Сотрудничество в действии

473 18 2
                                    

Гермиона Грейнджер умела удивлять. Когда прошел первый шок, когда схлынула потребность яростно отрицать ею сказанное и спасать честь своего декана, Драко с неприязнью отметил, что ее версия имеет право на жизнь. Конечно, аргументы «мог заметить взгляды» и «отлично варил зелья» были слабоваты, но Малфой вспомнил… вспомнил лето, когда все еще было хорошо… до Волдеморта... курса после третьего, или второго… нет, третьего. Они с Нарциссой и Снейпом сидели в беседке в саду мэнора. Драко и не прислушивался к взрослой болтовне, пока не уловил фразу матери, сказанную с легкой иронией, даже подзуживанием:

— Конечно, Сев, ведь мы знаем, что тебе нравятся рыженькие гриффиндорки не слишком чистых кровей…

— Нарцисса! – жестко перебил ее декан.

Мама ссутулилась (тогда это было в новинку для Драко, леди Малфой всегда демонстрировала идеальную осанку и идеальные манеры), а затем извинилась перед собеседником. Не могла же она подразумевать Уизлетту? Во-первых, что-что, а кровь у рыжей была чистая, во-вторых, в то время ей было лет тринадцать, если не меньше. Гадость какая! Снейп не мог страдать такими отклонениями. Не мог и все! Ис-клю-че-но!

И с матерью не поговоришь, и Грейнджер к ней не подошлешь с этим вопросом. Если заслать Грейнджер, придется поделиться своим воспоминанием, а Драко казалось, что он не вправе рассказывать о Снейпе что-то настолько личное.

Он решил обдумать версию позже, наедине с собой. А пока… пока следовало вернуться к воплощению плана «А». Драко очень нравилось, как Грейнджер реагировала на его весьма условно джентльменские порывы.

Он не без причины считал себя героем дня. Драко Малфой никогда не умел утешать. Тем более рыдающих девчонок. Истерики Пэнс, например, рождали в нем желание заткнуть ей рот подушкой. Не то чтобы он этим гордился, но честно признавал. Грейнджер же… ему тоже хотелось как-то прекратить надрывную сцену. Но без применения подушки. Он, брезгливейший из брезгливых, прижимал рыдающую (сопли, слезы – фу!) Гермиону к плечу, и думалось ему не о естественных жидкостях организма, а о ее умилительной хрупкости. И почти не было противно. Что-то очень быстро делалось со сдерживаемыми годами эмоциями. Драко это пугало. Сильно пугало. Но и влекло. Осторожность истошно орала, что нужно сдать назад, но мог же он раз в жизни не послушаться своей врожденной осторожности, которую многие ошибочно считали трусостью?

Гермиона Грейнджер и таинственное дитяМесто, где живут истории. Откройте их для себя