Чужие грехи - твоя расплата

~17~

Прошла целая неделя. Тогда отношения между Юлием и Виталиком, и так бывшие напряжёнными, стали ещё хуже, они практически не говорили с того знаменательного дня. Виталик боялся и не хотел даже попадаться на глаза своему мучителю, это ему легко удавалось, ведь Юлия занимали раздумия. Его положение в обществе стремительным образом ухудшалось, над ним в открытую потешались даже бесы, а бывшие коллеги и вовсе не замечали его... Конечно же, в этом была виновата Кэтрин. Принцесса Ада, гордая и заносчивая, обидчивая, в то же время обладающая некоторыми достоинствами: расчётливостью и беспристрастностью, например. Это отмечал Юлий. Хоть они и были врагами, каждый понимал даже, можно сказать, уважал заслуги противника.

Юлий проклинал и восхищался, любил и ненавидел, хотел жить и мечтал умереть, запутавшись окончательно в себе, он то привозносил, то порицал одно и то же. Это злило его ужасно, но он ничего не мог с этим поделать, продолжая размышлять на насущные и отвлечённые темы. Он ничего не замечал вокруг себя, все органы чувств были сосредоточены лишь на разуме, вся энергия уходила на бедственные, практически суицидальные, мысли. Однажды, когда Юлий велел Виталику подать бокал, и мальчик ненароком разбил его, мужчина просто безразлично сказал "возьми другой", вместо ожидаемого Виталиком наказания за неосторожность. Это ли ни самое очевидное доказательство его отрешённости от реального мира!

Виталик же наоборот жил настоящим да выдуманными мирами из книг. Хоть он и не был склонен к мечтательности, но прошлое только мучило, не давая желаемого покоя, а смотреть в будущее было страшно. Настоящее же его существование (жизнью это вряд ли можно назвать) было полно лишь ужаса и скуки. Он смог совместить в своей душе эти, казалось бы, два несовместимых понятия.

Впрочем, человек привыкает ко всему. Именно поэтому панический страх первых дней после того события в конце концов стал просто волнением. Он всё ещё ненавидел, всё ещё боялся, но пожар ненависти перегорел, превратившись в ещё не остывшие угли. Особняк Юлия стал его тюрьмой, из которой не было выхода, как бы ни старался Виталик его найти. Да даже если бы нашёл, разве тогда ему не суждено было бы умереть где-то на просторах огненной пустыни, или не стал бы он обедом для ужасных существ, что выбрали Ад своим пристанищем? Виталик не особо задумывался об этом. Главное — оказаться подальше от злосчастного дома. Но, на несчастье мальчика, выхода не было. Окна разбить было невозможно, а двери не было вовсе. Юлий, всё же заметив состояние мальчика, убрал все острые предметы.

В то же время его положения становилось практически бедственным. Сначала Юлию просто намекали, что в Аду ему не место, а потом Кэтрин ему это открыто сообщила с победной усмешкой на губах. Это произошло как раз на седьмые сутки после того знаменательного дня. Невозможно передать весь ужас, поглотивший его. Внутри будто оборвалась тоненькая ниточка, удерживающая последние крохи благоразумия. Он высказал всё, что думал ей, она ответила лишь презрительной усмешкой. Он весь трепетал, как парус на корабле во время бури, она, как луна, гордо возвышалась над бушующей стихией.

Юлий в оцепенении вернулся в дом, который больше ему не принадлежал.

"Всё же, — вдруг подумал Юлий, — это даже хорошо. Тут я вечно встречаю осуждение, а там, в мире людей, мы заживём!"

Юлий привык в своих мыслях себя и Виталика называть просто "мы". И делал так всегда. Он как будто страшился имени мальчика, стараясь не употреблять его вообще.

Мужчина был даже рад переменам.

"Может, там буду счастливым", — думал он.

А Виталик? А Виталик ещё не знал, что скоро выпадет прекрасный шанс сбежать. Он с ужасом ожидал предстоящей бури. Ведь за затишьем и Юлием, не замечающим его или благосколнно к нему относящимся, обязательно следовали побои и жестокость.