Чёрная пыль

Часть 13

Тьма. Всё, что он видел перед собой, — беспросветная, бесконечная, пустая тьма. Звуков тоже не было — его как будто окружал сплошной вакуум, холодный и такой же бесконечный — не выбраться.  — Малыш, просыпайся, — нежно позвал его кто-то мягким, до боли знакомым голосом.  — Что?.. Что случилось?  — Чш-ш-ш... Всё хорошо.  Впереди появилось бледное, совсем слабое голубое свечение. Оно начало приближаться, плавно нарастая и почему-то едва уловимо обволакивая теплом.  — Испугался, маленький? Не бойся, всё позади, — ласково произнёс бархатистый голос, и Антон наконец узнал его.  — Серёжа?..  — Тебе пора просыпаться, Антош.  — Я что, умер?  — Нет, конечно же нет.  — Серёж, мне страшно...  — Я знаю, малыш, знаю. Ты должен быть храбрым. Ты очень храбрый.  — Где мы? Почему я тебя не вижу?  — Тебе нужно возвращаться к Арсению. Он там с ума сходит, ты его здорово напугал.  — А как же ты?  — Маленький мой, хороший... Я люблю тебя.  — Серёж, не уходи.  — Тебе пора, малыш. Просыпайся.  — Нет!  — Я люблю тебя, слышишь?  — Не уходи!  — Открой глаза.   ***
   — Ну же, Шаст, открой глаза... Шаст, господи, давай же.  Он почувствовал холодные ладони на своих щеках и, как будто сквозь ватную пелену, услышал приглушённый родной голос. Этот голос был совсем близко и звал его почти умоляюще, но Антон не мог ничего сделать, ни пошевелиться, ни произнести хоть что-нибудь.  А потом снова провалился в пустоту.   *  Когда он очнулся в следующий раз, голос уже затих и ладони больше не касались его щёк. Голова была тяжёлая; кровь с адской болью колотилась в висках, так что невозможно было даже разлепить глаза. Он сделал усилие и попытался позвать на помощь, но язык тоже не слушался, и горло будто сковало тисками. Ему вдруг стало очень страшно: где-то на краю сознания промелькнула мысль, что его парализовало. Сердце забилось ещё быстрее; от накатившей разом паники он начал задыхаться.  — ...рс... — вырвалось еле-еле. — Арс...  — Антон! — вновь послышался родной голос, и волна страха немного отхлынула.   Антон наконец открыл глаза: Арсений, взъерошенный, бледный и почему-то без куртки, в одной футболке, склонился над ним и смотрел тревожно, но с облегчением.   — Господи, как же ты... Блядь Шаст, я так испугался.  Он осторожно взял Антона за руку, и тот, почувствовав, что его собственная ладонь была замотана бинтом, еле заметно улыбнулся: видимо, пока он был в отключке, Арсений — неисправимый док — успел обработать его ссадины.  — Где мы? — хрипло спросил он.  — На первом этаже. Всё в порядке. Как ты?  — Теперь как новенький, — он слабо усмехнулся, подняв вторую перебинтованную руку. — Кто-то очень-очень испуганный меня починил.  — Дурачьё, — нервно, но с улыбкой выдохнул Арсений и устало уткнулся лбом Антону в бронежилет.  Малой положил ладонь ему на затылок и мягко погладил, а затем скользнул ею по плечу и голой руке.  — Где твоя куртка?  — У тебя под головой.  — А.  Граф коротко фыркнул — и обязательно пошутил бы про шастунскую тормознутость, обострившуюся после встречи с контролёром, но сейчас почему-то не хотелось. Они полежали молча ещё какое-то время.  — Что произошло? — спросил Малой.  — Ну, как ты, наверное, догадался, я в итоге не стал ждать, что ты там где-то сдохнешь в одиночестве, и пошёл вниз, — глухо заговорил Арсений Антону в броник, но потом поднял голову, чтобы было слышно лучше. — Вынес ту дверь, помнишь? Возле лестницы. Спустился в подвал. И, сука, иди ты на хрен со своим наладонником с «невидимкой», — вскинулся он неожиданно, — еле нашёл тебя в этих катакомбах ебучих.  — А твой что, ловил? — удивился Антон.  — Представь себе. Пора бы уже переходить со своего «Мегафона», Антош.  — Отстань, — хохотнул тот по-прежнему охрипшим голосом. — Ладно, а дальше?  — Дальше бежал-бежал и прибежал. А там ты валяешься рожей в воде, и контролёр над тобой стоит.  Теперь Малой уже не смеялся; он с трудом сглотнул подступивший к горлу ком: при упоминании мутанта сердце неприятно ухнуло.  — Я ему башку снёс и пошёл тебя откачивать. Горе лопоухое.  Он провёл пальцами по лбу Антона, убирая всё ещё влажную от воды чёлку.   — Охуеть, — пробормотал Антон, глядя на него изумлённо. — Как он тебя издалека не учуял?  — Не знаю, — внезапно замявшись, ответил Арсений и тут же опустил глаза. — Наверное, сильно тобой был занят.  Антон недоверчиво нахмурился. На мгновение ему показалось, что Граф что-то не договаривал.  — Какие-то у тебя странные отношения с контролёрами, — туманно заметил он, надеясь, что Арсений уловит его интонацию и хоть как-то пояснит произошедшее. — Что бы это значило, интересно?  — Иммунитет? — предположил Арсений, пожав плечами. — Не ебу, честно говоря, но, пока мы с тобой живы, меня всё устраивает.  Антон шумно вздохнул и задумчиво уставился куда-то в сторону.  — Как это было? — вдруг спросил Арсений чуть тише. — Что ты видел?  Антон перевёл взгляд обратно на него и, помолчав немного, ответил:  — Тебя... Серёжу. Всех разом. И, блин... — Он, зажмурившись, устало потёр глаза. — Было очень хуёво. Прям пиздец. А потом я разозлился, что он смотрит, и захотел прогнать его. А дальше не помню.  — Понятно.  — А ещё у меня фонарик сдох, — не к месту пожаловался Малой, и Арсений сочувствующе поджал губы. — И ещё... Слушай, пойдём отсюда? Здесь темно.  Арсений посмотрел с внезапной тревогой — и, кажется, страхом, и Антону снова не понравился этот взгляд.  — Встать сможешь?  — Сейчас узнаем, — ответил Антон и, ухватившись за протянутую ладонь, медленно поднялся на ноги. — Норм.  Одевшись и взгромоздив на себя оба рюкзака, Арсений проскользнул Малому под руку, чтобы тот опёрся на него, и они вместе осторожно двинулись вперёд.  Антон наконец осмотрелся: они находились не в холле, как он думал сначала, а по-прежнему в коридоре, видимо, разделяющем вестибюль и подвальную часть. Но, в отличие от подвала, воды здесь уже не было.  — И впрямь катакомбы, — сказал он.  — Сейчас, тут недалеко, — не глядя, отозвался Арсений как-то странно-рассеянно.  Вопреки его словам, шли они долго, но в конце концов почему-то свернули с главного, как сперва показалось Антону, пути в узкий, ещё более тёмный коридор. Антон собирался было спросить, правильно ли они идут, но Арсений вдруг начал замедлять шаг.  — Тох... — позвал он тихо и притормозил возле какой-то невзрачной двери, которую Малой сначала даже не заметил. — Нам сюда.  — Разве выход здесь?  — Нет.  Антон обернулся на него удивлённо — и разом весь оцепенел, поняв всё в ту же секунду. На Арсении лица не было; он смотрел тяжёлым, немигающим взглядом. И, кажется, хотел что-то сказать напоследок, спросить — готов? — но слова застряли где-то в горле.  Антон сам сорвался с места и толкнул дверь. А потом застыл на пороге, не в силах пошевелиться.  Комната была заполнена трупами. Чёрно-золотые нашивки на рукавах бросились в глаза почти сразу. В ноздри ударил до тошноты спёртый, пропахший гнилью воздух, и Антон, зажав рот рукой, машинально дёрнулся обратно к выходу, но Арсений силком удержал его, не позволяя выбежать. А затем вдруг почувствовав, что Антона колотило крупной дрожью, прижал к себе.  — Тише. Я с тобой, тише, — зашептал он ему на ухо. — Тише.  Антон вцепился в Арсения, как в спасательный круг, и зажмурился, уткнулся лицом в куртку — потому что не мог обернуться.  — Я нашёл их, когда бежал к тебе. Не смог... сказать сразу.  Руки сжимали его плечи так сильно, что от боли Арсений чуть ли не зашипел — но не смел их убрать.  — Может, его здесь нет, Шаст, — пробормотал он, бессмысленно успокаивая, — может, всё...  — У него две цепочки на шее, — перебил Антон дрожащим, будто не своим голосом. — Одна золотая с крестиком, вторая с жетоном. Ноль... восемь-один-ноль-один-восемь.  — Если хочешь, я могу сам...  — Нет, — отрезал Антон и наконец поднял голову. — Я слева. Ты...  Он не смог договорить «справа», просто обессиленно махнул рукой на приваленные к стене тела.   Они разошлись по разные стороны помещения. Арсений с беспокойством поглядывал на Антона: тот старался двигаться уверенно, но его слегка шатало, и спина была напряжена. Он опустился возле ближайшего тела и замер на какое-то мгновение, в ступоре глядя на разложившееся до неузнаваемости лицо, и Арсению вдруг захотелось подбежать, схватить Антона, к чертям увести из этого прогнившего, пропахшего смертью места и больше никогда не возвращаться. Но в конце концов Малой, преодолевая страх и отвращение, дёрнул вниз молнию чужой куртки. И не сдержал нервный вздох — пытался сдержать, Арсений знал, но всё равно расслышал.  На шее цепочек не было.  Заставив себя отвернуться, Арсений сам наконец взялся осматривать тела. Тишина стояла мучительная, нестерпимая; слышно было лишь шуршание курток, и каждый шорох звучал неестественно, неправильно, слишком резко. В голове хриплым голосом Антона билось «ноль-восемь-один-ноль-один-восемь», и он со страхом расстёгивал куртки на мёртвых «союзниках», боясь увидеть нужные цифры и чувствуя, как сердце падало куда-то вниз каждый раз, когда на шее оказывался армейский жетон.  На Антона старался не смотреть, но спиной ощущал его напряжение и страх — который наверняка был во сто крат сильнее, чем собственный, Арсений даже не представлял — боялся представить.  Пытаясь не производить шума, он подвинулся к следующему трупу — и сразу же, едва потянув молнию вниз, увидел тусклый отблеск тонкой золотой цепочки. А под ней — вторую, кажется, тоже из золота, но белого, — с потёртым жетоном.  Восьмёрки, нули и единицы замелькали перед разом помутневшим взглядом, и в тот же миг внутри всё заледенело.  Он оглянулся на Антона: тот сидел к нему спиной и, склонившись над очередным трупом, судорожно и пугающе настойчиво пытался расстегнуть воротник чужой куртки, но ничего не получалось — молнию заело. Его пальцы тряслись — это Арсений видел даже на расстоянии. Зрелище было невыносимым.   Наконец поднявшись, он на ватных ногах бесшумно подошёл к Антону и накрыл его руки своими, заставив отцепиться от несчастного воротника, а после — взял крепко и потянул за собой. Антон послушно, словно ребёнок, выпустил куртку из пальцев и, уставившись в пустоту безжизненным взглядом, поплёлся вслед за Арсением.  А потом увидел сам.  С губ сорвался тихий, рваный выдох.  — Серёж...  Он дёрнулся было к нему, но вдруг замер в полном оцепенении, не в силах сделать больше ни шагу. Арсений сильно сжал его ладонь напоследок и отпустил, отошёл назад, отвёл глаза. Смотреть было невозможно.  Антон опустился возле тела на колени и поддел непослушными пальцами светлую цепочку. Слишком красивую для простого стального жетона. Слишком неподходящую, чтобы носить на ней медальон смерти.  Слишком знакомую — он видел её, кажется, всю жизнь, всегда — потому что сам подарил.   Перед глазами плыло; он всматривался в чёртовы цифры на жетоне снова и снова, бессмысленно надеясь, что это ошибка, просто чёртова ошибка, ошибка, ошибка.  Ноль-восемь-один-ноль-один-восемь.  — Нет, ну нет же, нет, — умоляюще забормотал он. — Серёж...  Глядя распахнутыми, пустыми глазами, он машинально зашарил руками по грязной, пропитанной засохшей кровью куртке, словно не зная, что сделать — что, блядь, сделать, что — и тут же одёргивал их, натыкаясь на разъеденные под тканью куски мяса. На изуродованное лицо смотреть не было сил, он не мог заставить себя, он не мог поверить, что это был Серёжа.  Его Серёжа.  Руки опять дёрнули воротник, чтобы ещё раз достать цепочки — как будто их вдруг могло там не оказаться, как будто всё это было неправдой, какой-то чёртовой глупостью, и Антону почти верилось — потому что это не должно было случиться так, это не должно было.  Ноль-восемь...  Он вцепился пальцами в пыльную куртку и замер, склонившись над телом, сжавшись совершенно беспомощно, отчаянно.   — Как же это... Серёж...  Слёзы покатились по щекам. Арсений не выдержал — в одно движение оказался рядом, подтянул к себе, прижал, обхватив крепко, начав убаюкивать, как ребёнка. Антон безвольно поддался, уткнулся лицом в его плечо, всхлипывая и дрожа сильно, неконтролируемо, — и он казался сейчас таким маленьким в руках Арсения, что сердце сжималось от боли, и Арсений водил ладонями по его спине, затылку, как мог, успокаивал, пытаясь унять эту дрожь.  Они просидели так очень долго, пока рваное дыхание не стало чуть тише, но Арсений по-прежнему не отпускал Антона, будто боялся, что он откроет глаза и вновь посмотрит — увидит, что всё это правда, что всё происходит на самом деле.  Антон отстранился сам.   — Ты можешь... — не поднимая головы, начал он очень тихо, но голос сорвался, и «пожалуйста» получилось совсем беззвучно, одними губами.  Арсений положил ладонь ему на щёку, погладил, словно напоминая, что он рядом, — потому что не знал, как ещё помочь.  — Сними с него светлую... С жетоном.  Арсений кивнул, хотя было незачем: Антон по-прежнему не смотрел на него. Он потянулся к цепочкам, осторожно нащупал нужную застёжку на шее. Снял жетон, бережно стёр с него кровь — и оставил в нагрудном кармане Серёжиной куртки — на случай, если найдут. А затем, придвинувшись обратно к Антону, взял его за руку; сам осторожно раскрыл холодные пальцы; погладил — и вложил цепочку ему в ладонь.  — Спасибо, — прошелестел тот вновь неслышно и, неловко путаясь в ткани собственной куртки, убрал её в карман.  Опустив покрасневшие от слёз глаза, он подтянул к себе лежавший рядом, покрытый толстым слоем пыли Серёжин рюкзак. Руки не хотели слушаться, они всё ещё дрожали, и Арсений помог ему развязать узел на шнурке, расстегнуть намертво застрявшую в петельке пуговицу. Вещи достать уже не решился, но Антон сам начал медленно перебирать содержимое, рассматривая опустошённым взглядом. Он вытащил красную записную книжку, небольшую, но пухлую, с привязанным на ниточке карандашом. Глаза опять защипало; он помнил её — Серёжа записывал туда телефонные номера, и его, Антона, тоже там был, зачем-то воронежский, и вряд ли Серёжа когда-то пользовался им — они ведь всегда были вместе — но всё равно знал наизусть.  Он неуверенно снял резинку, перетягивавшую блокнот поперёк, и раскрыл его в самом начале. Под обложкой оказались какие-то бумажки и старые маленькие фотографии — Дашина и его, Антона. И ещё одна, где они втроём, радостные и красивые, из дурацкой фотобудки, в которую как-то раз потащил их, конечно же, Серёжа и в которую они еле поместились, едва не передавив друг другу ноги — но смеясь до упаду.  Антон долго смотрел, разглядывал их с Дашей счастливые лица — только на Серёжино посмотреть не мог никак.   А потом внезапно выронил их вместе с блокнотом. Затылок и виски пронзило резкой, острой болью; он невольно вскрикнул и, схватившись за голову, согнулся пополам.  — Су-ука...  — Что такое?! — Арсений подорвался к нему.  Антон даже не смог ответить; он протяжно скулил, стиснув зубы и сжимая виски ладонями, но вспышка боли всё не утихала. Арсений обхватил руками его лицо, заставляя поднять голову и заменяя пальцы Антона своими, чтобы надавить на какие-то точки.  — Дыши. Вдох. Шаст, вдох!  Он быстро опустил руки на мгновение, чтобы расстегнуть бронежилет и дать лёгким Антона больше кислорода, а затем снова положил ладони на мертвенно-бледные щёки — и задышал вместе с ним, пока приступ не закончился и искажённое от боли лицо немного не расслабилось.  — Всё? Хорошо... — Арсений прислонился лбом к холодному лбу Антона и прикрыл глаза. — Хорошо. Всё нормально, это скоро пройдёт.  — Что за пиздец... — слабо проговорил Антон, обмякнув в его руках.  Арсений не успел ответить: вдруг откуда-то из глубины комнаты послышалось шевеление. Они оба моментально обернулись; Арсений подскочил на ноги и вскинул дуло автомата, напряжённо уставившись на гору трупов, до которых они с Малым так и не добрались.   Несколько секунд ничего не происходило, и Граф хотел было сказать «показалось», но гора внезапно задвигалась снова — теперь уже точно, он видел это собственными глазами. Из-под жуткой, покрытой трупными червями и личинками массы медленно высунулась облезлая рука. А за ней — сгнившее до костей лицо.  — Твою...  Из общей кучи один за другим, отшвыривая мешающие трупы в сторону, начали подниматься зомби, и в этот миг Арсения прошибло пугающим осознанием. С замиранием сердца он оглянулся на труп Лазарева, ожидая увидеть самое страшное, — но тот лежал неподвижно.  Мёртвый.  Антон, кажется, об этом даже не думал; он в панике рефлекторно подался к Серёже, словно чтобы защитить, и подобрал с пола разбросанные фотографии и блокнот.  — На выход! — заорал ему Арсений и пустил короткую очередь в ближайшего зомби.  Тому было хоть бы хны; он лишь по инерции дёргался от пуль, но упорно продолжал идти на сталкеров. Из другого угла послышался хриплый вой: ещё несколько мертвецов тоже очнулись.  — Быстро, Шаст!  — Нет! Я его здесь не оставлю!  — Антон, пожалуйста, нам надо идти! — взмолился Арсений, пытаясь перекричать треск автомата.  — Нет!  Арсений чертыхнулся, а затем обхватил его поперёк груди и быстро потащил к выходу, развернувшись лицом к зомби и продолжая отстреливаться, но то и дело промахиваясь: Антон вырывался, мешая стрелять, и Арсений удерживал его из последних сил, вцепившись железной хваткой. Дотащить до дверей. Просто выбраться отсюда.  — Отпусти! — орал Антон. — Я не пойду!  Ещё несколько шагов — и они снаружи. Несколько шагов.  — Тихо, тихо, — бормотал Арсений, прижимаясь щекой к его виску. — Всё хорошо. Я знаю, родной, знаю.  — Нет! Я не пойду!  Арсений буквально выволок его за порог — и захлопнул дверь. А потом схватил за руку и потянул за собой из этого треклятого места.