Чужие грехи - твоя расплата

~4~

  У Барона нашлись какие-то неотложные дела, которые он поспешил решить, громко ругая кого-то из своих подчинённых. Виталик остался один в своей комнате. Он лёг на кровать, свернувшись клубочком, и заплакал. От боли и обиды, неожиданно нахлынувшей на него и подкосившей внутреннее равновесие. Искренние слёзы безысходности и горя впервые падали с ресниц мальчика, впервые грудь изнутри разрывала невиданной силы боль, которая была страшнее любых увечий.

   Виталик вряд ли смог бы припомнить последний раз, когда он плакал в своей "прошлой жизни" — как он выражался.

"А кто тебя спрашивает?" — голос Барона раздавался, как эхо, в голове, но Виталик с ужасом осознавал, что это были его слова.

   Девчонка, обыкновенная девчонка, худенькая с ровной чёлочкой, большими зелёными глазами, в которых отражались злость и обида. Она, как призрак "прошлой жизни", являлась к нему часто. Мальчик сам не знал, почему он выбрал объектом своих унижений именно её. Немного выставленная вперёд верхняя челюсть, пугливая, ассоциальная — она была любимым предметом насмешек Виталия. И почему-то в его голове отпечатался тот день. Мальчик закинул пенал той девчонки на шкаф, она никак не могла его достать, что изрядно веселило Виталика и его компанию. Он чётко помнил как девочка, развернувшись, сказала ему срывающимся голосом: "Я не хочу, чтобы ты так делал", Виталик рассмеялся, сказав ту самую фразу: "А кто тебя спрашивает?"

   Говорят, всё в жизни возвращается бумерангом. Виталик никогда не верил в это, прожигая жизнь, смеясь над сокровенными желаниями, мечтаниями людей. В свои неполные четырнадцать лет он пробовал курить, громко матерясь и задыхаясь от табачного дыма. Сейчас ему всё это казалось, нереальным, настолько далёким, покрытым той приятной негой воспоминаний, которой обладает только сон или мечта из самого глубокого детства.

   Хлопок входной двери вывел его из мира мечтаний и бросил в жестокий реальный мир. Снова заныли раны, оставленные опытной рукой Барона, снова захотелось плакать от безысходности. Виталик повернул голову, чтобы посмотреть кто пришёл, и его сердце сжалось от страха. Барон вольяжной походкой направился к нему.

— Чего ты плачешь, малыш? — на последнем слове мальчик вздрогнул и поднял глаза на своего Хозяина, ничего не ответив, но выражая взглядом своё презрение. — Послушай, я не собираюсь постоянно причинять тебе боль, если, конечно, ты будешь слушаться меня. Другой жизни, другого Хозяина у тебя не будет. Смирись, тебе же будет проще.

Виталик недоумевал как можно смириться с неволей, болью и, в конце концов, с самим Бароном. Юлий, словно угадав эти мысли, продолжил:

— Ты привыкнешь. Люди привыкают к моральной и физической боли, поэтому даже в Аду пытки не вечны. Послушай, — сказал Юлий вкрадчиво, коснувшись кончиками пальцев подбородка мальчика, — я не такой уж и злой, хотя тебе претят мои требования, но тебе придётся мириться с ними. Иначе никак.

Мужчина гладил Виталика по голове ласково, и мальчик почти поверил в искренность слов, ощущая себя уже не настолько испуганным, но если бы он взглянул ему в глаза, то понял бы, наскольно заблуждался в своих предположениях. Холодная сталь взгляда Юлия, которому была чужда жалость, сострадание, милосердие. Барон видел в мальчике лишь объект своих желаний и ничего больше.