уверен, за ней не заржавеет. А вот за насос спасибо.  — Это всё? — прошипел Антон, чуть ли не испепеляя Армяна взглядом.  Они смотрели друг на друга так, что, казалось, даже воздух между ними искрился.  — Чего, кстати, с насосом решаем? — вклинился Граф, чтобы как-то разрядить общее напряжение.  Серёга отмер и по-хозяйски откинулся на спинку своего стула.  — Поставлю сам завтра. Не буду уж вас в ночь мучить, утомились поди. Этот шкет вон, — он кивнул на Малого, лицо которого в ту минуту изображало непередаваемую гамму эмоций, — щас мордой в тарелку упадёт от усталости.  — Не упаду, — пробурчал Антон, — пока не доем.  К его удивлению, сталкеры рассмеялись. Дышать стало малость легче, но неприятный осадок, как бы там ни было, остался.  Всё, что даёт Зона, надо принимать с достоинством.    После их позднего ужина Антон прошмыгнул в ванную, чтобы наконец смыть с себя грязь, чужую кровь и кислоту чернобыльского дождя, — Арсений по-джентельменски пустил его вперёд. Ванная тоже была хоть куда: с тесной, но вполне сносной душевой кабиной и бойлером — непозволительная для Зоны роскошь. А с новым насосом Армян вообще мог целый водопровод организовать на весь район — только в радиусе нескольких километров, кроме него самого, никто не жил.  Приняв душ и побрившись, Антон ещё какое-то время рассматривал своё лицо в маленьком, висевшем слишком низко для его роста зеркале. Без щетины он выглядел совершенным подростком — никакая вовсе не гроза Зоны, максимум — воронежского двора, где он провёл своё хулиганское детство. И как его, совсем ещё, по-честному, малого, сюда занесло?  Выйдя из ванной, он прошёл в спальню — и ожидал застать там Графа, но, к его облегчению, комната оказалась пуста.  — Что это за утка-мандаринка здесь плескалась, — тут же послышалось из коридора. — Весь пол в воде.  Антон раздражённо выдохнул, а затем, развернувшись на пятках, прошлёпал босыми ногами обратно в ванную — и едва ли не врезался в Арсения в дверном проёме. Они, даже не глядя друг другу в глаза, неуклюже попытались разойтись, но не получилось.  — Ай, брысь, сам уберу, — не выдержал Антон и, взяв Арсения за плечи, бесцеремонно отодвинул в сторону.  Тот всё-таки поднял взгляд и вдруг заметил не то удивлённо, не то очарованно:  — Ты побрился.  — Да. Тоже попробуй, прикольная тема, — буркнул Антон и, окончательно выпихнув Графа в коридор, захлопнул дверь перед его носом.  И сразу же страдальчески уткнулся лицом в ладони. Наверное, поговорить всё-таки стоило. Но он устал — слишком много разговоров за сегодня, и самый важный, разумеется, так и остался висеть на душе мёртвым грузом.  На полу действительно обнаружилась большая лужа. Он быстро вытер её найденной за шкафчиком тряпкой, но, прежде чем выйти, зачем-то взглянул на себя в зеркало и потрогал гладко выбритые щёки, пытаясь представить, как они смотрелись в глазах Арсения. От этого, впрочем, в голове ни капли не прояснилось.  — Пошёл на хуй, — беззвучно сказал он, обращаясь не то к своему отражению, не то к Арсению.  А потом наконец распахнул дверь — и вздрогнул от неожиданности: Арсений стоял на пороге в той же позе, закинув на плечо полотенце.  — Ты, блядь, чё так пугаешь?  — Извини, не хотел. Ты мне воду хоть оставил?  — Нет. Только что вытер её с пола.  — Очень смешно, — скривился Арсений.  — У меня стиль такой.  Они вновь попытались обойти друг друга — и вновь не вышло. Но теперь эти ритуальные танцы прервал Арсений: плавно обнял Антона за талию, проскользнул мимо и закрыл за собой дверь изнутри, оставив его в глупом замешательстве стоять в коридоре.  Всё, что даёт Зона.   *  Арсений вернулся в комнату спустя минут двадцать и, пахнув свежим мятным запахом шампуня, аккуратно повесил мокрое полотенце на спинку стула. Антон сидел на полу и, прислонившись спиной к дивану, залипал в своём ПДА.  — Что делаешь? — спросил Граф.  — Смотрю карту побережья Припяти.  — И как оно? — Арсений подошёл и тоже примостился рядом, слегка касаясь руки Антона своим локтем.  — Захватывающе.  — Ты всё ещё злишься?  — Арс, — вздохнул Антон, опустив руку с наладонником и устало закатив глаза. — Мы ж не в детском саду.  Он на самом деле не злился. Он был раздражён, обеспокоен, испуган и, может, самую малость вымотан, но точно не зол. И как ему — Арсению — объяснить всё это в двух словах?   — Тогда в чём...  — Тебя не обожгло? — перебил его Антон, чтобы уйти от ответа. — Там, на «Маяке».  Арсений прикусил губу и, опустив голову, странно кивнул — будто что-то отметил про себя.  — Не обожгло.  — Мне показалось, ты прямо, ну, в огонь...  — Нет. Нам повезло.  — Без бороды тебе больше идёт, — не к месту сообщил Антон, поймав себя на том, что всё это время неосознанно разглядывал щёки Графа, усыпанные родинками.  Тот попытался сдержать улыбку, но в конце концов рассмеялся своим красивым, мягким смехом. Они посмотрели друг на друга — пристально, улыбаясь. Слишком долго.  — Как тебе Армян?  — Отличный парень, просто тащусь, — саркастично пробубнил Антон. — Как хуй по деревяшке. Хотя хата у него ничего.  — Он тебе не понравился? — Арсений поднял бровь.  — Кажется, это я ему не понравился.  — Дело времени. Ему трудно подпускать к себе новых людей.  — Меня, видимо, совсем трудно.  — Армян — добрый человек. Таких, как он, ещё поискать надо. Просто жизнь его потрепала, наверное, похлеще нашего.  — В Зону другие и не приезжают, — пожал плечами Антон.  — Он одинокий. С семьёй страшная трагедия произошла. Теперь здесь живёт, без понятия зачем, мы редко говорим об этом, он не пьёт.  Ну да, такие темы в трезвом состоянии не поднимешь.  — Может, наказывает себя. Не знаю.  Наказание Зоной было популярно в среде сталкеров. Каждый второй себя за что-то да наказывал. Но Малому, в общем-то, было плевать на семью Армяна; на языке вертелся другой вопрос. Помедлив немного и покусав губы, Антон всё-таки спросил:  — А у тебя есть кто-нибудь там? За Зоной.  Непринуждённый тон, с которым он прокручивал в голове этот вопрос, не удался; голос неожиданно дрогнул от волнения. Арсений, казалось, не обратил на это никакого внимания.  — Жена была.  Напрашивалось продолжение, но его не последовало.   — Была? — помог ему Антон, подняв голову и посмотрев внимательно.   — Ушла, когда... В общем, ушла. Может, оно и к лучшему было. Я потом понял, что мы, кажется, друг друга не любили.  Антон затаил дыхание — на такие подробности он даже и не рассчитывал: разговоры о личном у них с самого начала — по какой-то тупой молчаливой договорённости — будто оказались под запретом. А сейчас Арсений словно готов был делиться сам, и Антон не простил бы себе, если бы упустил эту ниточку.  — Ты поэтому здесь? — осторожно спросил он.  — Нет. Не совсем. То есть... всё запутанно.  Упустил.  — Не собираешься рассказывать, — сказал Антон без вопросительной интонации.  Арсений вдруг посмотрел на него смиренно и виновато — такого взгляда Антон у него ещё не видел.  — Я бы хотел рассказать, Тох, правда. Я думал об этом. Но не могу. Не получается.  Он не лукавил. И цену себе не набивал. В самом деле не мог.  — Ладно, — поджал губы Антон. — Была, и фиг с ней. Другую найдёшь.  — Не уверен, что мне это нужно.  Они замолчали. Антон задумчиво пошкрябал въевшееся в штанину пятно от старой краски. Наверное, после такого тупикового разговора должно было возникнуть напряжение, но он его не почувствовал. Смущение — может быть, но совсем лёгкое, без колючего дискомфорта. Самое обычное, вперемешку с таким же лёгким волнением — почти как у подростков.   И это смущение вспыхнуло чуть ярче, когда Арсений, поёрзав на полу, внезапно теснее прислонился плечом к плечу Антона — и голой кожей к коже, там, где заканчивались рукава их футболок.  — Ну а ты? — нарушил он тишину. — Расскажешь поподробнее?   — Что именно?  — Почему со мной всё... «ебануто»?  В груди ёкнуло. Антон отстал от штанины и нервно провёл пятернёй по волосам.  — Ты сам знаешь. Я тебе всё сказал уже.  — Не всё, — настойчиво проговорил Арсений.   — Слушай, — начал Антон медленно, пытаясь подобрать слова, — давай не усложнять? Может, ну... не надо? Я не уверен, что готов усложнять. Ты разве не...  Он вдруг замолчал, ощутив, как Арсений неожиданно положил пальцы на его подбородок и — легко, но, блядь, так самоуверенно — повернул к себе, заставляя смотреть в глаза. От этого жеста всё непонятно обмерло внутри: захотелось что-то сделать — просто хоть что-нибудь, но Антон не мог пошевелиться.  — Шаст. Ты сказал, что веришь мне.  Он чуть заметно кивнул, глядя в синие, странно блестевшие глаза, словно загипнотизированный.  — Я не знаю, что имел в виду, — хватило сил выговорить. — Но да. Наверное. Да.  Ему показалось, что Арсений едва-едва подался вперёд. Сердце пропустило ещё один удар. Или несколько. Может, вообще остановилось, по ощущениям — точно.  — А сейчас поверишь?  Он наклонился и прижался тёплыми губами к губам Антона. Мягко, очень нежно, в одно долгое касание. Мазнув гладким подбородком по такой же гладкой коже — до мурашек. Антон не был уверен, что кто-то вообще когда-нибудь целовал его именно так.  Он отстранился первым и уставился на Арсения растерянно, немного пьяно и — выжидающе. Губы жгло отпечатком чужого вкуса.  — Ты думаешь, это правильно?  — Да, — без колебаний ответил Арсений.  А потом поцеловал его ещё раз. И ещё. Рука с подбородка соскользнула вниз; крепкая ладонь легла Антону на колено и с силой огладила выше, по внутренней стороне бедра. Антон опомнился тут же — перехватил руку и остановил, не позволяя двинуться дальше.  Воздух из лёгких — к чёрту.  — Арс...  — Чш-ш.  — Я ещё не решил, хочу ли тебе врезать.  — Потом решишь, ага? — сказал Арсений и, приблизившись вновь, замер в несчастном миллиметре — обжёг дыханием, приглашающе разомкнул рот.  — Чё, блядь, происходит?  — Заткнись и поцелуй меня.  Антон выдохнул рвано, измученно, едва не в голос — и на этот раз сам впился в его губы.   Поверил окончательно.  Первое касание на пробу, второе — и нерешительный, осторожный поцелуй быстро перерос в глубокий и жадный. Антон придвинулся ближе и сам начал целовать напористо, как будто наконец дорвался — но, в общем-то, так оно и было. Арсений отвечал до дрожи взаимно — облизывал, задыхаясь, толкался горячим языком — хотел.  В какой-то момент рука на бедре Антона всё-таки двинулась выше и сжала пах. Антон тихо проскулил Арсению в рот и до боли вцепился пальцами в его плечи.  — Тише, — шепнул Арсений почти неслышно, кусая раскрытые в очередном вздохе покрасневшие губы. — Тут стены тонкие.   Антону было не до стен, и вообще, за какие-то несчастные минуты мир удивительно быстро сузился до чужого влажного языка и сильной ладони, которая трогала через ткань штанов, сжимала, гладила и делала очень приятно.   У Антона когда-то было с парнем, давно, ещё до армии, лет в шестнадцать — обычная пьяная история, как у всех, с каким-то школьным товарищем, с которым они после этого больше никогда не жали друг другу руки. А позже, на службе, был Серёжа, и тогда Антон не позволил, потому что дружба ему была дороже, а страх попасть под трибунал сидел в нём ещё слишком крепко.  Теперь он был уже не в школе и не в армии, теперь он был повзрослевшим и научившимся гораздо проще принимать многие вещи — может, Зона его сильно поменяла, может, это просто была очередная закономерность, уготовленная жизнью.   Так или иначе, сейчас — с Арсением — он чувствовал, что, может быть, всё так, как надо.  Арсений льнул к нему, выдыхал жарко в губы, и у него самого — это Антон тоже чувствовал — срывало крышу.  Хотелось большего, и когда тёплая рука наконец скользнула под два слоя одежды, дотронулась, обхватила, задвигалась размеренно и широко, Антон снова застонал — на этот раз громче, потому что было слишком — ярко, до остроты — и плевать, что Армян мог услышать их в соседней комнате.  Арсений медленно ласкал его, собирая с губ поцелуи и редкие стоны и нашёптывая, как мантру: «Тише, чш-ш»; и было хорошо и много, и голова кружилась, как от чего-то крепкого и хмельного, и Антон едва успевал дышать, с каждым движением чужой руки чувствуя, что всё — накрывало. Накрыло уже давно.  Он кончил быстрее, чем хотелось, и ещё долго не мог прийти в себя, шумно, обессиленно дыша и позволяя Арсению нежно, невесомо целовать его лицо, подбородок, везде.   В голове было пусто и ватно, и Антон с запозданием отреагировал, когда прикосновения исчезли, а потом понял, что остался в комнате один.  — Пиздец, — выдохнул он в тишину и упёрся затылком в диван, закрыв лицо ладонями. — Сука.