Счастливый удар

глава 34

Ава
Я нажимаю на дверной звонок и смеюсь над звоном, который разносится по дому. Это такая специфическая песня, экстравагантная и ненужная. Но моя мама любит менять мелочи, чтобы сделать пространство своим. Это одна из ее самых милых причуд.
Как раз когда мысль улетучивается, дверь открывает папа. Он мгновенно ухмыляется мне, распахивает дверь и приглашает меня войти.
– Ого, привет, дорогая. Не знал, что ты придешь сегодня.
Я захожу в дом, а он вытирает лоб тыльной стороной ладони, размазывая по коже что-то похожее на машинное масло.
– Сюрприз!
– Эй, я не жалуюсь. Мы всегда скучаем по тебе.
Он закрывает дверь и притягивает меня к себе, чтобы обнять.
Пользуясь моментом, я сжимаю его немного крепче, чем обычно. Он усмехается, когда я не позволяю ему отстраниться.
– Ты отпустишь меня в ближайшее время? – весело дразнит он.
Я неохотно отстраняюсь и застенчиво улыбаюсь.
– Извини.
Он ерошит мне волосы на макушке и ведет через дом в гостиную. Там горит камин, потрескивая и наполняя воздух запахом дыма.
– Это мой ребенок? Какой сюрприз!
Из кухни выбегает мама, ее щеки испачканы в муке. Она моментально обнимает меня, и я растворяюсь в ее объятиях.
– Почему вы оба такие грязные? Сначала папа с маслом, а теперь ты в муке.
На меня обрушиваются эмоции, пока я стою в объятиях женщины, которая взяла меня к себе, когда я думала, что никогда ни для кого не буду важна, и перевернула с ног на голову абсолютно все, что, как мне казалось, я знала о любви и семье.
Я пообещала себе не плакать сегодня, но мне следовало знать лучше. Лили – моя мама, а у мам есть странная способность заставлять тебя плакать, когда ты меньше всего этого ожидаешь. У них словно есть радар, который сигнализирует, когда они чувствуют какое-то внутреннее смятение в тех, кого любят, и их объятия становятся крепче и утешительнее.
Смаргивая подступившие слезы, я всхлипываю, и мама гладит меня по спине.
– О, детка. Я здесь, – шепчет она.
– Я не хотела сегодня плакать.
Я смеюсь, и мои плечи трясутся, несмотря на слезу, скатывающуюся по щеке.
Мама отстраняется, только чтобы подвести меня к дивану, стоящему напротив ее кресла для чтения. Я сажусь рядом с ней и, подтянув колени к груди, прислоняюсь к ее боку.
– Что случилось, Ава?
Ее тон теплый и нежный, но в то же время любознательный.
– Ты можешь прекратить охоту на того, кто проговорился Ребекке. За это им заплатили толстую пачку денег. В любом случае для меня это уже не важно.
Диван рядом со мной проминается, когда папа садится, ласково пихая меня плечом.
– И как ты об этом догадалась, малыш?
Я ничего не скрывала от родителей относительно Ребекки, но о вчерашней встрече собиралась рассказать позже. Очевидно, все пошло немного не по плану.
– Я встречалась с ней в кафе, чтобы поговорить и сказать, что больше не намерена тратить на нее свое время, но наша встреча превратилась в полный бардак. Оказывается, Ребекка вернулась не за мной, а потому что ее парню нужен был Оукли.
Слова горькие, но они не ранят.
– Вот это наглость. Ох, мне очень жаль, дорогая. Я боялась, что она причинит тебе боль, но хотела, чтобы ты составила собственное мнение. Эта женщина никогда не заслуживала тебя, Ава. Никогда, – твердо говорит мама, обнимая меня крепче.
– Я знаю. Наверное, я на секунду надеялась, что она скучала по мне, понимаешь? Что, возможно, она думала обо мне так же, как я думала о ней. Это было глупо.
Папа издает злобный звук, прежде чем проворчать:
– Подожди минутку. Это не было глупо. Ава, ты пятнадцать лет провела в системе. Твоя надежда на то, что женщина, которая тебя родила, скучала по тебе и увидит, какой ты стала, вовсе не глупость.
Меня преследует чувство вины, хотя я пытаюсь с ним бороться.
– Мне не следовало даже рассматривать эту идею. Мне кажется, что я ранила вас после всего, что вы для меня сделали. Появление Ребекки не должно было меня беспокоить. Теперь вы моя семья. Уже много лет. Я вас очень люблю.
Мой голос надламывается, и я сглатываю рычание.
– Октавия Лейтон, это самая большая чушь, которую я когда-либо слышала, – ругается мама резким тоном. – Мне не нравится, что ты так думаешь. Ты не ранила нас, любовь моя. Если на то пошло, ты показала нам, насколько повзрослела за последние несколько лет. Пятнадцатилетняя девочка, которую мы впервые встретили, которая злилась на весь мир, никогда бы не рискнула открыться ради этой женщины. Конечно, результат был не самым идеальным, но, по крайней мере, тебе больше не придется задаваться вопросами. Все кончено. Теперь ты можешь отпустить это, малышка.
– Даже если бы все пошло по-другому и ты решила бы общаться с Ребеккой, мы бы поддержали тебя, – добавляет папа, обнимая нас с мамой и притягивая ближе.
Мои брови хмурятся.
– Но вы же хотели тайное удочерение. Вот почему выбрали меня, так? Мои отношения с биологической матерью противоречат этой идее.
– Мы выбрали тебя не по этой причине, Ава. Мы хотели, чтобы ты стала частью нашей семьи, потому что полюбили тебя. Даже с этими ужасными байкерскими ботинками и твоим грубым поведением, – бормочет мама немного сдавленно от эмоций.
– Ботинки были ужасные. – Я задыхаюсь от смеха, вытирая влажные щеки. – Я так сильно люблю вас обоих. Я очень рада, что вы выбрали меня.
– Мы любим тебя сильнее, – говорит папа, целуя меня в один висок, а мама – в другой. Я улыбаюсь, чувствуя, что нахожусь именно там, где должна.
– А теперь расскажи нам про Оукли. Я слышала о скандале от твоего брата, но не от тебя, и это не годится, – цокает языком мама.
Папа напрягается, убирает руку, которой обнимал нас, и кладет ее на колено, закрываясь. Мне больно осознавать, что он все еще сомневается по поводу нас с Оукли. Особенно после всего, что произошло за последнее время. О чем я никогда-никогда не скажу своим родителям.
– Не думаю, что папа хочет это слышать, – бормочу я.
Мама вздыхает с усталым видом.
– Очень жаль. Потому что я хочу об этом услышать.
Я рискую взглянуть на папу и вижу, что он хмурится, на лбу у него глубокие морщины. Он смотрит в пол, но как только чувствует, что я наблюдаю за ним, поднимает голову.
– Я люблю его, папа. Очень-очень люблю. И он любит меня. Даже после всего, через что мы прошли, это не изменилось. Только сделало мои чувства в десять раз сильнее.
– Что он сделал с тобой, чтобы стало настолько сильнее? Что произошло между вами? – спрашивает папа.
Я тяжело вздыхаю и двигаюсь ближе к спинке дивана.
– У него трудная жизнь. Он всегда будет на виду у публики, будь то на льду или на улице. Все пошло не так, и я столкнулась с реальностью быстрее, чем ожидала.
– Объясни, – просит мама, барабаня пальцами по ноге.
Я не успеваю это сделать, как сверху раздается громкий мужской голос:
– Мама!
Над нами раздается топот, который потом спускается по лестнице.
– Позвони Аве! Она не отвечает на мои звонки, а ей нужно это увидеть!
Мама вздрагивает от удивления, и я оборачиваюсь через спинку дивана как раз вовремя, чтобы увидеть, как в гостиную вваливается Бен. Как только он замечает меня, у него отвисает челюсть, а телефон падает на пол.
– Ты здесь! Ты должна это увидеть. Папа, включи «Ютуб», – приказывает он.
Папа, кажется, оправляется от удивления гораздо быстрее, чем мы с мамой, потому что делает то, что говорит Бен, не теряя времени. На экране появляется изображение чего-то похожего на студию подкастов, но звук тихий, и я беру у папы пульт и делаю погромче.
– Это подкаст? – в замешательстве спрашиваю я у Бена.
Он кивает и показывает на экран:
– Да. Сейчас это одна из крупнейших спортивных программ в мире.
Стоит мне сфокусироваться на экране, как мне не хватает воздуха.
– Какого черта он делает?
Оукли сидит напротив двух парней, перед ними стоят микрофоны и стаканы с водой, которые выглядят так, будто к ним не прикасались.
Он воплощение совершенства. Все шесть футов. Его волосы – те самые кудри, в которые я зарывалась пальцами вчера вечером и сегодня утром, – спрятаны под бейсболкой, повернутой козырьком назад, но отдельные пряди выглядывают из-под эластичного края. Его улыбка греховна, как будто он знает то, чего не знает никто другой.
– Тебя не так-то просто поймать, Оукли, это уж точно. Мы были потрясены, получив сегодня утром электронное письмо от твоего агента с просьбой предоставить тебе время на сегодняшней программе, – говорит парень с лохматыми светлыми волосами и жуткой на вид бородкой.
Его напарник, крупный мужчина, покрытый татуировками, смеется, обхватив рукой стойку микрофона.
– Он хочет сказать, что для нас большая честь, что ты решил выступить в нашей программе.
От голоса Оукли моя кожа покрывается мурашками.
– Это вы оказали мне честь. Я смотрю этот подкаст уже несколько лет. Вы рассказываете все как есть. Мне это нравится.
– Обычно мы больше не снимаем прямые эфиры, учитывая, как Мэв любит болтать, но не смогли отказаться от такой возможности, – говорит парень с бородкой.
Второй мужчина, видимо Мэв, смеется.
– Верно. Такой уж я болтун. Ладно, полагаю, пора переходить к делу. Тим, с чего ты хочешь начать?
– Думаю, это довольно очевидно. Расскажи нам, действительно ли Харви Андерсон настолько отмороженный, как мы все думаем. Не может быть, чтобы такой парень, как ты, совершал грязные поступки всего за несколько месяцев до драфта, но, увы, есть те, кто так думает.
Оукли наклоняется вперед в своем кресле, не показывая даже намека на свои эмоции. Он выглядит крутым, спокойным и очень собранным.
– Я не буду подтверждать или отрицать, что Харви отмороженный, но скажу, что у меня никогда не было намерения отказываться от команды драфта. Я мечтал об этом большую часть своей жизни. Я бы ни на секунду не рискнул так. Я встречался с Харви в Миннесоте и встречался с другими командами, которые могут оказаться первыми на драфте, как и большинство кандидатов, но мне даже в голову не приходило предпринимать шаги, на которые Харви намекал прессе.
Мэв громко хлопает в ладоши.
– Молодец. Между нами, до нас дошли слухи о том, почему этого парня заменяют.
– Я не уверен, что замена его дочерью поможет навести порядок в управленческой команде «Миннесоты», но, полагаю, это нам предстоит увидеть, – добавляет Тим.
Я мурлычу в знак согласия.
– Кстати о Веронике Андерсон, я думаю, с ней ты тоже не встречаешься? – спрашивает Мэв.
– Я даже не знал ее до того ужина. Это был вечер неудачных совпадений, которые могли стоить мне девушки, которая осталась дома, – говорит Оукли и смотрит в камеру впервые с тех пор, как я включила телевизор. Я не могу дышать.
Тим охает, после чего говорит:
– Точно. Октавия Лейтон, верно?
Оукли кивает, и на маленьком экране позади него появляется наша фотография. Он поворачивается в кресле и ухмыляется.
– Да, это она. Моя Ава.
Фотография, которую они выбрали, не с вечеринки на заднем дворе, как я ожидала. Ее сделали вчера перед кафе. Оукли обнимает меня, положив ладонь на затылок и зарывшись пальцами в волосы. Я утыкаюсь лицом ему в грудь, прячась от камеры.
Несмотря на то, как идеально мы смотримся вместе, я сосредотачиваюсь на том, как он смотрит на меня, словно готов ради меня содрать кожу и истечь кровью. В моем животе порхают бабочки.
«Моя Ава».
– Ну, блин. Ава, если ты сейчас смотришь, знай, что этот парень без ума от тебя, – кричит Мэв, подмигивая Оукли.
– И, судя по всему, мы превратились в испорченную версию романтического подкаста. Ладно, Мэв, я уже слышу, как падают пожертвования.
Оукли усмехается.
– Я люблю ее, что я могу сказать?
Почувствовав на себе взгляд, я смотрю на папу. Его глаза сияют, и у меня в горле застревает комок. Мне достаточно кивнуть, чтобы понять, что эмоции в его глазах – это принятие.
Мой смех больше похож на карканье, чем на что-то еще, но, кажется, никого это не волнует. Когда я смотрю, как Оукли в этом чертовом подкасте рассказывает всем, кто будет слушать, что любит меня, внезапно все произошедшее уже не кажется таким уж плохим.