Подмастерье и Некромант

Глава 130. Хороший Человек И Хороший Учитель

* * *

Мгновение Северус смотрел на Гермиону в полной тишине. Затем выплюнул:

— И не смотри на меня так! Я не хочу, чтобы ты жалела меня! Мне не нужна твоя жалость! И вообще — тебе-то что до этого, а? Ты любила его, так же, как и все остальные.

— Да, любила, — ответила она, заставляя себя оставаться спокойной. — Так же, как и ты. У Дамблдора был великий дар вызывать у окружающих любовь и уважение. Но когда дело дошло до использования такой любви и уважения, которых я раньше никогда не встречала, он оказался безжалостен. О, конечно, его можно оправдать. Победа над Волдемортом оправдывает все средства, не так ли? Даже если нужно пожертвовать жизнью ребенка, пожертвовать твоей душой. А насчет жалости… Я не знаю, — ее внезапно переполнил гнев. Она соскочила с кровати и начала мерить шагами комнату. — В основном, когда я думаю о Дамблодоре, о тех твоих воспоминаниях, я… Я чувствую злость, черт возьми! Это жалость? — она быстро моргнула, но было слишком поздно. Она нетерпеливо смахнула слезы с ресниц.

Как ни странно, но ее острая реакция, казалось, успокоила Северуса. Он неподвижно сидел и наблюдал за ней сверкающими глазами. И только руки, все еще сжатые в кулаки, выдавали его напряжение.

— Он сделал то, что должен был сделать, — прокомментировал он наконец.

— Может быть, и так, — прошипела Гермиона. — Но разве это все извиняет? Он должен был доверять тебе. Тебе! Не шпиону, не предателю, не идеальному инструменту в его руках, не… твоему раскаянию, которое он так удобно использовал, чтобы заставить тебя делать все, что он считал необходимым. Он должен был уважать тебя. И он должен был простить тебя.

Она яростно вытерла рукавом глаза, но почему-то не могла перестать плакать.

— Это несправедливо.

— Жизнь вообще несправедлива, Гермиона.

Она фыркнула:

— Ты думаешь, я этого не знаю? Может, я и гриффиндорка, но не дура. И я больше не маленькая наивная девочка.

Она встала между его коленями и положила руки ему на плечи, переплетая пальцы за его головой. Он поднял голову, чтобы встретиться с ней взглядом. Он выглядел уставшим, измученным, невозможно грустным, но более спокойным.

— Ты можешь простить его? — спросила она наконец. — Но, что важнее, можешь ли ты простить себя?