Гостиная находилась в главном корпусе дома, в нижнем этаже. Налево от нее был будуар, откуда по лестнице можно было пройти на половину Андре.
Направо была другая маленькая гостиная, через которую был вход в большую.
Филипп быстро прошел в будуар, где ждала его сестра. Еще в передней он ускорил шаги, чтобы скорее обнять любимую сестру.
Как только он открыл двустворчатую дверь будуара, Андре обвила его шею руками и расцеловала его с такой радостью, которая уже давно стала незнакома ее печальному, влюбленному и несчастному брату.
- Милосердное Небо! Что с тобой случилось? - спросил молодой человек у Андре.
- Счастье! Большое счастье, брат мой!
- И ты вернулась, чтобы объявить мне об этом?
- Я вернулась навсегда! - воскликнула Андре в таком порыве восторга, что ее восклицание прозвучало каким-то торжествующим возгласом.
- Тише, сестренка, тише, - сказал Филипп, - стены этого дома уже давно отвыкли от проявлений радости, и притом рядом в гостиной есть или сейчас будет одно лицо, которое может тебя услышать.
- Одно лицо? - проговорила Андре. - Кто же это?
- Прислушайся, - сказал Филипп.
- Господин граф де Шарни! - доложил лакей, вводя Оливье из маленькой гостиной в большую.
- Он! Он! - воскликнула Андре, с новой силой целуя брата. - О, иди к нему; я хорошо знаю, что привело его сюда!
- Ты это знаешь?
- И настолько хорошо, что не могу не заметить, кое-какой беспорядок в моем туалете, а так как я предвижу минуту, когда и мне надо будет войти в эту гостиную, чтобы собственными ушами выслушать то, что желает сказать господин де Шарни...
- Ты говоришь это серьезно, милая моя Андре?
- Слушай, слушай, Филипп, и позволь мне подняться к себе. Королева несколько поспешно увезла меня, и я пойду переменить это монастырское платье на... наряд невесты.
Шепнув это последнее слово на ухо брату, Андре весело поцеловала его и легкой, радостной походкой исчезла на лестнице, которая вела в ее комнаты.
Филипп остался один и, приложив ухо к двери, отделявшей будуар от гостиной, стал прислушиваться.
Граф де Шарни был в гостиной. Он медленно расхаживал по паркету и, казалось, скорее раздумывал о чем-то, чем ждал хозяина.
Но вот вошел г-н де Таверне-отец и приветствовал графа с изысканной, хотя несколько натянутой, любезностью.
- Чему обязан честью этого неожиданного посещения, господин граф? - спросил он. - Во всяком случае, прошу вас верить, что оно преисполняет меня радостью.
- Я приехал, сударь, как вы видите, с официальным визитом и прошу вас извинить меня, что я не привез с собою своего дядю, господина бальи де Сюфрена, как должен был бы сделать.
- Помилуйте, - пробормотал барон, - я вполне извиняю вас, любезный господин де Шарни.
- Я сознаю, что его присутствие было бы необходимо при той просьбе, с которой я собираюсь обратиться к вам.
- Просьбе? - переспросил барон.
- Я имею честь, - продолжал Шарни сдавленным от волнения голосом, - просить у вас руки мадемуазель Андре де Таверне, вашей дочери.
Барон подскочил в своем кресле. Он широко открыл загоревшиеся глаза, которые, казалось, готовы были пожирать каждое слово, произнесенное господином де Шарни.
- Моей дочери!.. - пробормотал он, - вы просите у меня руки Андре?
- Да, господин барон, если только мадемуазель де Таверне не чувствует отвращения к этому союзу.
«Вот как! - подумал старик, - неужели благоволение к Филиппу стало уже настолько явно, что один из его соперников хочет им воспользоваться, женившись на его сестре? Ей-Богу, это тоже недурно сыграно, господин де Шарни».
- Ваше предложение, - отвечал он громко, с улыбкой, - делает такую честь всей нашей семье, господин граф, что я с радостью соглашусь на него, насколько это в моей власти, и так как я непременно хочу, чтобы вы могли увезти отсюда полное согласие, то сейчас же прикажу пригласить сюда мою дочь.
- Сударь, - холодно прервал его граф, - мне кажется, что это будет излишне. Королеве угодно было справиться у мадемуазель де Таверне на этот счет, и ответ вашей дочери был благоприятен для меня.
- А, - проговорил барон со все возрастающим изумлением, - так королева...
- Соблаговолила сама отправиться в Сен-Дени, да, господин барон.
- В таком случае мне остается только сказать вам, господин граф, каково приданое мадемуазель де Таверне. У меня наверху хранятся документы о состоянии ее матери. Вы женитесь не на богатой девушке, господин граф, и прежде чем кончать дело...
- Это лишнее, господин барон, - сухо проговорил Шарни. - Моего состояния хватит на двоих, а мадемуазель де Таверне не такая девушка, чтобы можно было торговаться о ее приданом. Но тот вопрос, который вы намеревались обсуждать со мной, господин барон, я со своей стороны, считаю необходимым выяснить, дав вам отчет о состоянии моих дел.
Не успел он договорить, как дверь будуара отворилась и появился Филипп, бледный и встревоженный, держа одну руку на груди и судорожно стиснув другую.
Шарни церемонно раскланялся с ним и получил в ответ такой же поклон.
- Сударь, - сказал Филипп, - отец мой был прав, предлагая вам переговорить о семейных делах; мы оба должны дать вам некоторые объяснения. Пока господин барон поднимется к себе наверх за бумагами, о которых он упомянул, я буду иметь честь более подробно обсудить с вами этот вопрос.
Неодолимо властным взглядом Филипп приказал барону выйти, и тот неохотно покинул гостиную, предвидя какую-то помеху.
Филипп проводил барона до выходной двери из маленькой гостиной, чтобы убедиться, что в этой комнате никого не будет. Затем он так же взглянул в будуар и только тогда, уверенный, что никто, кроме собеседника, не услышит его, сказал графу, скрестив руки на груди:
- Господин де Шарни, как могло случиться, что вы осмелились сделать предложение моей сестре?
Оливье отступил и покраснел.
- Не для того ли, - продолжал Филипп, - чтобы лучше скрыть свои любовные отношения с той женщиной, которую вы преследуете, с той женщиной, которая вас любит? Не для того ли, чтобы, видя вас женатым, никто не мог говорить, что у вас есть любовница?
- Право сударь, вы... - с замешательством начал Шарни, изменившись в лице.
- Не для того ли, - продолжал Филипп, - чтобы, став мужем женщины, которая во всякое время будет иметь доступ к вашей любовнице, иметь большую возможность видеть обожаемую любовницу?
- Сударь, вы переступаете все границы!
- А быть может, для того, - продолжал Филипп, подходя к Шарни, - и скорее всего это именно так, чтобы я, сделавшись вашим шурином, не выдал то, что я знаю о ваших недавних любовных похождениях?
- То, что вы знаете! - воскликнул в ужасе Шарни. - О, берегитесь, берегитесь!
- Да, - продолжал все с бо́льшим жаром Филипп, - про нанятый вами домик начальника волчьей охоты; про ваши таинственные прогулки в версальском парке... ночью... про пожимание рук, про вздохи и особенно про обмен нежными взглядами у маленькой калитки парка...
- Сударь, во имя Неба! Сударь, вы ничего не знаете... Скажите, что вы ничего не знаете!
- Я ничего не знаю?! - воскликнул Филипп с беспощадной иронией. - Как же мне не знать, если я был за кустами у калитки за купальней Аполлона, когда вы вышли из этой калитки под руку с королевой!
Шарни сделал два шага, как пораженный насмерть человек, ищущий какой-нибудь опоры.
Филипп смотрел на него в суровом молчании. Он предоставлял ему страдать, предоставлял искупать этим кратковременным мучением те часы неописуемого блаженства, которыми его попрекнул.
Шарни сумел оправиться от своей слабости.
- Что же, сударь, даже после того, что вы мне рассказали, - проговорил он, - я прошу у вас, именно у вас руки мадемуазель де Таверне. Если бы это было с моей стороны только низким расчетом, как вы только что предположили, если бы я собирался жениться только в своих интересах, я был бы таким негодяем, что боялся бы человека, владеющего тайной королевы и моей. Но королева должна быть спасена, сударь, это необходимо.
- А разве королеве грозит гибель, - сказал Филипп, - оттого, что господин де Таверне видел, как она пожимала руку господину де Шарни и поднимала к небу глаза, увлажненные слезами счастья? Разве ей грозит гибель оттого, что я знаю о ее любви к вам? О, это недостаточная причина, чтобы принести в жертву мою сестру, сударь, и я не допущу этого.
- Сударь, - ответил Оливье, - знаете ли вы, почему королева погибла, если этот брак не состоится? Сегодня утром, в то время, как арестовали господина де Рогана, король застал меня на коленях перед королевой.
- Боже мой!..
- И королева на ревнивые расспросы короля отвечала, что я опустился перед ней на колени, чтобы просить у нее руки вашей сестры. Вот почему, сударь, если я не женюсь на вашей сестре, королева погибла. Понимаете вы теперь?
Двойной звук заставил Оливье оборвать свою речь: крик и тяжелый вздох.
Оливье поспешил туда, откуда послышался вздох: он увидел в будуаре Андре, одетую в белое платье, как невеста. Она все слышала и упала в обморок.
Филипп побежал на крик, раздавшийся в маленькой гостиной. Он увидел тело барона де Таверне, которого как гром поразило известие о любви королевы к Шарни, означавшее крушение всех его надежд.
Сраженный апоплексическим ударом, он испустил последний вздох.
Предсказание Калиостро исполнилось.
Филипп понял все, понял, насколько постыдна была эта смерть; он молча оставил труп и вернулся в гостиную к Шарни, который, весь дрожа, не смея к ней прикоснуться, смотрел на лежавшую перед ним прекрасную холодную и бездыханную девушку. Через две открытые двери можно было видеть два тела, лежавшие друг против друга на тех местах, где их сразило сделанное ими открытие.
Филипп, у которого в глазах стояли слезы и все кипело внутри, нашел тем не менее в себе мужество обратиться к господину де Шарни:
- Господин барон де Таверне только что скончался. После него я глава семьи. Если мадемуазель де Таверне останется в живых, я отдаю вам ее руку.
Шарни взглянул на тело барона с отвращением и на тело Андре с отчаянием. Филипп рвал на себе волосы, обращая к Небу возглас, способный тронуть сердце самого Господа на его предвечном престоле.
- Граф де Шарни, - сказал он, когда буря в душе его немного улеглась, - я принимаю обязательство от имени моей сестры, которая меня не слышит; она принесет свое счастье в жертву королеве, а я, быть может, когда-нибудь буду иметь счастье отдать ее величеству свою жизнь. Прощайте, господин де Шарни, прощайте, зять мой.
И, поклонившись г-ну де Шарни, который не знал, как ему уйти, не проходя мимо одной из жертв, Филипп поднял Андре, стал согревать ее тело в своих объятиях и таким образом открыл проход графу, который поспешно вышел через будуар.
