Олива́ сдержала свое обещание.
Сдержала свое обещание и Жанна.
Со следующего дня Николь полностью скрыла от всех свое существование: никто не мог заподозрить, что кто-то живет в доме на улице Сен-Клод.
Она неизменно пряталась за занавеску или за ширмы, плотно закрывала окно, вопреки стремившимся ворваться в него веселым солнечным лучам.
Жанна, со своей стороны, приготовила все, зная, что на следующий день должен был наступить срок первого взноса в пятьсот тысяч ливров: она старалась обставить все таким образом, чтобы быть вполне неуязвимой в тот день, когда бомба взорвется.
Дальше этой страшной минуты ее соображения не простирались.
Она всесторонне обдумала вопрос о бегстве, которое хотя и было нетрудным, но явилось бы самым веским доказательством ее вины.
Оставаться, оставаться на своем месте не двигаясь, как на поединке в ожидании удара противника; оставаться, будучи готовой пасть, но с надеждой уничтожить своего врага, - таково было решение графини.
Вот почему на другой день после своей беседы с Олива́ она показалась около двух часов у своего окна, чтобы сообщить лжекоролеве, что следовало быть готовой бежать вечером.
Невозможно описать радость и страх Олива́. Необходимость бежать означала опасность; возможность бежать означала спасение.
Она послала пылкий воздушный поцелуй Жанне и занялась приготовлениями, то есть собрала в маленький узелок кое-какие ценные вещи своего покровителя.
Подав сигнал, Жанна исчезла из дому, чтобы позаботиться о карете, которой будет вверена драгоценная участь мадемуазель Николь.
Это было все; самый любопытный наблюдатель не обнаружил бы других признаков сговора двух подруг, сигналы которых обычно были столь красноречивы.
Задернутые шторы, закрытые окна, мелькающий в них допоздна огонек. Потом какой-то шелест, какие-то таинственные звуки, какое-то движение; за ними последовали мрак и тишина.
Одиннадцать часов пробило на колокольне святого Павла. Ветер с реки доносил до улицы Сен-Клод мерный и заунывный бой часов, когда Жанна приехала на улицу Сен-Луи в почтовом экипаже, запряженном тремя сильными лошадьми.
Закутанный в плащ человек, сидевший на козлах, указывал дорогу кучеру.
Жанна дернула человека за край плаща и велела остановиться на углу улицы Золотого Короля.
Человек подошел к хозяйке.
- Пусть экипаж остается здесь, любезный господин Рето, - сказала Жанна, - мне потребуется не более получаса. Я сюда приведу одну особу; она сядет в экипаж, и вы отвезете ее, уплачивая двойные прогоны, в мой амьенский домик.
- Хорошо, госпожа графиня.
- Там вы передадите эту особу моему арендатору Фонтену, который знает, что надо делать.
- Хорошо, сударыня.
- Да, я забыла... Вы вооружены, любезный Рето?
- Да, сударыня.
- Эту даму преследует один помешанный... Быть может, будет сделана попытка остановить ее дорогою...
- Что мне делать?
- Вы будете стрелять во всякого, кто помешает вам продолжать путь.
- Хорошо, сударыня.
- Вы просили у меня двадцать луидоров вознаграждения за известное вам дело; я дам вам сто и оплачу ваше путешествие в Лондон, где вы будете ждать меня в течение трех месяцев.
- Хорошо, сударыня.
- Вот сто луидоров. Я, вероятно, вас более не увижу, потому что для вас будет благоразумнее отправиться в Сен-Валери и немедленно отплыть в Англию.
- Рассчитывайте на меня.
- Ради вас самих.
- Ради нас, - сказал господин Рето, целуя руку графини. - Итак, я буду ожидать.
- А я доставлю вам эту даму.
Рето сел в коляску на место Жанны, которая легкою походкой дошла до улицы Сен-Клод и поднялась к себе.
В этом мирном квартале все уже спали. Жанна сама зажгла свечу и подняла ее над балконом, что должно было служить для Олива́ сигналом спускаться вниз.
«Она девица осторожная», - сказала себе графиня, увидев, что в окнах Олива́ нет света.
Жанна три раза поднимала и опускала свечу.
Ничего. Но ей послышалось что-то вроде вздоха или слова «да», еле слышно долетевшего из-за листвы растений на окнах.
«Она сойдет вниз, не зажигая огня, - сказала себе Жанна, - тут нет еще беды».
И она спустилась на улицу.
Дверь не открывалась. Вероятно, Олива́ стесняли тяжелые узлы.
- Глупая, - сердито проворчала графиня, - сколько времени потеряно из-за тряпок.
Никто не появлялся. Жанна подошла к двери напротив.
Ничего. Она прислушалась, прижавшись ухом к большим шляпкам железных гвоздей, которыми была обита дверь.
Так прошло четверть часа. Пробило половину двенадцатого.
Жанна отошла к бульвару, чтобы посмотреть издали, не появится ли свет в окнах.
Ей показалось, что в просвете между листвой сквозь двойные занавески мелькнул слабый свет.
- Что она делает! Боже мой, что она делает, дура несчастная! Быть может, она не видела сигнала? Ну, не будем терять мужества и поднимемся снова наверх.
И действительно, Жанна поднялась к себе, чтобы снова прибегнуть к своему телеграфу при посредстве свечи.
Никакого знака в ответ не последовало.
- Должно быть, мерзавка больна и не может двинуться, - проговорила себе Жанна, в ярости теребя свои манжеты. - Ну, да все равно, живой или мертвой, она уедет сегодня.
Она опять сошла вниз с поспешностью преследуемой львицы. В руках у нее был ключ, который столько раз доставлял по ночам свободу Олива́.
Но, вкладывая ключ в замочную скважину, она остановилась.
«А если там, у нее, наверху, есть кто-нибудь? - подумала графиня. - Невозможно... но я услышу голоса и успею спуститься. А если я встречу кого-нибудь на лестнице? О!»
Это опасное предположение чуть было не заставило ее отступить.
Но услышав, что ее застоявшиеся лошади бьют копытами по гулкой мостовой, она решилась.
«Без опасности, - подумала она, - нет ничего великого! А при смелости никогда не бывает опасности!»
Она повернула ключ в замке, и дверь отворилась.
Жанна знала расположение комнат; если б даже, ожидая Олива́ каждый вечер, она не изучила его, то сообразительность помогла бы ей. Лестница была налево, и она бросилась туда.
Никого. Ни шума, ни света.
Она дошла до площадки перед комнатами Николь.
Там под дверью виднелась светлая полоса; за этой дверью слышны были чьи-то торопливые шаги.
Жанна, запыхавшись, но удерживая дыхание, прислушалась. Разговора не было слышно. Значит, Олива́ одна, она ходит, укладывается, нет сомнения. Значит, она не больна, а просто замешкалась.
Жанна тихо поскреблась в дверь.
- Олива́! Олива́! - позвала она. - Дружок, мой маленький дружок!
Шаги по ковру приблизились.
- Откройте! Откройте! - поспешно сказала Жанна.
Дверь отворилась, и целый поток света упал на Жанну, которая очутилась лицом к лицу с человеком, державшим в руках канделябр с тремя свечами. Она пронзительно закричала и прикрыла лицо.
- Олива́! - сказал незнакомец. - Разве это не вы?
И он тихонько отодвинул накидку графини.
- Госпожа графиня де Ламотт! - воскликнул он в свою очередь, необыкновенно искусно прикинувшись изумленным.
- Господин де Калиостро! - прошептала Жанна, шатаясь и чуть не падая в обморок.
Изо всех опасностей, которые она могла предполагать, эта никогда не представлялась графине. На первый взгляд, ничего особенно страшного не произошло; но после небольшого размышления, после беглого взгляда на мрачную внешность этого глубоко скрытного человека опасность должна была показаться чудовищной.
Жанна едва не потеряла голову и попятилась: у нее явилось желание броситься по лестнице вниз.
Калиостро вежливо протянул ей руку, приглашая сесть.
- Чему мне приписать честь вашего посещения, сударыня? - сказал он уверенным голосом.
- Сударь... - пролепетала интриганка, не будучи в силах отвести глаза от графа, - я пришла... я искала...
- Позвольте мне позвонить, сударыня, и наказать тех из моих людей, которые имели неловкость или грубость допустить, чтобы такая высокопоставленная особа являлась одна, без доклада.
Жанна задрожала и остановила руку графа.
- Вы, вероятно, - невозмутимо продолжал он, - имели дело с этим глупым немцем, моим швейцарцом, который сильно пьет. Он не узнал вас. Наверное, он открыл дверь, никому ничего не сказав и не отдав никакого распоряжения, а потом опять заснул.
- Не браните его, сударь, - немного придя в себя, произнесла Жанна, не подозревая ловушки, - прошу вас.
- Это он ведь открыл вам, не правда ли, сударыня?
- Кажется, он... Но вы мне обещали не бранить его.
- Я сдержу свое слово, - с улыбкой сказал граф. - Но соблаговолите объясниться, сударыня.
С помощью предоставленной ей лазейки Жанна, избавленная от подозрения в том, что она сама открыла дверь, могла свободно измыслить цель своего прихода. Она не преминула сделать это.
- Я пришла, - начала она скороговоркой, - посоветоваться с вами, господин граф, относительно некоторых слухов...
- Каких слухов, сударыня?
- Не торопите меня, пожалуйста, - говорила она, жеманясь, - это деликатное дело.
«Ищи, ищи, - думал Калиостро, - а я уже нашел».
- Вы друг его высокопреосвященства монсеньера кардинала де Рогана.
«Ага, недурно, - подумал Калиостро. - Иди до конца нити, которую я держу в руках; но дальше я тебе запрещаю».
- Действительно, сударыня, я в добрых отношениях с его высокопреосвященством, - сказал он.
- И я пришла, - продолжала Жанна, - узнать от вас о...
- О чем? - спросил Калиостро с оттенком иронии.
- Я вам уже сказала, что дело мое деликатное, сударь, не злоупотребляйте этим. Вы, вероятно, знаете, что господин де Роган выказывает мне некоторое расположение, и я желала бы знать, насколько я могу рассчитывать... Впрочем, сударь, говорят, что вы читаете в самом глубоком мраке сердец и умов.
- Еще немного свету, сударыня, прошу вас, - сказал граф, - чтобы я мог лучше прочесть во мраке вашего сердца и ума.
- Сударь, говорят, что его высокопреосвященство любит другую; что его высокопреосвященство любит особу, поставленную очень высоко... Поговаривают даже...
Тут Калиостро устремил сверкающий молниями взгляд на Жанну, которая едва не упала навзничь.
- Сударыня, - сказал он, - я действительно читаю в потемках; но, чтобы хорошо читать, мне нужна помощь. Соблаговолите ответить мне на следующие вопросы: почему вы пришли искать меня сюда? Ведь я живу не здесь.
Жанна затрепетала.
- Как вы сюда вошли? В этой части дома нет ни пьяного швейцара, ни слуг.
И если вы искали не меня, то кого же вы здесь ищете?
Вы не отвечаете? - сказал он дрожавшей всем телом графине. - В таком случае я помогу вашей сообразительности. Вы сюда вошли с ключом, который, я знаю, находится у вас в кармане. Вот он.
Вы искали здесь молодую женщину, которую, исключительно по доброте душевной, я прятал у себя.
Жанна пошатнулась, как вырванное с корнем дерево.
- А если бы это и было так? - очень тихо сказала она. - Какое же я совершила бы преступление? Разве не позволено женщине прийти повидаться с другой? Позовите ее, она вам скажет, предосудительна ли наша дружба.
- Сударыня, - прервал ее Калиостро, - вы мне это говорите, так как хорошо знаете, что ее здесь нет более.
- Что, ее здесь нет более?.. - воскликнула Жанна в ужасе. - Олива́ более здесь нет?
- Быть может, - сказал Калиостро, - вам неизвестно, что она уехала, вам, которая была пособницей в ее похищении?
- Я! Пособницей в ее похищении! Я! - воскликнула Жанна, к которой снова вернулась надежда. - Ее похитили, а вы меня обвиняете?
- Я делаю более, я вас уличаю, - сказал Калиостро.
- Докажите, - нагло сказала графиня.
Калиостро взял со стола лист бумаги и показал его.
«Мой господин и великодушный покровитель, - говорилось в адресованной Калиостро записке, - простите меня, что я Вас покидаю, но я давно люблю господина де Босира; он пришел, он увозит меня, я следую за ним. Прощайте. Примите выражение моей признательности».
- Босир! - сказала Жанна, остолбенев от изумления. - Босир! Но он не знал адреса Олива́!
- Напротив, сударыня, - возразил Калиостро, показывая ей другую бумагу, вынутую им из кармана, - вот эту бумагу я поднял на лестнице, идя к Олива́. Эта бумага, должно быть, упала из кармана господина Босира.
Графиня с трепетом прочла:
«Господин де Босир найдет мадемуазель Олива́ на улице Сен-Клод на углу бульвара; он ее найдет и сейчас же увезет. Это ему советует женщина, искренний друг. Пора».
- О! - воскликнула графиня, комкая бумагу.
- И он ее увез, - холодно сказал Калиостро.
- Но кто написал эту записку? - сказала Жанна.
- Вы, вероятно, вы, искренний друг Олива́.
- Но как он сюда вошел? - воскликнула Жанна, с яростью глядя на своего невозмутимого собеседника.
- Разве нельзя войти с вашим ключом? - сказал ей Калиостро.
- Но раз он у меня, его не было у господина Босира.
- Когда имеешь один ключ, то можно их иметь и два, - возразил Калиостро, смотря ей прямо в глаза.
- У вас есть улики, - медленно произнесла графиня, - а у меня - только подозрения.
- О, у меня они также есть, - сказал Калиостро, - и мои подозрения стоят ваших, сударыня.
С этими словами он отпустил ее едва приметным движением руки.
Она стала спускаться; но вдоль этой лестницы, еще недавно безлюдной и темной, теперь через равные промежутки стояли со свечами в руках два десятка лакеев, перед которыми Калиостро раз десять громко назвал ее госпожой графиней де Ламотт.
Она вышла, дыша яростью и местью, как василиск, извергающий пламя и яд.
