Жанна заметила смятение Шарни, заботливость королевы и стремление обоих начать разговор.
Для такой наблюдательной женщины этого было более чем достаточно, чтобы догадаться о многом; с нашей стороны будет излишним объяснять то, что читатели уже поняли.
После подстроенной Калиостро встречи г-жи де Ламотт с Олива́ комедия трех последних ночей не нуждается в комментариях.
Входя к королеве, Жанна стала прислушиваться и наблюдать; ей хотелось прочесть на лице Марии Антуанетты доказательства верности своих подозрений.
Но королева с некоторых пор научилась всех остерегаться. Она ничем не выдала себя, и Жанна должна была ограничиться одними догадками.
Она приказала одному из своих лакеев проследить за г-ном де Шарни. Слуга вернулся и донес, что г-н граф вошел в домик на краю парка, возле буковой рощи.
«Нет никакого сомнения, - подумала Жанна, - это влюбленный, и он все видел».
Она услышала, как королева сказала г-же де Мизери:
- Я чувствую большую слабость, моя милая Мизери, и лягу сегодня около восьми часов.
И на какое-то возражение первой дамы покоев добавила:
- Я не приму никого.
«Дело достаточно ясно, - сказала себе Жанна, - надо быть дурой, чтобы не понять».
Королева, взволнованная недавней сценой с Шарни, вскоре отпустила всю свиту. Жанна обрадовалась этому впервые со времени своего появления при дворе.
«Карты смешались, - сказала она себе. - В Париж! Пора разрушать то, что я создала».
И она тотчас уехала из Версаля.
Приехав домой, на улицу Сен-Клод, она нашла там великолепный серебряный сервиз - подарок, присланный кардиналом в то утро.
Бросив равнодушный взгляд на это подношение, хотя и весьма ценное, она посмотрела из-за занавески на окна Олива́, остававшиеся еще закрытыми. Чувствуя утомление, Олива́ спала. День был очень жаркий.
Жанна велела отвезти себя к кардиналу, которого нашла сияющим, дерзким, раздувшимся от радости и гордости; сидя за роскошным бюро, чудом искусства Буля, он неутомимо рвал и снова принимался писать какое-то письмо, которое начиналось каждый раз одинаково, но никогда не заканчивалось.
Услышав доклад камердинера, монсеньер кардинал воскликнул:
- Дорогая графиня!
И устремился ей навстречу.
Жанна соблаговолила принять поцелуи, которыми прелат покрыл ее руки. Она уселась поудобнее, готовясь наилучшим образом провести предстоящий разговор.
Монсеньер начал с уверений в благодарности, вполне красноречивых и искренних.
Жанна прервала его.
- Знаете, - сказала она, - что вы очень деликатный любовник, монсеньер, и я вам очень благодарна?
- За что?
- Не за прелестный подарок, который вы мне послали сегодня утром, но за выказанную вами предупредительность: за то, что вы послали его не в маленький домик. Право, это очень деликатно. Ваше сердце не продается, оно отдает себя.
- О чьей деликатности можно говорить, если не о вашей? - заметил кардинал.
- Вы не только счастливый человек, - сказала Жанна, - вы торжествующий бог.
- Я признаю это, и счастье страшит меня; оно меня как-то стесняет; оно сделало для меня невыносимым общество других людей. Это напоминает мне языческую басню о Юпитере, утомленном своим сиянием.
Жанна улыбнулась.
- Вы из Версаля? - жадно спросил он.
- Да.
- Вы... ее видели?
- Я... сейчас от нее.
- Она... ничего... не сказала?
- А что бы она могла сказать, по-вашему?
- Простите; это уже не любопытство, а безумие страсти.
- Не спрашивайте меня ни о чем.
- О, графиня!
- Нет, говорю я вам.
- Как вы это сказали! По вашему виду можно подумать, что вы принесли мне дурную весть.
- Монсеньер, не заставляйте меня говорить.
- Графиня! Графиня!
И кардинал побледнел.
- Слишком большое счастье, - сказал он, - подобно высшей точке колеса Фортуны: едва кончается взлет - тут же начинается падение. Но не щадите меня, если произошло какое-нибудь несчастье... но ведь его нет... не правда ли?
- Совершенно напротив, монсеньер, - ответила Жанна, - я назвала бы это большим счастьем.
- Это?.. Что именно? Что вы хотите сказать? В чем счастье?
- В том, что нас не обнаружили, - сухо отвечала Жанна.
- О! - с улыбкой откликнулся кардинал. - При соблюдении осторожности, при согласии двух сердец и одного ума...
- Один ум и два сердца, монсеньер, не могут помешать чьим-нибудь глазам видеть сквозь листву.
- Нас видели! - воскликнул с испугом г-н де Роган.
- Я имею основание предполагать это.
- Но... если видели, то и узнали?
- О, монсеньер, вы сами так не думаете; если бы нас узнали, если б эта тайна была в чьих-нибудь руках, Жанна де Валуа была бы уже на краю света, а вы, вы должны были бы умереть.
- Это правда. Все эти недомолвки, графиня, поджаривают меня на медленном огне. Нас видели, пусть так. Но видели людей, прогуливающихся по парку. Разве это не дозволяется?
- Спросите у короля.
- Король знает!
- Я говорю еще раз: если б король знал, вы были бы в Бастилии, а я в исправительном заведении. Так как одно избегнутое несчастье стоит двух обещанных счастий, то я пришла вам посоветовать - не искушать Бога еще раз.
- Что? - воскликнул кардинал. - Что значат ваши слова, милая графиня?
- Вы их не понимаете?
- Боюсь, что так.
- А я буду бояться, пока вы меня не успокоите.
- Что же надо сделать для этого?
- Не ездить более в Версаль.
Кардинал подскочил на месте.
- Днем? - сказал он, улыбаясь.
- Во-первых, днем, а во-вторых, ночью.
Господин де Роган вздрогнул и выпустил руку графини.
- Это невозможно, - сказал он.
- Теперь моя очередь взглянуть вам прямо в глаза, - отвечала она. - Вы, кажется, сказали, что это невозможно? Почему же, позвольте спросить?
- Потому что в сердце у меня любовь, которая окончится только вместе с моей жизнью.
- Я это вижу, - с иронией перебила Жанна, - и чтобы скорее достичь этой цели, вы упорно желаете снова пробраться в парк. Да, если вы побываете там, то вашей любви настанет конец одновременно с жизнью: обе будут прерваны одним ударом.
- Какие ужасы, графиня! Еще вчера вы были так отважны...
- Моя отвага - сродни отваге зверей. Я ничего не боюсь, пока нет опасности.
- А моя отвага - наша родовая черта. Я счастлив только перед лицом опасности.
- Очень хорошо; но тогда позвольте вам сказать...
- Ни слова, графиня, ни слова! - прервал ее влюбленный прелат, - жертва принесена, жребий брошен! Смерть - если надо, но оставьте мне любовь! Я вернусь в Версаль.
- Один? - спросила графиня.
- Вы хотите покинуть меня? - сказал г-н де Роган с упреком.
- Сначала я.
- Но она придет.
- Вы ошибаетесь, она не придет.
- Вы явились возвестить мне об этом от ее имени? - дрожа, проговорил кардинал.
- Вот уже полчаса, как я стараюсь подготовить вас к этому удару.
- Она не желает больше меня видеть?
- Никогда, и я посоветовала ей это.
- Сударыня, - взволнованно сказал прелат, - с вашей стороны очень жестоко вонзать нож в сердце, нежность которого вам известна.
- С моей стороны было бы гораздо хуже, монсеньер, дать двум безумным погибнуть, не подав им доброго совета. Я его даю, пусть, кто желает, пользуется им.
- Графиня, графиня, лучше умереть!
- Это зависит от вас и вовсе не трудно.
- Смерть так смерть, - сказал кардинал мрачным голосом, - я предпочитаю смерть грешника. Будь благословен ад, где я найду свою сообщницу!
- Святой отец, вы богохульствуете! - сказала графиня. - Подданный, вы развенчиваете свою королеву! Мужчина, вы губите женщину!
Кардинал схватил графиню за руку; речь его была похожа на бред.
- Сознайтесь, что она не говорила вам этого! - воскликнул он. - И что она не отречется от меня таким образом!
- Я говорю от ее имени.
- Она требует только отсрочки.
- Примите это как знаете, но повинуйтесь ее приказанию.
- Парк не единственное место, где можно видеться... есть тысяча более безопасных мест... Приезжала же королева к вам, наконец!
- Монсеньер, ни слова более; меня давит смертельная тяжесть - ваша тайна. Я не в силах нести ее дольше. И чего не сделает ваша неосторожность, случай или недоброжелательство какого-нибудь врага, то сделают угрызения совести. Я считаю ее способной в припадке отчаяния во всем признаться королю.
- Великий Боже, возможно ли! - воскликнул г-н де Роган. - Она может это сделать?
- Если бы вы ее видели, то сжалились бы над ней.
Кардинал поспешно встал.
- Что же делать? - сказал он.
- Утешить ее своим молчанием.
- Она подумает, что я ее забыл.
Жанна пожала плечами.
- Она обвинит меня в трусости.
- В трусости? Когда дело идет о ее спасении? Никогда.
- Разве женщина прощает человеку, который добровольно отказывается видеться с нею?
- Не судите о ней так, как стали бы судить обо мне.
- Я знаю ее величие и силу. Я люблю ее за мужество и благородное сердце. Она может положиться на меня, как и я полагаюсь на нее. Я увижусь с ней в последний раз, она узнает все мои затаенные мысли, и то, что она решит, выслушав меня, я выполню как священный обет.
Жанна встала.
- Как вам угодно, - сказала она. - Идите! Только вы отправитесь один. Возвращаясь сегодня, я бросила ключ от парка в Сену. Вы поедете, когда вам заблагорассудится, в Версаль, а я тем временем уеду в Швейцарию или Голландию. Чем дальше я буду от бомбы в момент ее взрыва, тем менее мне будут страшны ее осколки.
- Графиня, вы хотите покинуть меня, бросить! О Боже! С кем же я буду говорить о ней?
Тут Жанна вспомнила сцены из Мольера; еще ни один безумный Валер не подавал столь хитрой Дорине более удобных реплик.
- Ведь у вас есть парк и эхо, - сказала Жанна. - Поведайте им имя Амарилис.
- Графиня, сжальтесь. Я в полном отчаянии, - с искренним сердечным порывом сказал прелат.
- Ну, - воскликнула Жанна резким энергичным тоном хирурга, решившегося на ампутацию, - если вы в отчаянии, господин де Роган, то все же не допускайте себя до ребячеств, более опасных, чем порох, чума и сама смерть! Если вы так дорожите этой женщиной, то сохраните ее вместо того, чтобы терять, и если вы не совсем лишены сердца и памяти, то не делайте попыток увлечь в своем падении за собою тех, кто оказал вам дружескую услугу. Я не хочу играть с огнем. Клянетесь ли вы мне, что не сделаете ни одного шага, чтобы увидеть королеву? Даже увидеть ее, понимаете, - а тем более заговорить с ней - в продолжение двух недель? Клянетесь ли вы? Тогда я остаюсь и смогу еще служить вам. Или вы решаетесь всем пренебречь, чтобы нарушить ее запрещение и мое? Если я это узнаю - десять минут спустя тронусь в путь. Выпутывайтесь как знаете!
- Это ужасно, - пробормотал кардинал. - Какое страшное, головокружительное падение - низвергнуться с вершины такого счастья! О, я умру!
- Ну-ну, - шепнула ему на ухо Жанна, - ваша любовь ведь вся основана на самолюбии.
- Теперь это любовь, - возразил кардинал.
- Так пострадайте немного, - сказала Жанна, - это неизбежное условие в данном положении. Решайте же, монсеньер... Оставаться мне? Или ехать по дороге, ведущей в Лозанну?
- Оставайтесь, графиня, но найдите мне какое-нибудь успокаивающее лекарство. Рана слишком мучительна.
- Клянетесь вы слушаться меня?
- Слово Рогана!
- В таком случае лекарство найдется. Я запрещаю вам свидания, но не запрещаю писем.
- Правда? - воскликнул безумец, воскресая от этой надежды. - Я могу писать ей?
- Попытайтесь.
- И... она ответит мне?
- Я попробую добиться этого.
Кардинал осыпал поцелуями руки Жанны и назвал ее своим ангелом-хранителем.
Должно быть, он изрядно насмешил этим демона, жившего в сердце графини.
