Королева, по-видимому, ждала их с нетерпением и, едва завидев ювелиров, с живостью обратилась к ним:
- А, вот и господин Боссанж; вы запаслись подкреплением, Бёмер, тем лучше.
Бёмер был слишком поглощен своими думами, чтобы говорить. В таких случаях всего лучше действовать жестами; Бёмер бросился к ногам Марии Антуанетты.
Его движение было очень выразительным.
Боссанж последовал его примеру.
- Господа, - сказала королева, - я теперь спокойна и не буду более раздражаться. Кроме того, мне на ум пришла одна мысль, которая изменяет мои чувства по отношению к вам. Нет сомнения что в этом деле и вы и я жертвы какого-то таинственного обмана... который, впрочем, для меня более не составляет тайны.
- О ваше величество! - воскликнул Бёмер в восторге от этих слов королевы. Так вы меня более не подозреваете... в том, что я... О, какое ужасное слово «подделыватель»!
- Мне так же тяжело его слышать, как вам произносить его, поверьте, - сказала королева. - Нет, я вас более не подозреваю.
- Так ваше величество подозреваете кого-нибудь другого?
- Отвечайте на мои вопросы. Вы говорите, что тех бриллиантов у вас больше нет?
- Их у нас нет, - в один голос ответили оба ювелира.
- Вас не касается, кому я поручила вернуть их вам; это мое дело. А не видели ли вы... госпожу графиню де Ламотт?
- Простите, ваше величество, мы ее видели...
- И она ничего не передавала вам... от меня?
- Нет, ваше величество. Госпожа графиня сказала нам только: «Подождите».
- А кто принес от моего имени это письмо?
- Это письмо, - отвечал Бёмер, - которое было в руках вашего величества, принес нам ночью неизвестный гонец.
И он показал подложное письмо.
- А, - сказала королева, - хорошо; как вы видите, оно не было непосредственно от меня.
Она позвонила, явился лакей.
- Послать за графиней де Ламотт, - спокойно сказала королева. - И вы, - продолжала она тем же спокойствием королева, - не видели никого, например господина де Рогана?
- Как же, ваше величество, господин де Роган приезжал к нам справляться...
- Очень хорошо, - сказала королева, - остановимся на этом. Раз в этом деле замешан господин кардинал де Роган, то вы не должны отчаиваться. Я догадываюсь: госпожа де Ламотт, говоря вам «подождите», хотела... Нет, я не догадываюсь ни о чем и не хочу догадываться... Идите же к господину кардиналу и передайте ему то, что вы сейчас рассказывали мне; не теряйте времени и прибавьте, что я все знаю.
Ювелиры, ободренные блеснувшим лучом надежды, обменялись менее тревожным взглядом.
Боссанж, желая сказать что-нибудь от себя, отважился тихонько вставить:
- И что в руках королевы находится подложная расписка, а подлог - преступление.
Мария Антуанетта нахмурилась.
- Действительно, если вы не получили ожерелья, то эта расписка - подлог. Но чтобы признать существование подлога, необходима очная ставка с особой, которой я поручила возвратить вам бриллианты.
- Когда вашему величеству будет угодно! - воскликнул Боссанж. - Мы не боимся истины, мы честные торговцы.
- Так ступайте искать истину у господина кардинала: он один может объяснить нам все это дело.
- И ваше величество позволит сообщить вам ответ? - спросил Бёмер.
- Я буду все знать раньше вас, - сказала королева, - и выведу вас из затруднительного положения. Ступайте.
Она отпустила их; когда они ушли, она, не скрывая больше беспокойства, стала посылать курьера за курьером к г-же де Ламотт.
Мы не будем следовать за ней в ее раздумьях и подозрениях; мы оставим ее и поспешим вместе с ювелирами навстречу столь желанной истине.
Кардинал был у себя и с не поддающейся описанию яростью читал письмецо, которое г-жа де Ламотт только что переслала ему якобы из Версаля. Письмо было жестоким и отнимало у кардинала всякую надежду: в нем ему предлагали забыть обо всем и запрещали являться запросто в Версаль. Королева обращалась к его порядочности, надеясь, что он не будет пытаться возобновлять отношения, ставшие невозможными.
Перечитывая эти строки, принц не мог спокойно сидеть на месте; он разбирал каждую букву в отдельности; казалось, он требовал от бумаги отчета в той жестокости, которую суровая рука вложила в письмо.
- Кокетка, своенравная, коварная! - восклицал он в отчаянии. - О, я отомщу!
Он перебирал все те нелепые доводы, которые доставляют слабым сердцам некоторое облегчение в их сердечных невзгодах, хотя и не излечивают от самой любви.
- Вот, - говорил он, - четыре письма, которые она мне посылает, одно несправедливее, деспотичнее другого. Она уступила мне из одной прихоти! Такое унижение я едва ли прощу ей, если она жертвует мною для новой прихоти.
И бедный обманутый любовник, все еще полный надежды, перечитал эти письма, искусно рассчитанная суровость которых становилась все безжалостней.
Последнее из них было шедевром жестокости, оно пронзило насквозь сердце бедного кардинала; однако он был до такой степени влюблен, что, словно из духа противоречия, испытывал наслаждение, читая и перечитывая эти холодные резкости, исходившие, если верить г-же де Ламотт, из Версаля.
В это-то время к нему в особняк явились ювелиры.
Он очень удивился их настойчивому желанию быть принятыми, несмотря на его запрет. Он три раза прогонял своего камердинера, который, однако, пришел в четвертый раз, говоря, что Бёмер и Боссанж решили уйти только в том случае, если их принудят силою.
«Что это значит?» - подумал кардинал.
- Впустите их.
Они вошли. Их взволнованные лица свидетельствовали о нравственном и физическом потрясении, которое им пришлось пережить. И если из первого они вышли победителями, то во втором были побеждены. Никогда еще перед князем Церкви не представали столь растерянные физиономии.
- Прежде всего, - крикнул кардинал, увидев их, - что за грубость, господа ювелиры? Разве вам здесь что-нибудь должны?
Такое начало сковало ужасом компаньонов.
«Неужели нам предстоит вынести те же сцены, что и там?» - сказал Боссанжу взгляд Бёмера.
«Ну уж нет, - таким же путем ответил этот последний, поправляя свой парик весьма воинственным движением. - Что касается меня, я решился идти хоть на приступ».
И он шагнул вперед с почти угрожающим видом, между тем как более осторожный Бёмер оставался позади.
Кардинал подумал, что они сошли с ума, и прямо сказал им это.
- Монсеньер, - отрывисто произнес огорченный Бёмер, вздыхая на каждом слоге, - справедливости! Милосердия! Не обрушивайте на нас ваш гнев и не заставляйте нас выказать неуважение величайшему и славнейшему из принцев.
- Господа, - сказал им кардинал, - или вы не помешаны - и тогда вас выбросят в окно, или вы помешаны - и тогда вас просто выпроводят. Выбирайте.
- Монсеньер, мы не помешаны, мы ограблены!
- Какое мне до этого дело? - возразил г-н де Роган. - Я не начальник полиции.
- Но ожерелье было в ваших руках, монсеньер, - рыдая, сказал Бёмер, - вы дадите показания в суде, монсеньер, вы будете...
- У меня было ожерелье?.. - повторил принц. - Так это самое ожерелье и украдено?!
- Да, монсеньер.
- Ну, а что говорит королева? - воскликнул кардинал уже с интересом.
- Королева прислала нас к вам, монсеньер.
- Это очень любезно со стороны ее величества, но что я могу тут поделать, бедные мои?
- Вы все можете, монсеньер; вы можете сказать, что сталось с ожерельем.
- Я?
- Конечно.
- Любезный господин Бёмер, вы могли бы говорить со мной таким образом, если б я принадлежал к шайке воров, которые украли ожерелье у королевы.
- Его украли не у королевы.
- У кого же, Боже мой?
- Королева отрицает, что владела им.
- Как отрицает? - неуверенным тоном повторил кардинал. - Ведь у вас же есть расписка от нее.
- Королева утверждает, что расписка подложная.
- Полноте! - вскрикнул кардинал. - Вы теряете голову, господа.
- Правду ли я говорю? - спросил Бёмер Боссанжа, который ответил троекратным подтверждением.
- Королева отрицала это, - сказал кардинал, - потому что у нее кто-нибудь был, когда вы говорили с ней.
- Никого, монсеньер; но это еще не все.
- Что же еще?
- Королева не только заявила, что ожерелья у нее не было, не только утверждает, что письмо подложное; она показала нам расписку, гласящую, что мы взяли ожерелье обратно.
- Расписку от вас? - спросил кардинал. - И эта расписка...
- Так же подложна, как и другая, господин кардинал; вам это хорошо известно.
- Подлог!.. Два подлога! И вы говорите, что мне это хорошо известно?
- Несомненно, так как вы приходили к нам и подтвердили то, что нам говорила госпожа де Ламотт... Ведь вам было известно, что мы продали ожерелье и что оно в руках королевы.
- О, - взволновался кардинал, проводя рукой по лбу, - мне кажется, тут происходит что-то очень серьезное. Надо нам объясниться. Вот мои операции с вами...
- Да, монсеньер?
- ...сначала я купил для ее величества ожерелье и выплатил вам в счет его стоимости двести пятьдесят тысяч ливров.
- Верно, монсеньер.
- Потом вы продали его непосредственно самой королеве... По крайней мере, вы мне сказали, что она сама назначила сроки платежа и обеспечила уплату своею подписью.
- Подписью... Вы говорите, что это подпись королевы, не так ли, монсеньер?
- Покажите мне ее.
Ювелиры вынули письмо из портфеля. Кардинал взглянул на него.
- О, - воскликнул он, - вы совершенные дети... «Мария Антуанетта Французская»... Разве королева не принцесса австрийского дома? Вас обокрали: и рука и подпись - все поддельно!
- Но в таком случае, - воскликнули ювелиры вне себя от раздражения, - госпожа де Ламотт должна знать, кто делал подписи и украл ожерелье!
Кардинал был поражен справедливостью этого заключения.
- Позовем госпожу де Ламотт, - в смущении проговорил он.
И он позвонил, как прежде королева.
Люди его бросились вслед за Жанной, карета которой не могла еще быть очень далеко.
Между тем Бёмер и Боссанж, как зайцы в норе, находя себе последнее прибежище в обещаниях королевы, повторяли:
- Где же ожерелье? Где же ожерелье?
- Вы меня оглушите, - сказал кардинал с досадой. - Разве я знаю, где ваше ожерелье? Я его сам передал королеве, вот все, что я знаю.
- Ожерелье! Если нам не дают денег, то отдайте нам ожерелье! - повторяли купцы.
- Господа, это меня не касается, - вне себя повторил кардинал, готовый выгнать кредиторов.
- Госпожа де Ламотт! Госпожа графиня! - кричали Бёмер и Боссанж, осипшие от отчаяния. - Это она нас погубила.
- Я вам запрещаю сомневаться в честности госпожи де Ламотт, если вы не хотите быть избитыми в моем доме.
- Но, наконец, есть же виновный, - сказал Бёмер жалобным голосом. - Эти два подлога совершены же кем-нибудь?
- Не мною ли? - спросил г-н де Роган высокомерно.
- Монсеньер, мы этого, разумеется, не хотим сказать.
- Так в чем же дело?
- Монсеньер, во имя Неба, дайте какое-нибудь объяснение.
- Подождите, пока я сам его получу.
- Но, монсеньер, что нам ответить королеве? Ведь ее величество также бранит нас.
- А что она говорит?
- Она говорит, что ожерелье у вас или у госпожи де Ламотт, а не у нее.
- Что ж, - сказал кардинал, бледный от стыда и гнева, - идите скажите королеве... Нет, не говорите ей ничего. Довольно скандала. Но завтра... - завтра, слышите ли? - я буду служить в версальской часовне; приходите, вы увидите, как я подойду к королеве, буду говорить с ней, спрошу, не у нее ли ожерелье, и услышите, что она ответит... Если она будет отрицать, глядя мне в глаза... тогда, господа я заплачу́ - я Роган.
Вслед за этими словами, произнесенными с величием, о котором неспособна дать представление обычная проза, принц отпустил обоих компаньонов, которые вышли, пятясь и подталкивая друг друга локтями.
- Итак, до завтра, - пролепетал Бёмер, - не так ли, монсеньер?
- До завтра, в одиннадцать часов, в версальской часовне, - ответил кардинал.
