Очередная порция остывшего чая плещется в чашке, оставляя на её светлых стенках едва заметные каштановые потёки и разводы. Руки так и не выпускают эту посуду, уже давно впитавшую в себя тепло напитка и начинающую отпускать его же в пустой воздух. Пальцы подрагивают, но этого Фёдор не замечает. Он слишком погружён в мрачные мысли, колкими лозами охватившие его разум, отравляя своим ядом.
Он вспоминает тот самый день, в который Николай был совсем иным. Будто бы это был не он вовсе. Чуть поспокойнее, но не менее искренний, открытый. Именно открытый. Тогда он рассказал всё. Без бурной жестикуляции, без слов-паразитов, не тараторя, а чётко, ясно, словно идеально разложив книги по полочкам. Корешок к корешку.
-Люблю тебя, Федя». Эти три слова были последними из монолога. И всё. Больше ничего оба друг другу с момента той исповеди не говорили. Казалось бы, та фраза послужила точкой.
Но нет. Достоевский обязательно поговорит с Николаем, намекнув на то, что не разделяет с ним эти тёплые чувства…
Тем самым солжёт ему. Пожалуй, это будет самая грязная ложь в его жизни. Быть может, со временем смирятся и отпустят. Но это будет гораздо лучше, чем то, что их ждёт вместе. Так будет ещё хуже. Лучше рвать сейчас, чем потом болезненно вытаскивать корень разросшейся проблемы. Им вместе ничего не светит. Но всё-таки…
— Люблю тебя, Федя.
«Люблю тебя, Николай».
