Чужие грехи - твоя расплата

~30~

— Но Господин! Так нельзя! — испуганно начал Виталик.

— Что нельзя, мальчик?! Ты боишься за себя, за свою ничтожную жизнь, ты не хочешь боли, ты не хочешь умирать, но что делать, если этого хочу я?

Мальчик не смел шевельнуться, всматриваясь в суженные от злобы, горящие ненавистью глаза.

— Я сильнее тебя, мальчик.

В доказательство своих слов Юлий прижал мальчика к кровати, надавив ладонью ему на грудь.

— Сила с древних времён была показателем власти: кто сильнее, тот может унижать, оскорблять, уничтожать, заставлять молить о смерти. И я сильнее тебя, мальчик. Так разве найдётся то, что спасёт тебя от меня?! — Юлий громко засмеялся. — Найдётся высшая сила, а? Я её что-то не вижу! И где твой Бог, мальчик, которому посылали молитвы твоя слабоумная мать и изменник отец?!

Юлий наотмашь ударил Виталика по щеке.

— Он защищает только их, а ты будешь вечно мучиться в Аду! Потому что Бог не справедлив. Жизнь несправедлива.

Виталик не смел вымолвить ни слова: слишком убедительным доказательством слов мужчины были руки, крепко сжимавшие измученные запястья.

— Я могу ещё раз взять тебя силой, сломать тебе руки, вырвать ногти, и никто, никто не сможет меня остановить! Мне нравятся твои слёзы, крики, нравится, когда ползаешь передо мной на коленях, когда ты полностью раздавлен, сломлен, когда ты не смеешь от страха даже посмотреть на меня.

— Господин, прошу Вас, успокойтесь! — взмолился Виталик, понимая, что оказался в самом незавидном положении: Юлий был прав, и противопоставить ему было нечего, всё было очевидно, а оттого ещё более пугающе.

— Я спокоен, мой мальчик. Я нахожусь в трезвом уме и здравой памяти, а от этого тебе же хуже. Сейчас я поставлю тебе парочку новых синяков и вырежу этим ножом (Юлий подобрал нож с пола и продемонстрировал Виталику) своё имя у тебя на спине, а потом ещё раз возьму тебя, истекающего кровью, силой. И никакой Высший Бог не сможет меня за это наказать, а ты явно не будешь почитаем как мученик.

— Если Вы это сделаете, Господин, я умру.

У Виталика лишь немного дрожал голос, но в целом он был спокоен. Юлий скрипнул зубами от злости: мальчик был чертовски прав. Мальчишка и так был худым и слабым, а синяки и порезы только усугубляли ситуацию. Юлий смотрел как под футболкой часто вздымалась грудь Виталика, он пытался в немом, почти бесполезном жесте защиты прижать ноги поближе к телу, закрывал живот от ударов ладонями (тоже бесполезный жест, но тем не менее необходимый как слабая попытка противостояния), а на шее трепетала, пульсировала сонная артерия.

— Ладно, хорошо. Я не убью тебя сейчас только потому, что хочу, чтобы твоя жизнь стала ещё хуже. Я буду медленно убивать тебя день за днём, и ты никогда не избавишься от меня.

— Как скажете, Господин.

Виталик по-прежднему был почти спокоен. Юлий отпустил его и отошёл к окну, так что теперь он был в относительной безопасности. Мальчик сел, притянув колени к груди и положив на них подбородок.

— Мы всё же можем договориться, Господин, — сказал Виталик тихо, но уверенно: он бессознательно был уверен, что мужчина сейчас его не тронет и даже позволит больше, чем положено.

— Никаких больше договоров, мальчик.

— Почему? Боитесь не выполнить свои условия?

Виталик понял, что этого не надо было говорить, когда Юлий резко развернулся к нему лицом.

— Что ты сказал? — чересчур спокойно поинтересовался мужчина.

— Я... извините, я не подумал, Господин, — Виталик пытался подавить медленно растущую внутри панику.

— Никаких больше договоров, мальчик, — повторил Юлий и тихо добавил: — Потому что ты прав.

В оконную щель настойчиво врывался зимний ветер. Снова похолодало.

— А знаешь, что самое прекрасное, мальчик? Что ты веришь, что когда-либо сможешь быть свободным. Я уже оставил неизгладимый след в твоём маленьком мирке, хотя, правильнее будет сказать, что я разрушил его до основания, и ты не сможешь забыть меня, освободиться. Никогда.