Прекрасное, почему ты так далеко?

13

Цель Лазутчиковой провалилась с треском. Вместо того, чтобы не думать о Андрияненко, Ира только этим и занималась. Так ладно бы все заканчивалось на этом. Нет же! Еще рассказывала о ней всем вокруг. И бабушке, и Наде, и Девяткину с Ульяной. Девушка не понимала, почему ей так хочется сообщить всем о существовании Елизаветы Владимировны, про которую она рассказывала любые мелочи, пришедшие в голову. Наверное, это происходило потому, что все ее мысли были где-то далеко с англичанкой. Ира пыталась сдерживаться, не надоедать так часто с этим, чтобы никто ничего не заподозрил, но получалось слабо. А если кто-то вдруг спрашивал о ней… Сердце студентки трепетало от счастья. Однако, в конце концов, окружающие начали замечать это, лавочку пришлось прикрывать.
— Куда мы сейчас? — Подавив скучающий зевок, спросила Лазутчикова. Она сунула руки в карманы мешковатых брюк и едва заметно улыбнулась. Ответ на свой вопрос знает лучше остальных.
— В четыреста седьмую. К твоей ненаглядной, — рот Ульяны скривился в непонятной гримасе так, что Ира не поняла эмоции той. Иронизирует? Смеется? Говорит в серьез?
Ей даже стало обидно как-то. Почему это Елизавета ее ненаглядная? Разве она давала повод так думать? Наоборот, всеми силами доказывает свою ненависть и пренебрежение. Или… Плохо доказывает?
— С чего это она, — Лазутчикова нарочито выделяет последнее слово интонацией. — Моя ненаглядная?
Девушки поднимаются по лестнице, пока вокруг проходит нескончаемый поток студентов. Ульяна молчит какое-то время, и Ира боится, словно ответ на свой вопрос не получит, а ей бы очень хотелось поменять мнение одногруппницы. Та, конечно, сплетни навряд ли начнет распускать, но слышать такое еще когда-нибудь не хотелось. Это то, в чем Лазутчикова не может признаться даже самой себе, а если об этом будет говорить кто-то другой… Да не дай бог!
— Ну, я даже не произнесла ее имени, а ты сразу поняла, про кого я, — все-таки ответила собеседница спустя минуту.
Ира закусывает язык, понимая, как сильно попала. Теперь она молчит, не зная, что отвечать. Притворяться дурочкой сейчас будет довольно абсурдно. Единственный выход, который она для себя нашла — переключиться на другую тему, но уже почти дойдя до нужной аудитории, Ульяна, скорее для себя, зачем-то продолжает:
— Если бы она была мужчиной, я бы подумала…
Ира останавливается, а вместе с ней останавливается Ульяна. Они молча смотрят друг другу в глаза, как будто пытаясь научиться телепатии. Стоят практически на пороге, но дверь перед ними закрыта. Преподавательницы еще нет, ибо в кабинете слишком шумно. Через минуту начнется пара, стоит решить свои дела здесь и сейчас.
— Что бы ты подумала? — Голос становится грубее, девушка словно злится. Ей так противны все эти подозрения, хочется верить в их необоснованность, когда на деле те очень даже обоснованны. И Ира слишком хорошо знает, что сейчас услышит, но от этого почему-то не убегает, наоборот. Надо раз и навсегда развеять глупые мысли Черниковой, пока действительно это не стало катализатором для сплетен.
— Что ты втюрилась в нее, — Ульяна кивает на дверь, да так многозначительно, словно Ира влюбилась в кусок дерева, но смех такая чепуха не вызывает. Нет даже намека. Лазутчикова остолбенела, не знает даже, что и сказать. Она предчувствовала, что Ульяна сейчас скажет, но, как выяснилось, была совершенно к этому не готова. Получается выдавить только наигранное:
— Чего блять? — И голос до того взволнован и растерян, что звучит это весьма искусственно. Ее руки непроизвольно скрещиваются, а глаза бегают по лицу собеседницы. Кажется, будто Ира не верит самой себе.
— Лазутчикова, не забывайтесь, и дайте, пожалуйста, пройти. Пара уже началась.
Ульяна, как ни в чем не бывало, здоровается, а потом заходит вслед за Елизаветой Владимировной в аудиторию. Ира медлит, но вскоре делает то же самое. На негнущихся ногах доходит до первой парты, где никто не сидит. От шока, что так намертво сковал ее, девушка не смогла дойти куда-то дальше. Андрияненко все слышала? Она все поняла? Как давно она там стояла? Что успела или не успела услышать? Мысли крутились в голове неустанно, перебивая друг друга. До конца пары девушка сидела столбом. Хотелось заплакать от смущения и неловкости. Теперь непонятно, как общаться с преподавателем дальше. Та будет ее ненавидеть, валить на экзамене. Лазутчикова умоляет Бога, судьбу, да кого угодно, лишь бы та ничего не услышала, но ответа ей, конечно, никто не дает. Остается пойти на одно единственное, возможно верное, а возможно и нет, решение: спросить у самой Елизаветы. Непонятно, конечно, что спрашивать, но оставлять все так, как есть Лазутчикова не только не хочет, но и не может. Если преподавательница ничего не слышала, то можно жить дальше со спокойной душой, а если слышала… Возможно, тактично сделает вид, что все-таки не слышала? На ее месте так бы поступила сама студентка, но только Андрияненко совершенно другого поля ягода.
Преподавательница говорит о приближающейся сессии, о каких-то долгах, но Ира ничего воспринимать не может. То ли от нервов, то ли от привычного голода чувствует, как кружится голова, которую она тут же подпирает руками, прикрывая глаза. Ей вдруг становится нестерпимо плохо, хоть в петлю полезай. Через пару мгновений снова возвращается в привычное положение, чтобы не уснуть. Ей не хватает воздуха, она практически тонет в пространстве, но вскоре ей, на удивление, становится немного лучше. В пенале лежит таблетка, девушка незамедлительно глотает ее. Под рукой нет воды, как и сил, чтобы дойти до ближайшего кулера. Приходится выкручиваться, глотать, не запивая. Только зря все это, кажется, лекарство застревает где-то в дыхательных путях, и Ира до конца занятия борется с неприятным ощущением кома в горле.
Студенты уходят, Елизавета, по обыкновению, никуда не спешит. Видит, как практически зеленая девушка сидит за партой, никуда не уходя. Андрияненко встает из-за стола и подходит к Ире, пока та пытается собраться с мыслями. Следует заметить, что ничего толкового из этого не выходит, в голове пустота, тело вдруг стало невыносимо тяжелым, в глазах — безутешная тоска. Она снова ничего не ест, она снова мало спит. Ира себя убивает, медленно, но безжалостно. И она то ли притворяется глупой, то ли в самом деле не осознает, что творит.
Гóлoса англичанки не слышит, но присутствие ощущает. У Иры трясутся руки, ей плохо, ей нужна еда. Такое состояние в последние месяцы уже случалось, очень редко, но случалось. Если не поесть — лучше не станет, это ею усвоено на горьком опыте, вынесено, как аксиома. Но есть девушка не может. «Нужно продержаться еще хотя бы пару дней» — повторяет себе ежесекундно. Она верит в силу собственной силы воли, которая, кажется, готова ее погубить.
Изящные пальцы преподавательницы хватают ту за подбородок, призывая посмотреть на себя. От такого жеста студентка теряется, а вот Андрияненко достаточно пару секунд, чтобы оценить, насколько той сейчас хреново.
— Скорую? — Строго спрашивает преподавательница, вызывая в глазах студентки страх и панику. Та тут же качает головой, и Елизавете кажется, словно что-то тут не так. Перед ней самая настоящая загадка, которую разгадать пока не получается, и это сбивает с толку. Такое чувство, словно Лазутчикова знает, что с ней, а теперь боится, что это узнает кто-то другой. Елизавета Владимировна задумчиво кусает губу, теряясь в догадках. Паническая атака? Что-то принимает?
Англичанка вспоминает, как девушка пила какие-то таблетки. Бесцеремонно роется в пенале, вызывая вопросы у Лазутчиковой. Наконец, достает блистер с таблетками, читает название, но ничего интересного для себя не обнаруживает. Обычные болеутоляющие.
Ира вылупила глаза от действий старшей. Неужели, та решила, что девушка чего-то наглоталась? Она разве похожа на суицидницу или умалишённую?
— Воды?
На сей раз девушка кивает утвердительно. Преподавательница на какое-то время уходит, а возвращается с наполненным прохладной водой пластиковым стаканчиком. Ира изначально делала попытки сделать это обыденное действие самостоятельно, но, к сожалению, ничего толкового из этого не вышло. Конечности до того тряслись, что часть воды разлилась. Елизавета тяжело вздыхает, выхватывает стаканчик и подносит ко рту студентки. Та от такого опешила. Ей стало как-то неловко. В конце концов, не каждый день тебя поит одна из самых строгих преподавательниц, которая, по совместительству, твоя любимая девушка. Ира сначала эту идею даже не оценила, стеснение брало верх, но строгого «пей» ей хватило, чтобы сдаться.
— Забрать тебя кто-то может? Друзья? Родственники?
Лазутчикова мотает головой. Друзья, если таковых можно так назвать, сейчас все поголовно на парах. Не хотелось их беспокоить, они все-таки были не так уж и близки. О родственниках и речи быть не может! Пока бабушка из поселка приедет, Ира либо помрет, либо оправится. Ей, правда, первый вариант почему-то нравился больше.
Елизавета Владимировна делает глубокий вдох и массирует виски. Недолго думает, а потом сообщает, что здесь сейчас будет еще одна ее пара. Просит Лазутчикову посидеть на последней парте и подождать. Только не уточняет, чего именно следует ждать, но Ира и не переспрашивает. Ложится на парту, закрывает глаза, пытаясь провалиться в сон. У нее есть полтора часа сна, которыми обязательно стоит воспользоваться. И она почти заснула, как минуты через три услышала заходящих студентов, голос одного из которых ее мгновенно выбесил. Не нужно открывать глаза, чтобы убедиться в обладателе, но Ира все-таки делает это, видимо, в душе она мазохистка.
— Здравствуйте, Елизавета Владимировна, — чересчур вежливо и противно протягивает Лера, держась за руку с какой-то не менее неприятной одногруппницей. Ее губы расплываются в обворожительной улыбке. Ира готова скалить от злости зубы, когда преподавательница отвечает ей тем же. Правда, делает это она без энтузиазма, что вызывает у Валерии недоумение, но вскоре это у всех забывается.
Под английский хорошо, оказывается, засыпается. В этом девушка убедилась на собственном опыте. И спалось ей так хорошо и прекрасно, пока чья-то рука не начала настойчиво гладить по плечу. Ира сонно открывает глаза, ей бы спать еще и спать, но одетая в верхнюю одежду англичанка напоминает об их присутствии в университете.
— Пошли, — командует старшая, пока вялая девушка плетется за ней следом.
Они доходят до гардероба, где Лазутчикова надевает свою коротенькую курточку. Глаза Андрияненко стремительно увеличиваются в размерах. За окном минусовая температура, еще чуть-чуть и будет декабрь. А на девушке ни теплой шапки, ни шарфа, ни утепленной обуви. Так, хлопчатобумажные кеды.
— Лазутчикова, интернетом пользоваться умеешь? — Спрашивает Елизавета, пока они вместе выходят из здания университета. Лазутчикова медлит, идти ей совсем в другую сторону, нежели старшей, но последняя вовремя объясняется. — Я подвезу тебя.
— Не стоит, мне тут недалеко.
Андрияненко даже не пытается уговаривать, сурово смотрит, и Ира сдается. Ей очень неловко за всю эту сегодняшнюю ситуацию, но, кажется, стало немного легче. То ли от небольшого сна, то ли от таблетки, то ли вообще от простого присутствия англичанки…
Студентка садится на переднее сидение рядом со старшей. В нос тут же ударяет запах кожаных кресел и ненавязчивого ароматизатора. В марках, если честно, совсем не разбирается, но видит, что машина не из самых дешевых. Черная, а что более привлекательно: идеально чистая, даже в такую пасмурную погоду блестит. Словно только купленная или привезенная с автомойки. Внутренний салон удивил своей пустотой. На креслах, обычно, у водителей валяются сумки, элементы гардероба, какие-то документы. У Елизаветы же ни единой вещицы. Быть может, это вообще не ее машина?
Совсем не вовремя раздается звонок на телефон Иры, но, заметив имя абонента, она тут же его сбрасывает. Аня, конечно, почти никогда ей не звонит, стоило бы насторожиться, но сейчас, когда рядом предмет твоего обожания, уж тем более не хочется брать трубки. Если звонит Анна, значит неизбежна ругань, делать это в машине преподавательницы явно не стоит. Последняя, кстати, настаивает, чтобы девушка трубку взяла, мол, вдруг что-то важное, но Лазутчикова яро отнекивается, и англичанка уговаривать перестает.
Позже об этом обязательно пожалеет.
Сейчас, пока они едут в тишине, стоило бы задать интересующий вопрос. Потом такой возможности может и не быть. Младшая теребит край куртки, затем смотрит на Елизавету, пока та ведет машину. Лицо ее задумчивое, настроение понять сложно. Но, кажется, Елизавета Владимировна еще ни разу на нее не срывалась, это, конечно, не дает гарантии, что такого не случится сейчас, но все-таки…
— Елизавета Владимировна?
— Да? — Все также не смотря на собеседницу, вместо этого наблюдая за дорогой, спросила старшая.
Ира делает глубокий вдох.
— Я хотела спросить… Сегодня… Просто… Ну, мы с Ульяной говорили и, я хотела лишь уточнить, что вы успели услышать, потому что…
— Я услышала достаточно, — Дунаева, видимо, не выдерживает душевных метаний студентки, решает закончить это побыстрее. — Но, Ира, меня абсолютно не интересует все то, что происходит со студентами за пределами моих пар. Я надеюсь, это понятно?
Лазутчиковой более чем понятно, она утвердительно кивает головой, закрывая глаза. Такой ответ ее не устраивает. Создается впечатление, словно преподавательнице абсолютно плевать, конечно, скорее всего так и было, но это так обидно! Ира хочет кричать на Елизавету, кричать о своих чувствах, кричать о равнодушии той, но Ира просто лежит с закрытыми глазами.
Удивительное дело, правда, если ей, как она говорит, все равно, что происходит со студентами за пределами ее пар, почему же сейчас везет девушку в своей машине? Почему принесла ей стакан воды, помогла? Странное поведение, которое не поддается объяснению. Наверное, простой жест доброй воли.
— Простите, — вдруг выдает она, чем удивляет старшую. Та даже мимолетно посмотрела на нее, но этого Лазутчикова уже увидеть не могла.
— За что?
— Вам не стоило… Э… В общем, я доставила много хлопот вам сегодня, простите.
Опять от нее одни проблемы. Это проклятье… Проклятье ее идиотской фамилии!
Студентка наконец открывает глаза, видит, что они подъезжают к общежитию. Елизавета Владимировна останавливается прямо у входа, девушка благодарит ее за помощь и выходит из салона. Надо сказать, что машина тут же уезжает. А Ира… Ира еле стоит на ногах, кое-как добирается до комнаты и падает на кровать. Ей хочет разрыдаться, она чувствует подступающие слезы, но план осуществить не успевает. Проваливается в крепкий сон.
***
Подъезжая к подъезду своего дома, Андрияненко тяжело вздыхает. Ее губы кривятся в раздражении, ведь на парковке нет ни единого свободного места. Приходится тратить лишние минуты на поиски, но, когда это все-таки случается, расслабление не приходит. Раздается противная мелодия телефонного звонка, но к удивлению Лизы, мелодия малознакомая. Она поворачивает голову на соседнее кресло, к источнику звука, и обнаруживает там совершенно чужой телефон.
— Господи, Лазутчикова! — Цокает девушка, взяв в руки мобильник студентки.
На экране белыми буквами написано «Соседка Зоя». Англичанка ошибочно предполагает, словно это соседка из общежития, поэтому тут же снимает трубку, надеясь как можно скорее вернуть мобильное устройство обладательнице.
— Але, Ирочка! — Голос явно пожилой женщины, которая то ли плачет, то ли тонко визжит. — Наконец-то ты взяла трубку! Там…
— Здравствуйте, — резко перебивает Елизавета Владимировна, не желая становится свидетелем чужого разговора. — Меня зовут Елизавета Владимировна, я преподаватель Иры… Она забыла телефон у меня, что-то случилось?
Зинаида теряется, ведь времени почти нет, а теперь и Ира непонятно где. Одно известно точно: Машу-растеряшу необходимо непременно найти, вернуть телефон и сообщить важную информацию. Соседка практически умоляет собеседницу в срочном порядке достать Лазутчикову, Елизавета делает глубокий вдох, но соглашается. По нервному голосу пожилой женщины понимает, что происходит что-то плохое. Вся жизнь студентки так и покрыта загадками.
Несколько секунд преподавательница медлит. Неясно, как с минимальными ресурсными и временными затратами все это сделать. Поехать обратно к общежитию? А дальше как? Стоять под окнами и кричать: «Лазутчикова, спускайся быстрее»? Вариант, понятное дело, так себе. До следующей пары еще долго, а зная Иру, так та вообще может на нее не явится. Хотя, наверняка уже сейчас обнаружила пропажу, небось ищет… Главное теперь не разминуться.
Лиза нервно стучит пальцами по рулю, пытаясь вспомнить, кто учится в одной группе с этой рассеянной… Точно! Черникова! Они, кажется, даже общаются. И номер как раз ее есть: обменялись контактами, когда готовились к научной конференции. Сначала, правда, показалось, что идея эта бестолковая: Ульяна, как выяснилось, в общежитии не живет, достать девушку так просто не сможет, зато дала номер Девяткина, который как раз обитает в тех же краях. Звонить, честно говоря, этому смутному парню Дунаева не хотела, но поделать ничего не могла: пообещала бедной бабушке отыскать потеряшку как можно скорее.
А Артемка зря время не терял, устроил с друзьями крутую тусовку, так что трубку взял далеко не трезвым. Мало того, что общался несколько фривольно, так еще и на заднем плане орала какая-то пошлая музыка. От такого разговора Лиза сморщилась, но высказываться не стала. Закончит дело и пойдет со спокойной душой по своим делам.
Изначально Девятка отнекивается, мол, подружка его дорогая в другом крыле, а ему и лень и не хочется, но грозный голос заставляет взять свои слова обратно и извиниться. Через несколько минут он перезванивает:
— Елизавета Владимировна, она тут sleep, можете ее good morning, пожалуйста? Я тут изо всех сил пытаюсь, но она ни на что не реагирует.
Англичанка грязно и скверно ругается в своих мыслях. Только этого сейчас не хватало. В голову тут же ударяют воспоминания, как пару часов назад студентка чуть не свалилась в обморок, а теперь, как оказалось, ни на что не реагирует. Ну и денек! И почему это преподавательница должна во всем этом участвовать?
— Сейчас приеду, — бросает девушка, сразу же кладя трубку. — Боже, за что мне это?
Вахтершу даже уговаривать не пришлось, ее поразила красота и образованность девушки, ту сразу же пропустила. Тем более, когда по старому телевизору идет ее любимая передача, нет никакого дела до окружающих! На первом этаже Андрияненко встретил шатающийся Артем, который всем видом пытался доказать свою трезвость. Не хотелось бы его, конечно, расстраивать, но получилось что-то уж совсем хуево. Однако со своей задачей: довести до комнаты Иры, он справился на отлично!
— Ты свободен, — сказала преподавательница, когда зашла в комнату девушки. Девяткину тут явно делать нечего, тот, впрочем, спорить не стал, ушел. У него дела были и поважнее.
Лиза осторожно присела на край кровати, где мирно сопела студентка. Одеяло несколько съехало, можно было увидеть оголенные плечи и ключицы девушки. Выражение ее лица было довольно беспокойное, словно ей снилось что-то неприятное. Живая зато, а то послушаешь рассказов Артема, так сразу же мысли плохие в голову лезут.
Старшая осторожно коснулась тыльной стороной ладони щеки Иры, на что та тут же зажмурилась и перевернулась набок, спиной к преподавательнице. Как же она чутко спит! И это ее не мог разбудить Артем?
— Ира… — Сказала довольно тихо девушка, но была тут же перебита.
— Бля, Девятка, ты меня уже заебал. Дай поспать.
Англичанка усмехнулась. Почему-то именно с Лазутчиковой столько проблем, именно она не умеет держать язык за зубами. Вот прям как и сейчас. И как всегда ей станет ужасно стыдно, как только до нее дойдет весь ужас ее ошибки.
— И не стыдно тебе? — Усмехается старшая, наблюдая, как ошарашенная студентка медленно разворачивается и пялится на преподавательницу, не веря своим глазам. Она судорожно прижимает к телу одеяло, прикрывая оголенные участки. Как бы то ни было, перед ней сейчас преподаватель. — Ты забыла свой телефон у меня в машине, — она протягивает Ире мобильный, та робко берет ее в свои руки, кивая головой. Ее удивляет вся эта ситуация от начала и до конца. Как Елизавета попала в общежитие? Как нашла комнату Иры? — Какая-то Зоя очень просила перезвонить.
— Спасибо, — еле-еле шепчет Лазутчикова, наблюдая, как Андрияненко тут же молча уходит.
Ира сидит в прострации. Одеяло сползает, но она уже об этом не заботится. В голове тысяча мыслей и ни одной одновременно. Девушке кажется, что ее брови полезли на лоб, что ее глаза широко распахнуты, а губы приоткрыты то ли от ошеломления, то ли от вопроса. Хотя на самом деле, ее лицо остается абсолютно безэмоциональным.
Елизавета… Такая красивая, такая заботливая, но совершенно чужая и далекая. Ира осторожно касается своей щеки, которая еще помнит прикосновение старшей. Как нежно и мягко это было… Лазутчикова корит себя, что в порыве сна отвернулась, она ведь могла наслаждаться этим касанием еще дольше, но тогда, будучи сонной, она даже не поняла, кто сидит рядом с ней.
Елизавета… Ира любит ее после этого дня в тысячу раз больше. В тысячу раз больше она желает почувствовать тепло преподавательницы. Лазутчикова закрывает свое лицо ладонями, как будто вот-вот безудержно разрыдается.
Они ведь даже не попрощались.