Моногатари (Истории чудовищ)

004

Немного отвлечёмся на рассказ о весенних каникулах.
Весенние каникулы.
На меня напал вампир.
Ну, не совсем напал, скорее, я сам напоролся... Да, буквально напоролся на клыки, но как бы то ни было, в эпоху, когда мир освещён ослепляющим светом науки, на меня, Арараги Коёми, в самом захолустье Японии напал вампир.
Прекрасный демон.
Прекрасный настолько, что кровь стыла в жилах.
Испил мою кровь до дна.
Так я стал вампиром.
Звучит как шутка, но мне совсем не смешно.
Моё тело горело на солнце, страшилось крестов, слабело от чеснока и плавилось от святой воды, всё это в обмен на взрывные физические способности. А после моя жизнь обратилась адом. И вытащил меня из этого ада проходящий мимо мужик — Ошино Мэмэ. Вряд ли его можно назвать благоразумным взрослым: бродит с места на место, не имея постоянного дома. Он легко усмирил вампира и все последствия его пребывания.
И я снова стал человеком.
Скромная часть тех способностей — вроде повышенной регенерации и метаболизма — у меня сохранилась, но к солнцу, крестам, чесноку и святой воде я теперь спокоен.
Ну, не особо впечатляющая история.
Даже не «жил он долго и счастливо».
Всё уже разрешилось и окончилось. Осталось лишь пара неудобств: раз в месяц у меня пьют кровь, и каждый раз острота зрения и тому подобное превышают человеческие, но это касается только меня, и вся моя оставшаяся жизнь уйдёт на разрешение этого.
А так, мне ещё повезло.
Всё-таки это продолжалось не дольше весенних каникул.
Лишь две недели ада.
У Сендзёгахары по-другому.
Сендзёгахара Хитаги.
Девушка, повстречавшая краба.
Больше двух лет она терпела искажённость тела.
Эта искажённость ограничивала большую часть её свободы.
Больше двух лет ада... Даже не представляю её чувств.
Так что, наверное, неудивительно, что Сендзёгахара испытывает такую даже излишнюю благодарность ко мне... В любом случае искажённость тела могла разрешиться лишь вместе с искажённостью чувств, а ей так сложно что-либо изменить, потому и было практически недостижимо.
Чувства.
Душа.
О таком ни с кем не поговоришь, этого никто не поймёт. Проблемы души сковывают отношения, а скорее даже вбивают клин между людьми, гораздо сильнее, чем любые трудности тела.
Я тут говорил «спокоен», но вот по утрам, когда солнечные лучи пробиваются в щель штор, до сих пор испытываю тот же страх.
Знаю я и ещё одного человека, старосту нашего с Сендзёгахарой класса, Ханэкаву Цубасу, она тоже обязана Ошино... её случай продлился на пару дней короче моего, к тому же она потеряла память. В каком-то смысле у неё самое удачное положение. Тем не менее, пока не вспомнишь об этом самом смысле, то у Ханэкавы вовсе и не было никакого спасения...
— Здесь.
— А?
— Он был здесь. Мой старый дом.
— Дом...
Я поглядел, куда указывала Сендзёгахара, но там...
— Но тут дорога...
— Дорога.
Превосходное шоссе. Асфальт ещё свежий — выходит, его проложили совсем недавно. То есть, другими словами...
— Застроили?
— Перепланировка.
— Ты знала?
— Не знала.
— Где же всё удивление?
— Я не позволю своим чувствам излиться наружу.
Она реально и бровью не повела.
Но по тому, как она не отрываясь глядела на это место, можно прочитать то беспомощное чувство потери места, куда можно пойти.
— И правда... полностью переменилось. А ведь и года не прошло.
— ...
— Как скучно.
Специально пришла сюда.
И пробормотала это.
Действительно скучно.
Всё равно, помимо «привыкания» к новой одежде, Сендзёгахара пришла сюда, преследуя одну важную цель, которую, можно сказать, сейчас выполнила.
Разворот.
Хачикудзи Маёй, спрятавшись за мою ногу, тихонько наблюдала за Сендзёгахарой. Словно из предосторожности, девочка до сих пор не проронила ни слова. Хоть и ребёнок, или именно потому, что она ребёнок, Хачикудзи интуитивно чувствовала в Сендзёгахаре большую, чем во мне, угрозу, поэтому уже какое-то время она мной, словно стеной, отгораживалась от Сендзёгахары. Ну, это видно невооружённым глазом: просто так люди не закрываются друг от друга, к тому же, она явно избегает даже глядеть на Сендзёгахару, так что я чувствую себя третьим лишним, хотя Сендзёгахара и сама полностью игнорирует Хачикудзи (когда говорила «сюда» или «пойдём здесь», то обращалась исключительно ко мне), так что обе хороши.
Ну и жутко же оказаться между этими двумя.
Однако, учитываю всю эту ситуацию, если спросить, думаю, Сендзёгахара ответит скорее «не знаю», чем «не люблю детей» или «мне трудно с детьми».
— Его продали, и я, конечно, не думала, что дом останется, но... проложить здесь дорогу. Навевает грусть.
— Ну... по-другому не бывает.
Мне оставалось лишь согласиться.
Не хватает воображения.
По всему пути от парка смешались старые и новые дороги, да и карта на стенде как-то сильно отличается от реальной разметки... Я здесь не особо-то ориентируюсь, так что уже как-то подрастерял весь свой пыл.
Ничего не поделаешь.
Города меняются, как и люди.
— Фух, — Сендзёгахара глубоко выдохнула. — Это заняло слишком много времени. Пойдём, Арараги-кун.
— М-м... Ты в порядке?
— В порядке.
— Ну хорошо. Пошли, Хачикудзи.
Хачикудзи молча глубоко кивнула.
...Наверное, думает, что голосом может выдать своё местонахождение Сендзёгахаре.
Мы пошли, я и Хачикудзи.
— Кстати, было бы неплохо, если б ты отпустила мою ногу, Хачикудзи. Идти же неудобно. Ты прям Дакко-тян[8] какая-то.
— ...
— Скажи что-нибудь. Хорош молчать.
Под моим давлением Хачикудзи наконец заговорила:
— Арараги-сан, я цепляюсь к твоей великанской ноге вовсе не потому, что мне этого хочется!
С силой отлепил её.
Оглушительное «чпок!» — могло бы прозвучать, но нет.
— Это жестоко! Я в PTA пожалуюсь!
— Э-э. PTA?
— PTA это суперорганизация! Любой несовершеннолетний бессилен против них, они тебя одним пальцем уделают!
— Пальцем? Боюсь-боюсь. Кстати, сама-то знаешь, что этот PTA значит?
— Э? Ну...
Хачикудзи снова замолкла — похоже, не знает.
Хотя я не лучше.
Ну, на этом закончим сей докучливый спор.
— PTA — это Parent-Teacher Assocaition. Означает собрание учителей и родителей, — ответила спереди Сендзёгахара. — Есть ещё из медицины «подкожная транслюминальная ангиопластика», но не думаю, что ты спрашивал об этом, так что собрание учителей и родителей верней.
— Э-э. У меня было смутное чувство, что здесь замешаны родители, но приплести сюда и учителей... Сендзёгахара, ты настоящий эрудит.
— Просто ты полнейший профан, Арараги-кун.
— Про профана я не в силах возражать, но полнейший это уже лишнее...
— Правда? Тогда заменим на «ужаснейший».
Даже не обернулась.
Похоже, она не в настроении...
Сторонний человек вряд ли почувствует разницу между нынешней Сендзёгахарой и Сендзёгахарой, сыплющей свои обычные оскорбления, но я, после продолжительных душевых процедур её брани, каким-то образом уловил различие. И дело не в её словах. Просто обычно, или даже когда она в хорошем настроении, Сендзёгахара наседает куда сильнее.
Хм-м.
Что же такое.
То ли потому, что её дом теперь стал дорогой... То ли опять я виноват.
А может и всё сразу.
Ладно, помимо всего этого жестокого обращения с детьми, наш разговор с Сендзёгахарой прервался на середине из-за Хачикудзи... Сендзёгахара же сама начала тот разговор, думаю, нормально, что у неё неспокойно на сердце.
Ну, раз такие пироги, то нужно проводить эту девочку, Хачикудзи Маёй, а потом изо всех сил постараться приподнять настроение Сендзёгахаре. Можно пообедать вместе, или сводить её по магазинам, или, если останется время, можно сходить куда-нибудь повеселиться. О да, отлично. Из-за сестры возвращаться домой не вариант, так что почему бы сегодняшний день не провести с Сендзёгахарой? К счастью, у меня сейчас достаточно с собой... Эй, это что за раболепие?!
Сам себя поражаю.
— Кстати, Хачикудзи.
— Слушаю, Арараги-сан.
— Этот адрес....
Вытащил блокнот из кармана.
Который всё ещё не вернул Хачикудзи.
— Это что вообще за место?
И что ты там ищешь.
Мне, как провожающему, хотелось бы узнать. Не говоря уже о том, что веду девочку, гуляющую одну.
— Хм-м. Не скажу! Воспользуюсь правом хранить молчание!
— ...
Вот же нахалка.
Кто вообще сказал, что дети чисты и невинны?
— Не расскажешь — не пойду с тобой.
— А я и не просила. Сама дойду.
— Но ты же потерялась?
— Ну и что?
— Знаешь... Хачикудзи, на будущее: нет ничего зазорного в том, чтобы попросить кого-нибудь.
— Это подходит только слабовольным людям, вроде тебя, Арараги-сан. Можешь хоть до пенсии полагаться на других. А мне не нужно. Для меня это как обычный торговый автомат!
— Э-э... Ну и какие сегодня расценки? — невпопад поддакнул я.
Ну, с точки зрения Хачикудзи, я, вполне возможно, просто сую нос не в своё дело. В начальной школе, я тоже верил, что могу всё сам. Был уверен, что мне нет нужды просить чьей-то помощи, или скорее, что мне ни за что не понадобится чужая помощь.
«Могу всё сам».
Такое.
Попросту невозможно.
— Я понял, барышня. Прошу, расскажите мне, что же находится по этому адресу, пожалуйста.
— Ни грамма искренности.
Вот же упрямица.
У меня две сестры-среднеклассницы, и они обычно клюют на эту удочку... Хотя, у Хачикудзи такой сообразительный вид, так что, наверное, лучше не стоит относится к ней как к глупому ребёнку. Ну и что же делать?
— Э-эм...
Идея.
Я достал из заднего кармана бумажник.
У меня же достаточно с собой.
— Миледи, а если я дам денег на карманные расходы?
— Ура-а! Что угодно расскажу!
Глупый ребёнок.
Не, реально глупый...
Думаю, история ещё не знает детей похищенных таким способом, но у Хачикудзи, похоже, есть все шансы стать первой.
— По этому адресу живёт Цунаде-сан.
— Цунаде? Это фамилия такая?
— Прекрасная фамилия! — как-то даже агрессивно ответила Хачикудзи.
Понимаю, неприятно, когда о имени твоего знакомого так отзываются, но вот кричать совсем не нужно. А то истеричкой могу назвать, или чем похуже.
— Хм-м... Так вы как-то знакомы?
— Родственники.
— Родственники, значит.
Выходит, она одна идёт в гости к родственникам. Или родители совершенно не следят за ней, или Хачикудзи тайком сбежала, не уведомив папу с мамой. Хоть истоков мы не знаем, но вне всяких сомнений воскресное приключение этой девочки потерпело крах на полпути.
— Она тебе близкая кузина? Судя по этому рюкзаку, у тебя вышла нехилая прогулка? Вообще, такое лучше устраивать на Золотой неделе. Или у тебя есть особая причина, что ты пошла сегодня?
— Что-то типа.
— Впредь лучше проводи День матери дома, с родителями.
Хотя.
Кто бы говорил.
«Братик, вечно ты такой».
Ну такой. Что плохого-то?
— Не хочу говорить об этом с тобой, Арараги-сан.
— Да будто ты что-то знаешь!
— Кое-что да знаю.
— ...
Без причины, просто слушать мои нравоучения ей будто физически неприятно.
Жестоко.
— Арараги-сан, ты сам-то чем там занимался? Сидел, ничего не делая, в воскресенье утром на скамейке в парке, не думаю, что приличные люди таким занимаются.
— Да ничем. Просто...
Чуть было не сказал «время убиваю», но решил остановиться. Да, «человек, отвечающий на вопрос, чем он занимается «убиваю время», никчёмен». Опасно.
— Просто туринг.
— Туринг, значит. Круто.
Похвалила.
Я уж думал, последует что-нибудь жестокое, но обошлось.
Значит, Хачикудзи и похвалить может...
— Ну, на велосипеде только.
— Вот как? Ну раз туринг, то ничего кроме велосипеда не подходит. Ужасно печалит. Арараги-сан, а прав у тебя нет?
— К сожалению, по школьным правилам нам нельзя получать права. Но, как ни крути, а велик это довольно опасно, по мне лучше машина.
— Вот как? Но тогда это будет уже форинг.
— ...
Ух, занятная ошибочка с турингом... Поправить или оставить так, что добрее?.. Я не в силах решить.
Сендзёгахара, кстати, никак не отреагировала и спокойно продолжала идти.
Даже не пытается присоединиться к разговору.
Наверное, такие низкоинтеллектуальные разговоры не для её ушей.
Хотя.
Я впервые увидел беззаботную улыбку на лице Хачикудзи Маёй, причём довольно обаятельную. Чистая улыбка, словно от самого сердца. Это такая улыбка, о которой обычно говорят «подобна распустившемуся подсолнуху», и которую большинство людей теряют с возрастом.
— Уф... Так, значит.
Ещё немного и было бы довольно опасно. Будь я лоликонщиком тут же бы влюбился. Хвала богам, я не лоликонщик...
— Ну и запутанные здесь дороги. Что вообще за структура? Ты как одна-то здесь собиралась идти?
— Мне не впервой.
— Ясно. Чего ж тогда потерялась?
— Это было давно... — как-то пристыженно проговорила Хачикудзи.
Хм... Но, наверное, так и есть. То, что ты думаешь, что можешь, и что можешь на самом деле — разные вещи. Когда думаешь, лишь думаешь. Это одинаково для младшеклассника и старшеклассника, для всех возрастов без исключения.
— Слушай, Арарараги-сан...
— «Ра» не многовато?!
— Извини. Оговорилась.
— Не надо делать таких жестоких оговорок...
— Это нормально. Любой может заговориться. Или ты с самого рождения никогда не оговаривался, а, Арараги-сан?
— Подтвердить не могу, но я, хотя бы, не оговаривался в чужих именах.
— Тогда повтори «басу гасу бакухацу» три раза.
— Это вообще не имя.
— Нет, имя. Я знаю троих с таким. Думаю, оно очень даже популярное.
Сама уверенность.
Детская ложь такая очевидная.
Просто поражает.
— «Басу гасу бакухацу», «басу гасу бакухацу», «басу гасу бакухацу», — выговорил я.
— Какое животное ест сны? — тут же спросила Хачикудзи.
Неожиданно начался «вопрос за десять раз»[9].
— Баку[10]?..
— Хе-хе. Ошибся, — с торжествующим видом провозгласила Хачикудзи. — Животное, которое ест сны, это...
Её губы изогнулись в дерзкой ухмылке.
— ...человек.
— Не умничай тут! — вскрикнул я громче необходимого, как-то бессознательно мне это показалось действительно умным.
Ладно.
Довольно тихий район, надо сказать.
По пути мы не встретили ни одного человека. Должно быть, тут все, кому надо уйти, уходят утром, а кому не надо — целый день сидят по домам. Ну, на самом деле там, где я живу, всё так же, единственное исключение: здесь просто куча огроменных особняков. Наверное, здесь живут только всякие богачи. Вроде бы, отец Сендзёгахары был крупной шишкой в одной иностранной кампании. Так что можно представить какие люди здесь живут.
Иностранная кампания, значит...
Не очень-то подходит нашему захолустью.
— Эй, Арараги-кун, — наконец подала голос Сендзёгахара. — Не повторишь ещё раз адрес?
— М-м? Ну ладно. Это хоть здесь?
— Смотря, как посмотреть, — туманно выразилась Сендзёгахара.
Так ничего и не поняв, я ещё раз прочёл адрес.
Сендзёгахара кивнула.
— Кажется, мы уже прошли это место.
— Э? Серьёзно?
— Похоже на то, — невозмутимым тоном ответила Сендзёгахара. — Можешь винить меня, если хочешь.
— Ну, тут такой уж вины нет.
Чего это она такая серьёзная...
Вечно не знает, когда остановиться со своей честностью.
— Хорошо.
С безразличным видом, не выказав нетерпения, Сендзёгахара развернулась в прямо противоположную сторону. Чтобы избежать Сендзёгахары, Хачикудзи в точности повторила её движения, и я оказался посерёдке.
— Почему ты боишься Сендзёгахары? Она же тебе ничего не сделала. Вообще, с первого взгляда это, может, и непонятно, но так-то она тебя ведёт, а не я.
Я просто иду за ней.
Можно сказать, я тут, по сути, и не нужен.
Если она и бессознательно невзлюбила Сендзёгахару, должны же быть какие-то границы. Сендзёгахара тоже не железная, если её будут так демонстративно избегать, это её ранит. Ну, даже исключая мои опасения за Сендзёгахару, отношение Хачикудзи к ней правильным не назовёшь.
— Даже не знаю, как сказать... — вдруг смущённо растерялась Хачикудзи.
А затем продолжила, понизив голос:
— Но, Арараги-сан, разве ты не чувствуешь?
— Что?
— Безумную злобу, исходящую от неё...
— ...
Похоже, это не просто интуиция.
Жаль, что я не могу опровергнуть её слова.
— Похоже, она ненавидит меня... Так и чувствую сильное желание, чтобы я исчезла куда-нибудь, как помеха...
— Сомневаюсь, что она так думает... Хм-м.
Отлично.
Немного страшновато, но спросить стоит.
Ответ очевиден, но всё-таки лучше уж узнать точно.
— Эй, Сендзёгахара.
— Чего?
Как обычно даже не обернулась.
А вдруг это я тут досадная помеха.
Хоть мы и считаем друг друга друзьями, но почему у нас не получаются действительно тёплые отношения — загадка.
— Ты... не любишь детей?
— Не люблю. Ненавижу. Лучше бы они умерли все до единого.
Ни капли пощады.
Хачикудзи со вскриком вздрогнула.
— Понятия не имею, как с ними обращаться. У меня был случай в средней школе. Я закупалась в супермаркете и случайно столкнулась с ребёнком лет семи.
— Ох, он расплакался?
— Вовсе нет. Я тогда тут же залепетала перед ним: «Ты в порядке? Не поранился? Прости, мне очень жаль».
— ...
— Я не знала, как обратиться к ребёнку, и совершенно потеряла голову. Так унижалась... Дикий шок... С тех пор любого ребёнка, неважно человек он или нет, я встречаю с ненавистью.
Она на грани.
Признаю её доводы, но чувств мне не понять.
— Кстати, Арараги-кун.
— Что случилось?
— Похоже, мы снова прошли мимо.
— А?
Прошли мимо... А, она про адрес.
Э?.. Второй раз уже.
В незнакомом месте адрес и реальное расположение зачастую могут разниться, но Сендзёгахара же не так давно жила здесь.
— Можешь винить меня, если сможешь.
— Ну, тут такой вины... Стоп. Сендзёгахара, ты изменила фразу?
— Ох, правда. Я и не заметила.
— Что там. Ах, да. Ты же что-то говорила про перепланировку. Не думаешь, что раз твой дом стал дорогой, то и всё расположение теперь отличается от того, что ты знала?
— Нет. Дело не в этом, — Сендзёгахара внимательно оглядела окрестности и проговорила. — Число дорог возросло, многих домов уже нет или построены новые, но старые дороги тоже никуда не делись... Структура никак не могла поменяться.
— Хм-м?..
Но раз мы тут уже заблудились, думаю, дело всё-таки в этом. Это лишь мысли. Наверняка Сендзёгахара просто не хочет признать ошибку. Она же такая упрямая... Пока я тут размышлял об этом Сендзёгахара обратилась ко мне:
— Что такое? Твоё лицо говорит, что у тебя есть возражения, Арараги-кун. Если хочешь что-то сказать, говори прямо, будь мужчиной. Если пожелаешь, я сейчас же голой паду ниц перед тобой.
— Хочешь, чтоб меня тут отвратительнейшим окрестили?..
Такое прям посреди города?
Раньше обходился без подобных фетишей.
— Если я этим смогу дать знать миру, что Арараги Коёми отвратительнейший человек, то пасть ниц голой малая цена.
— Дешёва же у тебя гордость.
До сих пор не разобрался, излишек у тебя гордости или недостаток.
— Но на мне ведь останутся чулки.
— Если хочешь обернуть всё это в шутку, то у меня таких фетишей нет.
— Я забыла упомянуть: они будут сетчатые.
— Ну давай, прибавляй мне извращений...
Хотя.
У меня, конечно, нет подобных склонностей, но я не прочь поглядеть на Сендзёгахару в чулках в сетку... Ну, даже быть голой совсем не обязательно. Такие чулки...
— Судя по твоему лицу, ты задумался о чём-то непристойном, Арараги-кун.
— Да ни разу. Да чтобы я, придерживающийся принципов чистоты и непорочности, оказался такой презренной личностью? Твои слова ранят меня в самое сердце, Сендзёгахара.
— Ох. Теперь я намерена говорить тебе подобное, будут у меня на то основания или нет, тем более, в этот раз ты так легко отверг моё предложение, даже не особо соблазнившись, подозрительно.
— У-у...
— Раз падения ниц голой недостаточно, то как насчёт перманентным маркером исписать всё моё тело непристойностями?
— Никогда даже не думал о таком!
— Тогда о каком думал?
— Сейчас главнее, э-эм, Хачикудзи.
Я резко сменил тему.
Беру пример с Сендзёгахары.
— Прости, похоже, это займёт некоторое время. Но если узнаешь место...
— Нет... — проговорила Хачикудзи удивительно спокойным тоном, таким ужасно механическим тоном, словно выдаёт очевидную математическую формулу. — Думаю, это, скорее всего, невозможно...
— Э?.. Скорее всего?..
— Раз «скорее всего» не устраивает, то «абсолютно».
— ...
Да не сказал бы, что «скорее всего» не устраивает.
Да и «абсолютно» совсем не удовлетворяет.
Однако я не мог ничего ответить ей.
Всё тем же тоном.
— Сколько бы мы не шли, мы не сможем прийти.
Хачикудзи.
— Я никогда не смогу прийти.
Повторяла Хачикудзи.
— Не смогу прийти к своей маме.
Словно заезженная пластинка.
Словно давешняя запись.
— Потому что я... потерявшаяся улитка