Intradrive

Слабак

В тот день я бежал в госпиталь со всех ног. День выдался сухим и теплым, в воздухе пахло кострами и яблоками, поздняя осень почти раздела город.

Шуршали листья, шумели машины, звонил колокол в церкви, парень с гитарой пел «Девушку из Голуэя» и пел красиво! Я высыпал ему всю мелочь из кармана. Кто знает, может быть, через десять лет он станет так же известен, как Эд Ширан, и напишет песню «Парень из Атлона, приехавший в Дублин, спешащий куда-то по делам с глазами, сияющими от счастья». И тогда я узнаю в этой песне себя…

– Привет, Мэйв! – бросилаэ я нашему администратору и влетелаэ в лифт, чьи двери уже закрывались.

– Чимин, подожди! – махнул мне Мэйв, но двери почти сошлись. Если что-то срочное, она перезвонит! А я спешу быть нужным моим пушистым пациентам!

Я выпорхнул из лифта, наслаждаясь запахом чистоты, лекарств и надежды. Напевая «Девушку из Голуэя» и пританцовывая.

И на выходе из лифта я остановился как вкопанный, глядя на тянущуюся по коридору до операционной цепочку бордово-черных капель, больших, густых и липких.

День у кого-то сегодня не задался. Очень сильно. Я рванул в комнату с инвентарем и чистящими средствами и вытер с пола кровь. Потом решил, что лишняя пара рук в операционной тоже не помешает. Надел халат и стерильные перчатки: я уже помогал Тхэхену с перевязкой и успел обзавестись своей формой.

На ручке двери тоже были кровавые следы, так что я нажал на нее локтем, толкнул, и она распахнулась.

– Чимин, думаю, сегодня тебе не стоит… – шагнул мне навстречу  Хюнинкай, тоже в хирургической робе и в маске.

– Еще как стоит, я помогу, – решительно сказал я, указывая на следы крови, которые были буквально повсюду.

Хюнинкай не стал спорить и быстро вернулся к столу, над которым уже склонились Тхэхен и Майкл.

Переполненная гордостью от того, что нужен и сейчас всем тут помогу, я бросил взгляд на неудачливого пациента.

Шок. Мои плечи одеревенели, спина стала липкой и мокрой от пота. Во рту появился привкус желудочного сока, как будто меня сейчас стошнит… На столе лежала большая немецкая овчарка, вернее, то, что от нее осталось. Перебиты все лапы, из пасти течет кровь, одна из костей пробила кожу и торчала из тела, как обломок стрелы. Но снотворное еще не подействовало: ее глаза были открыты, и она смотрела прямо на меня – осмысленно, печально.