Чужие грехи - твоя расплата

~3~

В первую очередь Виталик решил исследовать весь дом. Как один из главных слуг Сатаны, Барон имел дом недалеко от Пандемониума. Два этажа, прекрасно обставленные самой дорогой мебелью. Барон был алчен и не скрывал своего престрастия к роскоши и детям, за что презирать его никто не пытался.

Мальчика удивили две вещи: во-первых, в здании не было входной двери, зато была большая библиотека. Во-вторых, Виталик обошёл весь дом, но не нашёл ни одного живого существа. На всякий случай мальчик взял маленький ножик с кухни, спрятав себе его под подушку в комнате.

Прошло пару часов, и Барон снова пришёл в дом, найдя мальчика у себя в комнате.

— Соскучился? — мужчина усмехнулся, хлопнула опрометчиво не закрытая Виталиком дверь.

— Впрочем, это несильно важно. — Барон сел рядом с мальчиком на кровать, подняв его подбородок двумя пальцами. Юлий впился в губы Виталия требовательным поцелуем, повалив мальчика на кровать.

— Я не хочу!

— А кто тебя спрашивает? — повторно усмехнулся Барон.

— Не надо, прошу! — громко закричал Виталик, когда с него самым наглым образом стали стягивать одежду. Руки нащупали нож, сомневаться не приходилось — адреналин бушевал в крови, заглушая разум. Один быстрый рывок, Виталик судорожно отползает назад. Барон тяжело дышит, кривя губы в подобие усмешки. Одним движением он вынимает нож, смотрит на лезвие, переводит почти безумный взгляд на мальчика.

— Зря ты это сделал.

Сердце мальчика пропустило удар, он успел уже тысячу раз пожалеть о содеянном, но произнести слов извинения ему не дали, грубо схватив за руку и закрыв глаза. Не говоря ни слова, Барон переместился в комнату. Как позже выяснил Виталик, это было пыточная или так называемая "комната для наказаний". Тут же цепи, словно змеи, обвили запястья и лодыжки мальчика, максимально разведя в стороны его руки и ноги. Щелчком пальцев одежда исчезла, оставив Виталика обнажённым.

— Терпи, если сможешь, конечно, терпеть! — глаза Барона сверкнули красным в свете ламп, он обернулся к столику с инструментами, оставив Виталика наедине с мучительным ожиданием.

— Простите, я больше никогда, — запинаясь проговорил мальчик, не в силах сказать что-то большее замолчал.