Гермиона Грейнджер и таинственное дитя

Презумпция невиновности

Вторую ночь из-за чертова Драко Малфоя Гермиона не могла уснуть. Правда, на этот раз не из-за него самого, а из-за его дикого предположения. Обдумывание предположения помогало гнать мысли о самом Малфое и его странном поведении. Просто… Гермиона тоже умела складывать два и два. Сложилось отлично. Новая теория заставляла ее ненавидеть себя со страшной силой. Но до чего же гладкой и стройной она была! Словно все элементы пазла встали на места.

В Гермионе отчаянно сражались Гермиона-прокурор и Гермиона-адвокат, а место на скамье подсудимых занимал… профессор Снейп. Гермиона-адвокат кричала из недр сознания о презумпции невиновности, а Гермиона-прокурор хладнокровно перечисляла обвинения: разбирается в зельях, следовательно, способен приготовить отменное Оборотное – раз; имеет острое зрение и научен за годы преподавания улавливать нюансы взаимоотношений между студентами – два; с самого детства любил Лили Поттер – рыженькую бедовую гриффиндорку – три. Да, она позволила себе использовать личную информацию, которой Гарри неосмотрительно поделился со всеми свидетелями его последнего противостояния с Волдемортом, уж больно хорошо это ложилось в канву. Но ту же информацию использовала и Гермиона-адвокат:

— Снейп до последнего вздоха любил Лили Поттер, он не мог влюбиться в Джинни Уизли. Он ведь старше ее на целую жизнь!

— Да, – парировала Грейнджер-обвинитель, – именно поэтому он не подбивал клинья в своем настоящем обличье (да и как бы ему это удалось – Джинни ни за что не увлеклась бы убийцей Дамблдора!), а использовал личину Драко.

Защитница несправедливо обвиненного ангельски улыбнулась и нанесла точный ответный удар:

— Но ведь Драко Малфой тоже принимал участие в этом преступлении, однако Джинни…

— Снейп никогда бы не признал увлечение студенткой.

— Потому что не позволил бы себе увлечься, а тем более совершить что-то такое с несовершеннолетней! Да Молли ему яйца оторвала бы и приколдовала к кончику носа!

— Вот-вот, – поддакнула прокурор. – Поэтому профессор (то есть директор) действовал опосредованно. И вообще нужно радоваться, что этот глубоко несчастный человек получил порцию любви и нежности.

— Если получил! Это не может быть он!

— Все указывает на него!

— К Драко я тоже ворвалась, будучи уверенной в его виновности.

— Снейп мог заинтересоваться Рыжиком, когда они с Невиллом пытались украсть меч Гриффиндора. Джин показала себя смелой…

— И глупой. Эта вылазка была верхом идиотизма.

Так и не определившись, виновен ли Снейп, Гермиона задумалась о другом – о плане поговорить с его портретом. Теперь она уже не была уверена, что план хорош. Будет ли знать нарисованный Северус Снейп о том, что сделал при жизни (если это он! – ввернула адвокат), сколько вообще знаний профессора (директора, он ведь был директором почти целый учебный год) перешло к портрету? Кто может ответить на эти вопросы? На ум пришел Малфой. У него должен быть опыт общения с живыми изображениями дедов-прадедов, ее же собственный ограничивался сумасшедшей Вальбургой Блэк. Можно было спросить у Гарри, но, во-первых, с их неприятного разговора прошло недостаточно времени, чтобы просто сделать вид, что они ни о чем таком не говорили, во-вторых, Драко не нужно ничего объяснять, он знает, зачем ей информация.

Если выяснится, что профессор помнит всю свою жизнь, от диалога с ним придется отказаться.

Но что тогда делать?

Уставший мозг не желал сотрудничать. Гермиона провалилась в тяжелый сон со сновидениями. Во сне профессор Снейп то грязно приставал к ней, то обвинял в том, что она маленькая извращенка, а потом и вовсе превратился в Слагхорна. Из сна про Слагги Гермиона выпрыгнула как пробка из бутылки и погрузилась во вполне комфортный, в котором был горящий камин и... Драко. Почему-то без рубашки.

В момент пробуждения подробности снов стерлись из памяти, остались только ощущения: снилось что-то неприятное про Снейпа, отвратительное – про Слагги и милое – про Малфоя. Малфой и милое... – Гермиона окончательно проснулась – это понятия из разных словарей!

Было некогда вспоминать игры подсознания. Как-то так случилось, что встала она уже со сложившимся планом. Осталось продумать детали.

К кому же пойти? Вспомнив вчерашний разговор со Слагхорном и немножко сон, Гермиона откинула идею обратиться к нему, а потому сразу после завтрака аппарировала к директорскому кабинету – да здравствует отсутствие щита над Хогвартсом! Ей повезло, директор не успела сменить пароль. Горгулья покряхтывая отъехала в сторону, и Гермиона взбежала по лесенке. Та несколько раз дернулась под ногами на манер эскалатора, но Грейнджер давно привыкла не обращать внимания на чудачества замка.

Она решительно постучала в дверь.

— Войдите, – раздалось с обратной стороны.

«Так, Гермиона, соберись и действуй!» – отдала она себе мысленный приказ.

— Мисс Грейнджер? Рада вас видеть. С чем пожаловали? – у директрисы было отличное настроение, бывшая студентка никогда не видела на ее лице такой искренней и добродушной улыбки. – Чаю? Печенья?

Минерва подтолкнула стоящую на столе тарелку в сторону Гермионы, но та отрицательно покачала головой. Ей нужно было оставаться собранной, домашняя обстановка к этому не располагала. Дом. О пристанище тоже стоило поговорить. Но позже.

— Директор, – выпалила Гермиона в своей привычной нахрапистой манере, не ко времени вспомнила малфоевское «руки в боки, взгляд из-под бровей» и потеряла добрую треть запала. Макгонагалл продолжала благожелательно улыбаться, что позволило Гермионе собрать мысли в кучку и начать снова, только более мягко: – Из-за недавних событий... – она замялась, – вы знаете, что мы… я... потеряла год. Я понимаю и принимаю собственную ответственность за решение не возвращаться в школу на седьмой курс обучения...

— О чем вы говорите, мисс Грейнджер? – всплеснула руками Макгонагалл. – Это было разумное решение. Ваше происхождение…

— Я знаю! Простите, – Гермиона ужаснулась тому, что перебила учителя. – Но это не отменяет последствий. Я недоучившийся студент без ЖАБА.

— Гермиона, – мягко перебила ее Минерва, – неужели вы думаете, что вам не зачтут ЖАБА автоматом, учитывая все, что вы сделали для восстановления мира?

— Я не хочу этого, – тихо проговорила она и подняла на директора взгляд, надеясь на понимание. В светлых глазах Макгонагалл мелькнула гордость за свою лучшую студентку, а затем место гордости заняли грусть и усталость.

— Вы же понимаете, что система магического образования в такой же разрухе, как и остальная часть нашего мира, – Минерва подбирала слова осторожно. – Мы еще не предпринимали попыток восстановления и пока не пришли к консенсусу по поводу прошедшего учебного года. Речь идет не только о выпускном курсе, пострадали все студенты. Одинаково плохо как зачесть его всем отучившимся, так и не зачесть. Я не уверена, что даже ради вас нам удастся собрать комиссию…

— Я знаю! – снова перебила Грейнджер. – С моей стороны было бы огромной наглостью просить собрать ради меня целую комиссию. Поэтому предлагаю альтернативный вариант. Я проведу собственные научные изыскания по предметам, которые выберу, а затем…

— У вас уже есть идеи, – Макгонагалл не спрашивала, констатировала факт.

— Да, пока что я определилась с зельеварением, – выдохнула Гермиона и титаническим усилием заставила себя говорить ровно и рассудительно: – Я хочу рассмотреть Оборотное зелье под новым углом, с помощью магловских технологий узнать, насколько глубоко оно перестраивает тело. Сварить Оборотное зелье, перевоплотиться и отправить на ДНК-экспертизу два образца – свой, то есть волшебника под Оборотным, и того, чей волос использовали для перевоплощения.

— Но почему вы пришли ко мне, а не к профессору Слагхорну? – оказывается, и Минерва еще не разучилась удивляться.

— Просто, – замялась Гермиона, не до конца осознавая, где заканчивается игра, а где она уже искренна, – у меня вчера был разговор с профессором. Он отнесся к моему интересу… без понимания. Он чистокровный, а некоторые вещи… они неистребимы.

— Вы хотите, чтобы я поговорила с ним.

— Да. Я думаю, вы сможете его убедить, что в разрезе послевоенных веяний это будет… уместная работа.

— Я услышала вас, Гермиона. Это все?

— Не совсем, – Грейнджер снова охватила робость. – Я хотела бы привлечь к работе еще одного студента с нашего курса.

— Мистера Уизли? – понимающе хмыкнула Макгонагалл и удивилась, когда Гермиона отрицательно покачала головой. – Мистера Поттера? – второе отрицание заинтриговало директрису.

Гермиона решила больше не мучить ее неведением и выпалила:

— Мистера Малфоя.

Минерва Макгонагалл от неожиданности лишилась дара речи. Гермиона воспользовалась молчанием и продолжила:

— Я сейчас на волонтерских началах стажируюсь в аврорате, и аврор Робардс поручил мне работать с воспоминаниями мистера Малфоя, кстати, для того и нужен был Омут. Словом... я провожу у него довольно много времени, и можно совместить... – Гермиона упустила размышления и озвучила только вывод: – А Драко... мистеру Малфою для улучшения реноме будет полезно принять участие в подобном проекте и продемонстрировать терпимость к маглам.

— И вы полагаете, что он согласится? – с доброй иронией переспросила Макгонагалл.

— Я полагаю, у него нет выбора, – очень характерно усмехнулась Гермиона.

Директор снова удивилась, пожалуй, на ее лице отразился шок, а затем понимание. Грейнджер не была уверена, что хочет знать о сделанных Минервой выводах.

— Я не могу обещать ничего, но поговорю с профессором. Теперь все?

— Почти, – смутилась Гермиона. – Понимаете, Драко все-таки находится под следствием, поэтому, если мы начнем варить зелье такого класса в его комнатах... он может пострадать. Было бы здорово, чтобы на случай проверки разрешение от директора школы или профессора зельеварения лежало у него под рукой.

Макгонагалл снова улыбнулась. Гермиона не смогла дать определение оттенку этой улыбки, но почему-то покраснела. Затем директор что-то вспомнила, оценивающе посмотрела на нее и сказала:

— Вообще-то, ваше исследование можно расширить. Кроме Оборотного зелья, вы можете рассмотреть частичную человеческую трансфигурацию и метаморфомагию.