Глава 29

231 30 0
                                    

Думай, Лалиса, думай быстрее!
Жаль, что я знаю о приворотах не так уж и много. Несмотря на то что к моим услугам в прошлой жизни были лучшие и даже некоторые секретные отделы парламентской библиотеки, эта тема, во-первых, меня не особенно интересовала (и еще вопрос: почему? Почему мне даже в голову не пришло почитать что-то специальное по этому поводу?). А во-вторых, в разделы, где содержались книги по запрещенной магии, мне все же доступа не было. Частично я этот запрет обошла, но не настолько.
Почему, почему я не подумала об этом раньше, тупоголовая курица? Теперь даже не могу сообразить, в какой именно момент меня опоили или околдовали. При первой встрече? Я была дома одна, точнее, со слугами. Сехун появился внезапно, но дядин дворецкий его опознал и впустил, у меня не было причин не доверять им обоим.
Он был необыкновенно хорош в своем небрежно распахнутом сюртуке, с хлыстом и шляпой в руках. Да, стоит себе признаться: первое впечатление и головокружение я заполучила самостоятельно, без посторонней помощи. Поплыла, как мороженое на солнышке.
А дальше? Что было дальше?
Думаю, я влюбилась по-настоящему. Сехун умеет производить впечатление, а я была легкой добычей. Сделать комплимент, намекнуть, что я покорила своей элегантностью и манерами, шепнуть, что он отказывается верить, будто детство и раннюю юность я провела на континенте, а не на островах. И мое любимое: «Среди юных леди вы самая островная, Лалиса». С точки зрения речевого стиля звучит ужасающе, но я млела и чувствовала себя особенной, самой лучшей, непревзойденной.
«Лалиса, вы такая красивая». «Лалиса, вы такая умная». «Лалиса, только вы меня понимаете».
Тьфу!
Бывший муж ухаживал красиво, кружил голову, и мне не хватало ни ума, ни жизненного опыта заглянуть за красивый фасад, тем более Сехуна хвалили и тетя, и дядя Юнги, и Мина. Да и в свете у него была репутация завидного жениха.
Когда перед самой свадьбой с континента вернулись родители, сладкий туман едва не развеялся клочьями. Как муженек ни старался, но моему отцу он не понравился. А вслед за папой его настороженно приняли и мать, и дядя Хосок .
Я до сих пор не знала, что такого генерал Манобан узнал о будущем зяте, раз попробовал помешать нашей свадьбе. Он не пытался жестко запретить — свою дочь опытный стратег и тактик знал получше многих. Но мы уехали почти на месяц, во время которого и мама, и дядя Хосок , папин брат, и сам папочка ненавязчиво, тактично и довольно умно развеивали облака дури в моей голове.
У них почти получилось. Почти.
Я перестала сходить с ума, это я помню точно. И по возвращении папа обещал мне один серьезный разговор, после которого я должна буду сама решить, выходить ли мне замуж за Сехуна ди Монтеро.
Я согласилась. То есть до поездки на курорт и слышать не хотела ни о чем, любая попытка сказать что-то против Сехуна вызывала во мне жгучий протест — я отказывалась слушать. А тут выдохнула и решила дать родителям шанс. При том, что я все еще обижалась на них, все еще фыркала, как глупая необъезженная лошадь, все еще смотрела букой, — потрясающий результат.
А потом…
Разговор должен был состояться вечером, это я помню. А в середине дня из поместья вернулись тетушка и Мина. И с ними…
Вот!
О боги и демоны!
Тетя и Мина позвали меня на чаепитие, и, когда я пришла, чай уже был разлит по чашкам, что в высшем свете не принято. Я помню, что несколько удивилась. Еще больше я удивилась, когда почувствовала едва уловимый горький привкус, будто в чай подмешали полынь. Тетя принялась рассказывать про Сехуна, и под ее болтовню я сделала еще пару глотков, а затем, забыв про горечь, допила чай до дна. Тетя все говорила и говорила про Сехуна, и я начала поддакивать, соглашаться, что он потрясающий, самый-самый, лучший из лучших.
После чая я вернулась к себе в комнату, достала шкатулку со всеми его письмами и записками. Еще час назад его послания вызывали у меня некоторое смутное недоумение и даже беспокойство, а после чая я перечитывала с умилением и замиранием сердца, едва не прослезилась.
Вечером от разговора я отказалась. Не просто отказалась — стыдно вспоминать, какую истерику я закатила, как кричала, что не желаю слышать ничего плохого об Сехуне, он безупречен и кристально чист, а кто не согласен, тот мне враг.
Родители… Я уже никогда не узнаю, заподозрили они что-то или нет. Думаю, что заподозрили, потому что снова попытались меня увезти, но поздно вечером я встретилась с Сехуном наедине с молчаливого одобрения дяди Мина . Нет, ничего не было, Сехун, трепетно держа меня за руки, рассказывал, как ему меня не хватало, как он скучал, ждал, надеялся, считал часы до встречи. Но этого свидания оказалось достаточно, чтобы говорить об угрозе моей репутации.
Однако родители были готовы пожертвовать даже репутацией, лишь бы не отдавать меня за Сехуна.
И уже после свадьбы они пытались прочистить мне мозги, подвести если не к разводу, то к раздельному проживанию.
Но именно тогда случилась сначала отвратительная история с дядей Хосоком, в результате которой оказалась разрушена сначала его репутация, а потом и жизнь.
Потом заболела мама, а у отца начались мелкие, да, пока еще мелкие неприятности в его ведомстве.
Родители были вынуждены улаживать весь этот ворох проблем и одновременно все равно пытались меня спасти. Да, спасти, теперь я понимаю это как никогда ясно. Но шквал несчастий все нарастал, мелкие гадости, подставы и слухи постепенно перерастали в серьезную катастрофу, а потом все и вовсе покатилось как обвал с горы.
И кончилось тем, что отец, которому пришлось срочно вернуться на континент, погиб в одной из пограничных стычек. Парламент провел расследование и даже выяснил, что лучший генерал островов попал в засаду в результате предательства, но виновного так и не нашли.
Мамина болезнь после известия о папиной смерти резко обострилась. Не помогали никакие снадобья и лучшие лекари. А я, свинья неблагодарная, в тот момент все еще дулась и даже не навещала больную мать чаще предписанного этикетом одного раза в две недели. А все потому, что Сехун как-то между делом и вскользь успел рассказать, как мои родители пытались его оклеветать и вообще навредить ему, а значит, и мне.
И я, идиотка чокнутая, верила всему, ни на секунду не усомнилась ни в одном его слове.
— Лалиса, хочешь печенья? — ворвался в горькие воспоминания сладкий голос, и я словно очнулась. — Очень вкусное, тетушка Сониа сама пекла. Попробуй кусочек!

Вторая попытка леди МанобанМесто, где живут истории. Откройте их для себя