Приглушённый свет стоящей на прикроватной тумбочке лампы падает своими лучами тёплого оттенка на поалевшие щёки, искусанные в процессе поцелуев и неосознанно сдержанных стонов губы, в то же время и влажные после очередного пылкого поцелуя. Белоснежная простынь уже давно разжёвана, скомкана, будучи сжатой в побледневших от такой применённой силы пальцах; зубы вцепились в уголок подушки, из-за чего новая волна стонов, хлынувших с уст шатена, была немного заглушена.
Фёдор уже близок к тому, чтобы довести Дадзая до второго оргазма, но он даже не думает переходить к самому интересному, прекратив терзать партнёра. Он всё расцеловывает и обкусывает его шею, плечи, ключицы, сжимая его талию одной рукой, а пальцами другой двигая в теле того в нарочно небыстром темпе, одним из них надавливая на чувствительный комок нервов и чуть массируя его. Перед карими глазами, если они и были хотя бы полуоткрыты, бегали сотни мелких точек, сливаясь в единую туманность.
Осаму пребывает в таком положении уже немалый отрезок времени, но в то же время Достоевский не позволял ему трогать его и уж тем более наконец-то приняться за одежду русского. Именно поэтому детектив не знал, куда деть свои руки, отчаянно хватаясь то за простынь, то за подушку, тем временем сминал пальцами на ногах измятую ткань.
— Фёдор… — уже неспособный терпеть такую пытку, жалобно хнычет тот, — прошу…
— Насколько ты просишь?
— Молю… — этот вой будто бы размывается, становится гулким и неясным, — Фёдор, пожалуйста…
Фёдор на выдохе бархатно шепчет тому на ухо: «Так уж и быть», — и темп кистью резко ускоряется, из-за чего несдержанные стоны так и льются, растворяясь в воздухе, впитавшем себя столь сладостный запах похоти. Оба даже не сговаривались, но точно знают, что уже совсем скоро приступят к столь желанному процессу, однако только после второй кульминации.
